Мы приняли все меры предосторожности, чтобы обмануть судьбу. Проспект пересекать не стали, перешли на ту сторону под землей по станции метро. Пятак за переход, невелики деньги, но нормальному человеку такое и в голову не придет. В кино сели на крайние места у самого прохода, возле двери с надписью «Запасной выход». Тоже не делаю это в обычных обстоятельствах, как все люди, предпочитаю середину ряда. Шла французская комедия в духе «весело о гангстерах»: убивают направо-налево, но все в пародийной манере, с шуточкой. Впрочем, мы на экран смотрели невнимательно, больше носом тянули: гарью не пахнет ли? И выскочили раньше всех, все старались делать наперекор самим себе. В метро второй раз не спустились, но долго стояли на углу, дожидаясь, чтобы не было ни единой машины. Дождались. Москва — деловой город, Москва засыпает рано, в двенадцатом часу пусто на улицах: ни прохожих, ни проезжих.
— Ну вот мы и дома, — сказал Я-я, когда мы перебрались на ту сторону. Какие могут быть еще приключения? Через двадцать минут полночь, конец рокового дня.
— Может, нам суждено поскользнуться, голову разбить о тротуар? — сказал он, беря меня под руку.
И тут же я поскользнулся. Но не упал. Лыжная палка была в руках, в лед воткнул острие.
— Ну вот и последняя опасность, — заметил Он-я. — Неужели суждено было голову разбить? Пошлость какая!
В переулке совсем было пусто, ни единой машины. Одинокая девушка спешила, стуча каблуками, стук отдавался в темных окнах. Какие-то парни вышли из нашего двора, остановили ее, спросили что-то. Знакомые, что ли? Девушка махнула рукой и ускорила шаг. Парни повернули за ней.
Мы с двойником переглянулись. Каждый вспомнил о своей сестре. Тоже прибавил шаг. И успели заметить, какая дверь хлопнула.
Подъезд! Ловушка!
Еще мелькнуло: «Стоит ли вмешиваться? Может быть, знакомые, выясняют отношения в темноте. Высмеют. Девушка нас же обругает». А что, если они хулиганы все-таки? И брат этой полуночницы уже лег спать, проклиная ее коммуникабельность.
Он-я распахнул дверь решительно. Из темноты донеслось сдавленное: «Помо…» Один парень держал девушку за руки, другой совал ей свою варежку в рот.
— Стой! — взревел Я-я. — Стой, руки вверх. — И выставил лыжную палку как копье.
— Милиция! — крикнул Он-я. — Сюда, скорей! — И взмахнул рукояткой молотка.
У одного парня блеснуло что-то в руке. Блеснуло и звякнуло. Я-я трахнул его по руке своим лыжекопьем. Нож упал на пол.
Дальше рассказывать трудно. Меня двинули в живот, головой или коленкой, не знаю. Пока я воздух ловил, две темные массы метнулись мимо меня наружу.
— Стой! — Он-я устремился вдогонку.
— Стой! — Я-я тоже выскочил на улицу.
Но парни были молоды, проворны и не ленясь спасались от суда. Они уже перескакивали через железный забор. Для нас — радикулитчиков — неодолимое препятствие.
Мы поглядели друг на друга. Расхохотались.
— Свиреп ты, товарищ кандидат наук из чужого мира.
— А где спасенная? — Он-я оглянулся. — По справедливости она обязана влюбиться. В меня. Поскольку у тебя своя жена в соседнем доме.
Мы заглянули в подъезд-ловушку. Девушки и след простыл. А на полу поблескивал кухонный нож, короткий, широкий, с простой деревянной ручкой и отвратительно острый — холодное оружие моей судьбы.
И если бы я был один, и если бы мы не запаслись палками, и если бы не заорали дружно…
Нож мы принесли домой, положили на стол и выпили рюмку дагестанского за победу здравого смысла над роком.
— За полновластных хозяев собственной судьбы! — сказал Я-я и чокнулся с ножом.
— Ну-с, и как ты собираешься строить судьбу? — спросил Он-я.
— А ты?
— Некогда было подумать. Сам представляешь кавказское гостеприимство. Что буду делать? Вероятно, в следующий мир поспешу, третье Я предупреждать. А он меня опять погонит в Махачкалу. Тебе-то проще. Ты у себя дома.
И тогда Я-я заговорил о визите к Пестелю.
Сначала Он-я загорелся. Расхвалил меня: «Какой молодец, ну и молодец же. Занялся делом, времени не терял. А я — то изощрялся в изобретении тостов, все хотел гостеприимных хозяев превзойти. Молодец, одно слово — молодец!»
Потом задумался. Совсем иным тоном произнес:
— Но имеем ли мы право вмешиваться? Рядовые люди, не боги же. Разве предусмотрим все последствия на века вперед. Сам ты рассудил — Елизавету не стоило лечить, с Пугачевым все неясно…
И напомнил классическую бабочку Брэдбери.
Я, правду сказать, не ожидал возражений. Думал, что мы — двойники и думаем одинаково. Но вот неделю прожили врозь и уже разошлись. Настроение разное: я доживал последнюю неделю, а он проживал очередную. И еще подозреваю, что Он-я позавидовал мне немножко. Я-то додумался до исправления истории — не он.
— Советы давать мы не имеем права, но почему не предупредить?
— И между прочим, мир тот не наш, только копия нашего, — продолжал Он-я. — Чужой мир делаем экспериментальным.
— Так рассуждать, и наш мир ты сделал экспериментальным. Забрался сюда, палкой размахался, девушку спас от насилия. Может, от тех насильников она понесла бы и родила какого-нибудь гения.
— Ну уж это мало вероятия.
— Вот и в бабочке мало вероятия. История — широкий поток, обтекает она песчинки, бабочек всяких. Но декабристы-то — не песчинки. Хоть в одном мире спасем их. Спасем? Или дадим повесить, чтобы историю не портить? Берешь на свою совесть пятерых повешенных?
Здесь, отобрав перо у героя, снова берет слово автор. О многом надо подумать, прежде чем взяться за роман о победивших декабристах.
Возьмусь ли?
Снова тяжкая проблема выбора. Увы, выбор — это отречение. Если выбрал жену, отверг всех других девушек. Если стал инженером, значит, не буду географом, геологом, генералом, дипломатом, артистом, водолазом, космонавтом…
Если остановился на декабристах, значит, отверг все другие «если».
А так много интересного было в истории.
Может быть, мне предупредить Юлия Цезаря, что Брут («И ты, Брут!») хочет заколоть его на форуме.
Или это ничего не изменило бы? Ведь сенаторы — «бояре» все равно были разбиты. И римским императором стал внук Цезаря. Не Юлий, так Август. В честь обоих названы месяцы.
Предупредить президента Кеннеди, чтобы не ездил он в Даллас 22 ноября?
Пушкину сообщить (вот это обязательно надо сделать!), что он будет смертельно ранен на Черной речке.
Может быть, японцев предостеречь в 1945 году, что на них сбросят две атомные бомбы — на Хиросиму и Нагасаки. Предлагали же в свое время физики пригласить японских генералов, продемонстрировать им взрыв на уединенном острове. Трумэн отказался. Решил, что демонстрация не будет достаточно внушительной.
До сих пор американские литераторы рассуждают: какой был бы результат приглашения? Говорят: чванные генералы не поверили бы, решили бы, что их пугают инсценировкой.