Теодор Старджон
Другая Селия
Гужов Е., перевод
Если живешь в достаточно дешевом наемном доме и двери сделаны из достаточно дешевой сосны, а замки - старомодные одно-поворотные штучки, и дверные петли расшатаны, и если в вас девяносто поджарых фунтов, чтобы ими оперировать, то можно схватиться за ручку, отжать дверь на слабых петлях в сторону и отодвинуть щеколду. А потом, когда выйдешь, ее точно так же можно и закрыть.
Слим Уолш жил именно в таком доме и делал именно это, в частности потому, что ему было скучно. Доктора компании уложили его - нет, не уволили, а уложили - на три недели (после того, как помощник заехал ему точно по темечку четырнадцатидюймовым кривым гаечным ключом) в ожидании дополнительных рентгеновских снимков. Если идет к тому, чтобы просто получить плату за отпуск по болезни, он хотел, чтобы он тянулся подольше. Если идет к тому, чтобы получить большое жирное соглашение - тем лучше; ибо то, что он скопил, живя в этой пожароопасной крысоловке, заставляло деньги выглядеть даже еще лучше. И кроме того, чувствовал он себя прекрасно и целые дни бездельничал.
"Слим не бессовестный", сказала его мать несколько лет назад в суде для несовершеннолетних. "Он просто любопытный."
Она была совершенно права.
Слим по природе был не способен воспользоваться вашей ванной, чтобы при этом не заглянуть в аптечку. Пошлите его на кухню за блюдцем, а когда он вернется минутой позже, он уже исследовал ваш холодильник, вашу корзинку для овощей и (так как рост его шесть футов три дюйма) он уже знает о заплесневелом кувшинчике вишневки-мараскино в глубине верхней полки, о котором вы сами давным-давно забыли.
Наверное, Слим, которого не впечатлял собственный внушительный размер и телосложение, чувствовал, что знание того, что вы тайком пользуетесь укрепителем волос, или являетесь одним из тех странных людей, которые хранят небольшой курган непарных носков во втором ящике тумбочки, дает ему чувство превосходства. Или, наверное, есть слово получше - безопасность. Или, быть может, это была странная компенсация за один из наиболее далеко зашедших случаев когда-либо зарегистрированной неуклюжей, задыхающейся застенчивости.
Чем бы это ни было, Слим чувствовал себя гораздо лучше, если, говоря с вами, он знал, сколько пиджаков висит в вашем стенном шкафу, как давно вы не оплатили счет за телефон, и даже где именно вы храните те самые фотографии. С другой стороны, Слим не претендовал на знание дурных или даже просто смущающих вещей про вас. Он просто хотел хоть что-то о вас знать, и точка.
***
Поэтому его нынешняя ситуация была близка к райской. Хлипкие двери стояли рядами, едва сдерживая вакуум ноющего желания знания; и одна за другой они распахивались под настойчивостью его любопытства. Он ничего не трогал (а если трогал, то осторожно ставил на место) и ничего не перекладывал, и в течении недели он узнал жильцов миссис Койпер лучше, чем она сама могла или хотела. Каждый тайный визит в комнаты давал ему начальную точку; последующие приносили еще больше. Он узнал не только, что есть у людей, но и то, что они делают, где, сколь много, зачем так много, и как часто. В почти каждом случае он знал также - почему.
В почти каждом. Но въехала Селия Сартон.
В разное время в разных местах Слим находил странные вещи в жилищах других людей. У одной пожилой леди в обшарпанной квартире под кроватью стоял детский электрический поезд и она явно им пользовалась. Еще одна старая дева в том же здании коллекционировала бутылки, большие и малые, любой емкости и вместимости, лишь бы они были круглы, приземисты и с длинными горлышками. Мужчина на втором этаже тайно охранял свои пожитки незаряженным автоматическим пистолетом калибра .25, для которого в верхнем ящике бюро держал коробку патронов калибра .38.
В одной из квартир жила (если говорить по-рыцарски) девушка, которая держала свежие цветы перед фотографией на свое ночном столике - или, точнее, перед рамкой, в которую стопкой были вложены восемь фотографий, одна из которых занимала сцену на текущий день. Семь дней недели - восемь фотографий: Слима восхитила такая система. Новая любовь каждый день, но можно предсказать, что другая будет в следующую среду. И все они киноактеры.
Десятки квартир, десятки следов, отпечатков, впечатлений, десятки личин, атмосфер людей. И этим отпечаткам совсем не надо было быть странными. Женщина въезжает в комнату практически стандартизированную; во мгновение ока она рассыпает пудру на крышке сливного бачка - и эта комната становится ее. Что-то заткнуто за плохо прилаженную рамку зеркала, что-то повешено на давно мертвую газовую печку - и совершенно одинаковые комнаты за один день начинают обтягивать своего жильца, как он желает, чтобы стать прилаженным, приталенным покрывалом, таким же интимным, как собственная кожа.
Но не комната Селии Сартон.
Слим Уолш бросил на нее взгляд, когда она следовала за миссис Койпер вверх по ступенькам на третий этаж. Прихрамывающая миссис Койпер замедляла любого следующего за ней так, чтобы позволить даже самому незаинтересованному наблюдателю хорошенько все рассмотреть, а Слим был кем угодно, но только не незаинтересованным. И все-таки целые дни он никак не мог представить ее почетче. Словно Селия Сартон была не то чтобы невидимка, что само по себе запомнилось бы, но какой-то прозрачной, хамелеоноподобной, скучно и однообразно переизлучая тускло-коричневую краску стен, ковров, деревянных панелей.
Она была - какого возраста? Достаточного, чтобы платить налоги. Какого роста? Достаточно высокая. Одетая... ну... в то, чем женщины покрывают себя в своем статистическом большинстве. Туфли, чулки, юбка, жакет, шляпка.
Она несла чемодан. Когда подходишь к багажному отделению большого терминала, замечаешь чемодан здесь, кофр там, а все вокруг - сверху, снизу, далеко, близко - ряды, стойки, ячейки - все завалено багажом индивидуально неразличимым, а просто находящемся здесь. Ее чемодан, чемодан Селии Сартон, был одним из таких.
И миссис Койпер она сказала - она сказала - она сказала... все необходимое, чтобы снять дешевую квартиру, а голос ее был голосом толпы, деленным на количество людей в ней.
***
Такой безымянной, такой незаметной она была, если не замечать, что она уходит по утрам и возвращается вечером, что Слим позволил пройти двум суткам, прежде чем вторгся в ее квартиру, он просто забыл о ее существовании. А когда вспомнил и к собственному удовлетворению приготовился проинспектировать ее, то подержался за дверную ручку и чуть не ушел, пока вспомнил, что квартира вообще заселена. До этого мгновения он думал, что попал в одну из свободных и прибранных квартир. (Он и делал это регулярно, чтобы заполучить точку отсчета индивидуальным изменениям.)
Он хмыкнул и повернулся обратно, сверкнув взглядом по комнате. Вначале ему пришлось уверить себя, что он в правильном месте, что для человека с врожденным инстинктом ориентирования было случаем чрезвычайным. Потом он целую секунду не верил своим глазам, ибо это было немыслимо. Когда секунда прошла, он стоял в изумлении глядя на опровержение всего, чему его научило его ... хобби?... о людях и о местах, где они живут.
В ящиках бюро было пусто. Пепельница сияла чистотой. Нет зубной щетки, зубной пасты, нет мыла. В стенном шкафу две проволочные вешалки и одна деревянная, на которых старое грязное шелковое покрывало и ничего больше. В мрачно-сером кухонном шкафу ничего. В ящике душа, в медицинской аптечке ничего и снова ничего, если не отбросить то, что с неохотой положила миссис Койпер.
Сэм подошел к постели и осторожно завернул выцветшее покрывало. Может, она и спала в постели, но весьма вероятно, что и нет; миссис Койпер специализировалась на не глаженых простынях такой серости, что судить было нелегко. Нахмурившись, Слим опустил покрывало на место и разгладил его.
Внезапно он стукнул себя по лбу, да так, что боль вспыхнула пламенем. Он не обратил на это внимания: "Чемодан!"
Тот стоял под кроватью, запихнутый туда, а не спрятанный. Секунду он смотрел на него, не притрагиваясь, чтобы потом точно поставить на место. Потом вытащил его
***
Это был черный чемодан фирмы "Глэдстоун", не новый и не дорогой, того неопределенно-ржавого цвета, что приобретают кожаные изделия, за которыми не слишком следят. На нем была поношенная застежка-молния и он не был заперт. Слим открыл его. Там лежала картонная коробка, новенькая до хруста, с тысячью листов дешевой белой писчей бумаги, обтянутая блестящей ярко-голубой лентой со значком алмаза и надписью: "Нонпарель - радость писателей, 15% хлопковых волокон, зарегистрированная торговая марка".
Слим достал бумагу из коробки, заглянул под нее, отжал пальцем по сотне листов сверху и снизу, покачал головой, вернул бумагу назад, закрыл коробку, положил ее назад в чемодан, и вернул все на место в точности, как было. Он снова помедлил посередине комнаты, медленно повернувшись разок, но здесь просто больше не было на что смотреть. Он выбрался наружу, запер дверь и тихо вернулся в свою комнату.
Он сел на край своей постели и наконец-то запротестовал: "Никто так не живет!"
***
Его квартира находилась на четвертом верхнем этаже старого дома. Кто-нибудь другой назвал бы ее самой худшей. Она была маленькая, темная, обшарпанная и уединенная - и подходила ему прекрасно. Ее дверь представляла собой фрамугу, стекло которой было многократно закрашено.
Стоя в ногах своей постели, Слим прикладывал глаз к маленькому кружочку соскребанной им краски и смотрел прямо вниз по лестнице на площадку третьего этажа. На этой площадке, прицепленное к обломку консоли древнего газового рожка, висело зеркало, увенчанное запыленным позолоченным орлом и окруженное рамой из множества резных цветов в стиле рококо. Тщательное подкладывание сложенных пачек из-под сигарет, бесчисленные тесты и пропасть бесшумного снования вверх и вниз по лестнице - и Слиму так точно удалось выверить угол наклона зеркала, что в нем он хорошо видел и площадку второго этажа.
И как оператор радара научается переводить мерцающие знаки и массы в самолеты и погоду, так Слим стал экспертом по интерпретации туманных и далеких образов, передаваемых ему зеркалом. Так он держал под наблюдением приходы и уходы половины постояльцев, даже не покидая свою комнату.
Именно в этом зеркале двадцать минут седьмого он в следующий раз увидел Селию Сартон, поднимающуюся по ступенькам, и глаза его вспыхнули.
От безликости не осталось и следа. Она мчалась по лестнице, прыгая через две ступеньки. Она достигла своей площадки, ввинтилась в свой коридор и исчезла, и пока часть сознания Слима прислушивалась к тому, как она отпирала дверь (торопливо, нервно звеня ключами по замочной скважине, с грохотом распахнутая дверь, с треском захлопнутая), другая его часть изучала моментальную фотографию ее лица.
То, что приподняло вуаль ее статистической обычности, было явной целеустремленностью. Ее глаза лишь поверхностно скользили по машинам, тротуарам, лестницам, дверям. Словно она проецировала все важные составляющие себя в ту свою пустую комнату и нетерпеливо дожидалась, пока ее тело туда доберется. В комнате, все-таки, что-то было, либо ей надо было там что-то сделать, чего она не могла и не желала дожидаться. Так стремятся после долгой разлуки к любимым, или к смертному ложу, к последнему, решающему мгновению. Это было прибытие не того, кто просто хочет, а того, кто страстно жаждет.
Слим застегнул рубашку, чуть приоткрыл свою дверь и бочком выскользнул. Он застыл на секунду на своей площадке, словно громадный лось, нюхающий воздух, прежде чем спускаться к водопою, потом пошел вниз по лестнице.
Единственный сосед Селии Сартон в северном крыле - старая дева с бутылками - устраивалась на вечер: привычки у нее были весьма регулярными и Слим хорошо их знал.
Совершенно уверенный, что его не увидят, он подобрался к двери девушки и замер.
***
Она была там, порядок. Он видел свет, сочащийся по краям плохо пригнанной двери, и чувствовал ту разницу между занятой и пустой комнатами, которая существует, как бы тихо не вел себя жилец. А там было тихо. Что бы ни влекло ее в комнату с такой опрометчивой настоятельностью, что бы она там ни делала, это делалось совершенно беззвучно и без движения, которое он мог бы засечь.
На долгое время - шесть минут, семь - Слим застыл там, приоткрыв рот, чтобы уменьшить звук собственного дыхания. Под конец, покачав головой, он удалился, взобрался по лестнице, вернулся в собственную комнату и, нахмурившись, улегся на постель.
Он может только ждать. Да, ему надо подождать. Никто не делает что-то одно очень долго. Особенно, если при этом нет никакого движения. Через час, через два...
Прошло пять часов. В половине одиннадцатого какой-то слабый звук с нижнего этажа заставил полу дремавшего Слима вскочить с постели и приникнуть к своему глазку во фрамуге. Он увидел, как Сартон медленно вышла из коридора и остановилась, оглядываясь вокруг, но ни на что в отдельности, как кто-то слишком долго просидевший в судовой каюте, и появившийся на палубе не столько подышать свежим воздухом, сколько оглядеться и размять глаза. А когда она пошла вниз по лестнице, то шла легко и не торопилась, как словно бы (снова) важная часть ее оставалась в комнате. Но в данный момент что-то для нее было закончено, а то, что еще предстояло, не было важным и могло подождать.
Застыв с рукой на дверной ручке, Слим решил, что он тоже может подождать. Искушение направиться прямо в ее комнату было, конечно, громадным, но осторожность - тоже важная штука. Предварительно установленные ее привычки не включали в себя полуночные прогулки.
Он не знал, когда она может вернуться, и было бы глупо, в самом деле, рисковать собственным хобби - не только той его частью, что включала ее, но всем хобби - и быть пойманным на месте преступления. Он вздохнул, мешая смирение с предвосхищением удовольствия, и вернулся в постель.