— Ты хочешь жить так?
— Я хочу увидеть будущее. Мы остановим войну, и мир изменится. Как? Насколько? Какое место займут драконы? Маги? Что будет дальше? Как жить, чтобы те, кто сейчас в Херре, встретили нас светло, без ненависти и страха?
— А как же те, кто хочет жить по-старому? — Я обернулась к нему. — Такие, как Вельер?
— Вельер… — Квентин приподнялся на локте, задумчиво разглядывая вышивку у меня на платье. — Вельер — это труднее.
Я вспомнила бледнолицего человека, нависшего над деревянной клеткой. И Саймона, скалящего окровавленные зубы.
— А Саймон? Что вы с ним вчера сделали?
— Его отдали мне.
— Как вещь?! — ахнула я. — И ты?..
— Не знаю. Его пока заперли в один из подвалов; будут кормить. Потом — не знаю. Я бы забыл про него на год-другой, — Квентин мечтательно потянулся, — но, думаю, Эрик будет против. Страдание делает нас мягче… мне кажется.
— И Саймона не накажут за то, что он предал тебя? Мэтра?
— Из-за меня здоровый парень провалялся со сломанными ногами несколько недель, — устало произнес Квентин. — Я немногим лучше таких, как Саймон.
Его руки скользнули мне под платье, массируя плечи со всех сторон. И замерли.
— Линка, у тебя тут не царапина, а рваная рана, — помертвевшим голосом сказал Квентин. — Откуда?
Я глубоко вздохнула. Пепел, почему я не рассказала ему раньше?
— Марек пытался меня убить.
— Марек?!
Квентин схватился за поясок халата, и мне на секунду показалось, что он сейчас вылетит в окно.
— Обознался, — быстро добавила я. — Ночь темна, я в капюшоне, он на дереве… Хоть пьесу ставь, честное слово. Но он здесь. Я дура, что сразу не рассказала. Прости.
Квентин молчал.
За окном рассвело. Во дворе по перилам крыльца шла черно-рыжая кошка. Заметив мой взгляд, она зевнула и спрыгнула на землю.
Квентин медленно встал и подошел к окну. На миг его лицо слилось со стеклом.
— Если Марек уже здесь, маги готовы напасть, — наконец сказал он. — А мы тянем… из-за меня. И ты весь день будешь в опасности — из-за меня.
— Ну да, — хмыкнула я. — Всего-то десяток драконов неподалеку и ошивается. Улетай. Я все равно буду с тобой. Если что, посадим Марека с Саймоном в один подвал: пусть там выясняют отношения.
— Тебе и огонь в ладони… — пробормотал Квентин. — Я не знаю, Линка: мне не нравится этот выбор. Когда не хочется улетать и нельзя оставаться, и не у кого спросить совета… Впрочем…
Он подошел к креслу. На подлокотнике лежала тонкая, потрепанная книжка. Когда он взял ее в руки, я увидела, что во всем томике осталось от силы полдюжины страниц: остальные сгорели.
— Дневник Корлина, — словно не веря собственным словам, промолвил Квентин. — Я не знаю, как к Вельеру попало это сокровище. Он не расставался с этой книжкой — но отдал ее мне без колебаний, как только узнал, кем мне приходился старый волшебник. Я бы и сам полистал, но я взял ее для тебя.
Он протянул мне дневник:
— Прочитай мне что-нибудь.
Я неуверенно взяла книжку. Раскрыла, зажмурилась, двумя пальцами перевернула страницу — и открыла глаза.
— «…Уготованный нам путь — или свободная воля? Мне кажется, мы не узнаем этого никогда. Но любой наш день мы проживаем, зная, что каждое решение нами выстрадано, а небо может только смотреть, но никогда не протянет руку. «Если ты меня не покинешь, я смогу все», — говорю я. Вдохновению, огню, ночи; тебе, раскрытой странице. Потому что это мой выбор».
Следующие строчки скрыла гарь.
— «Тебе — раскрытой странице» или «тебе и раскрытой странице»? — задумчиво произнесла я.
Квентин поднял брови.
— Тебя это интересует?
— Нет, — я покачала головой, прижимая заветную книгу к груди. — Не только. Но теперь ты готов лететь.
Квентин открыл рот… и беспомощно развел руками. И вышел из комнаты.
Я подошла к окну. Поверх того места, где я прикасалась губами к холодному стеклу, светлел отпечаток живых горячих губ. Не думая, я коснулась его кончиком носа.
Как быстро все произошло. Час назад я спала, не подозревая, как начнется сегодняшнее утро, а теперь на моей спине горит послание, а в руках — дневник. Тот самый, того самого чародея…
На каменную террасу вышли две фигуры. Солнечные лучи позолотили алую и черную мантии; яркий блик вспыхнул на отполированных плитах.
Момента превращения я не заметила. Взвились одежды, распахнулись крылья, и красный шелк упал на землю. Когда последняя складка ткани коснулась каменного пола, я подняла голову, но успела только проводить взглядом крылатые тени.
Скрипа двери я тоже не услышала. И очнулась лишь мигом позже, когда тело стянули веревочные петли.
— Любопытный рисунок, — раздался голос Марека. — Похоже, нам стоит кое-что обсудить.
Ветер бил в глаза. Первые минуты я осторожничал, боясь, что крылья переломятся от непривычной тяжести, но Вельер мерно летел впереди, и я скоро приноровился к его темпу.
Неужели Вельер так и будет задавать ритм?
А, неважно! Я стал собой, я в небе — впервые за много недель. Осеннее солнце греет тело, внизу качается земля, над каменными домами поднимается дымок, и он — тот, свой, рядом — это чувствует, осязает, вбирает крыльями. Это его земля. Это мой мир.
Горизонт вдруг немыслимо отодвинулся: впереди показалось море. Я задохнулся: от одной мысли, что я буду лететь над полосой прибоя, меня повело, голова закружилась, и я ринулся вниз, чуть не задевая животом серо-черные скалы.
Вельер качнул крыльями, поворачивая к полуразрушенному замку. Огромная четырехугольная башня, люк на крыше, зубчатое ограждение — постой-ка, откуда я все это помню? Неужели?..
…Я стою на крыше замка. Море так далеко внизу, что даже пены не видно, а за дальними скалами садится солнце. Все вокруг темно-розовое, как мамина улыбка — только она теперь редко улыбается.
— Смелее, Квентин, — говорит за спиной папа. — Я рядом.