— Все будет хорошо, — подбодрила девочку и заодно себя, Лола кивнула в ответ, лучезарно улыбнувшись. Родись она в других условиях, внимание мужчин, как и зависть многих женщин, были бы ей обеспечены, а так…
Экипаж свернул с дороги, проезжая в ворота, и мягко остановился недалеко от входных дверей. Поклонившись и поприветствовав нас, слуга поспешил в дом известить о нашем приезде хозяйку. И та вскоре вышла, высоко подняв голову. Ее надменный взгляд насторожил, но я по-прежнему отказывалась верить дурному предчувствию.
— Агнесса, дорогая, — воскликнула она, поменявшись в лице, — что за ангела ты привела с собой? — заключив меня в неожиданно нежные объятия, отстранилась, наклонившись к ребенку. — Как тебя зовут, дитя?
— Лола, — едва различимо прошептала та, торопливо прячась за моей юбкой.
Звонко хлопнув в ладоши, Глория, позвала к себе слугу:
— Проводи этого ребенка к детям прислуги, пусть поиграют. Нам с Агнессой нужно поговорить о своем, ты ведь не против, милая? — и тут же махнула рукой мужчине, показывая, что он может приступить к исполнению приказа.
Девочка ничего не ответила, вцепившись в ткань моего платья, мне же в каждом ее слове слышалась фальшь, слишком слащавы стали ее речи. В чем же причина? Необходимо разобраться.
— Я недолго, — и успокаивающе погладила Лолу по голове. Она тут же взбодрилась, расправила плечи и, кивнув в знак того, что справится, пошла следом за мужчиной.
— Накинь, а то замерзнешь, — повинуясь ее словам, другой слуга подал мне теплую накидку: после дождя погода испортилась, неприятный ветер колючими иголочками колол кожу.
И, не дожидаясь меня, Глория пошла в сторону небольшого ухоженного садика. К выложенной камнями дорожке склонялась трава, усыпанная переливающимися бриллиантами капель. Едва не поскользнувшись на влажных плоских камнях, окликнула Глорию.
— Зачем мы идем сюда? — мысль, что ей хочется прогуляться именно сейчас, не укладывалась в голове.
— Хотела с тобой поговорить… наедине, — не оборачиваясь пояснила она. — Почти пришли.
Впереди я разглядела беседку с крышей, обвитую плющом и заметную лишь вблизи. Когда я жила здесь, времени и желания гулять по саду не было, а разглядеть с дальнего расстояния утопающую в зелени беседку, точно хамелеон сливающуюся с окружающим пейзажем, человеческому глазу просто не под силу.
Внутри она оказалась достаточно просторной, чтобы вместить две скамеечки и небольшой столик с фруктами, чайником и тлеющими ароматическими свечами; идущий от них запах показался знакомым.
— Угощайся, — ее тон стал неприятно-резким и, проигнорировав ее приглашение, села. — Как тебе живется? — от вкрадчивого голоса передернула плечами и, стараясь, чтобы собеседница не заметила моей реакции, получше завернулась в накидку, делая вид, что замерзла. Продолжать разговор не хотелось, но я по-прежнему сидела словно приклеенная.
— Вот мне стало интересно: чем ты привлекла Алекса, что он предпочел тебя?
Я глупо заморгала. На что она намекает? Кружащийся сладковато-пряный запах неприятно щекотал нос.
— Тебе нравится, как он целуется? — облизав губы, она налила себе в чашечку парящего белыми облачками чая, почти сразу забыв о нем и оставив одиноко стыть на столе. Голос ее стал неожиданно низким, грудным. — Так нежно и страстно, заставляя забыть обо всем. После он спускается ниже, и, едва касаясь, целует в шею, — ее пальцы скользнули по подбородку, — слегка массируя кожу, — рука двинулась дальше, отодвинув повязку, шелковую ленту с кружевами. Мой ошалелый взгляд выхватил две зажившие точки на тон светлее остальной кожи.
Я следила за ее движениями и мне становилось дурно. Она пригласила меня за этим? Маленькие капельки дождя застучали по укутанной в зелень беседке. Я не слышала их, с каждой минутой самочувствие ухудшалось, тело начал бить озноб. Еще и раздражающий запах, хотелось отмахнуться от этого противного аромата, невольно чихнула, тряся головой.
— Он знает, где целовать, чтобы женское тело отзывалось и трепетало только от одной мысли о нем, — Глория прикусила губу, и в глазах зажегся коварный огонек. Слова продолжали литься словно сами собой. — Он целует и ласкает тело, гладит там, куда платье не позволяет так легко добраться, и ты начинаешь постепенно зажигаться и пылать страстью, растворяясь в этих ощущениях, забывая о самой себе.
Я поежилась: накидка не помогала согреться, боль медленно расходилась по телу, и ее центр находился где-то ниже талии. Жар проходил по венам, барабаном ударяя в виски, завершая круг и начиная новый, не менее мучительный.
Прекрасно слыша и осознавая ее речь, не могла понять, для чего этот спектакль. Она что, пытается показать, что я теряю, или, наоборот, хочет, чтобы я присоединилась? В любом случае ее слова звучали неприглядно для меня.
— А когда он спускается еще ниже, — Глория прижала руки между ног, примяв платье, — и целует все настойчивей, с силой, — с ее губ сорвался стон.
Дрожь усилился, как и озноб, теперь мне не удалось бы скрыть его от чужих глаз. Тело заметно потряхивало, и жар, как морские волны на берег, накатывал не переставая. Голова взорвалась болью и я, согнувшись пополам, прикрыла глаза, задышав глубоко.
В память будто из-за завесы ворвались образы: я беспомощно лежу на кровати, а Адис, навалившись сверху, прижимает меня своим весом, на лице улыбка, больше похожая на оскал.
«Думаешь, самая умная и безнаказанно продолжишь избегать неприятностей, прикрывшись слишком самоуверенным Алексом? — слова возникают в голове, въедаясь в мозг, подобно отраве. — Ты сломала мне план, а ведь твой брак с Барреттом сулил мне много, очень много денег и нужные связи, — он наклонился так низко, что за его дыханием стала улавливаться чья-то недавняя смерть. — Тебе не избежать наказания, я буду твоим наказанием».
Где-то в далекой реальности Глория продолжала лить тираду восхищения, не замечая ничего вокруг:
— Этот экстаз, этот разрастающийся огонь внутри, это удовольствие на грани боли…
Мое сознание засасывало все глубже в собственные воспоминания. В них Адис сидел на моих ногах и, не давая мне и шанса освободиться, разрывал мою ночную рубашку, не пытаясь соблазнить, скорее раздражаясь, что приходится возиться со мной. И вновь этот запах, совсем близко, пряный, дурманящий аромат мускуса.
«Испробую тебя… немного… чтоб не заметили. А ты, — он вновь посмотрел на меня обезумевшую от ужаса, но отчего-то смирно лежащую, — это станет твоей платой за мои потери по твоей вине», — и, отодвинув мою ногу чуть в сторону, грубо впился зубами во внутреннюю часть бедра.
Я закричала, но звук, застряв в горле, так и не вылетел наружу, неподвижное тело облокотилось на спинку скамейки неживым манекеном.
Меня всю охватил огонь, я уже не понимала, реальность ли это или продолжение воспоминаний. Кожа горела, пламя пробиралось внутрь, раздирая и поедая мою плоть. Кислород, выжигаемый скручивающей болью, заставлял делать частые вдохи. Я почувствовала, что мир падает, или это была я? За минуту до самой долгожданной темноты голова ударилась обо что-то твердое, зародившаяся вновь боль уже не имела значения.
Закашлявшись, я нехотя пришла в себя. Упершись ослабевшими руками в скамейку и тяжело поднявшись, привалилась к ее спинке. Тело озябло, а от долгого пребывания в неудобной позе одеревенело и не слушалось.
Глория развернулась и, обдав меня равнодушным взглядом, продолжила спокойно попивать чай. Пытаясь сконцентрироваться, я перевела расплывающийся взор на посеревшее небо, сплошь затянутое тяжелыми свинцовыми облаками.
— Очнулась наконец-то, — хмыкнула она, зло усмехнувшись, — и что он нашел в тебе? Падаешь в обморок на ровном месте.
Сглотнув подступивший к горлу комок, в панике осознала, что все увиденное действительно случилось со мной. Но почему я не помнила об этом раньше? Горько усмехнулась, тут же найдя в своей памяти ответ. Ведь Адис сам внушил не говорить никому, а в последний приход вообще забыть содеянное. По-любому здесь не обошлось и без Алекса.
— Это все из-за ревности? — во рту пересохло, и выдавить из себя слова удалось с большим трудом.
С нескрываемым раздражением Глория стукнула чашку о стол.
— Я могла его делить с Лилит, она для меня как сестра, — мне не удалось сдержать гримасы удивления, взлетевших бровей и округлившихся глаз. Мое изумление не укрылось от нее, — Алекс сдался ее чарам и пришел к Лилит несколько недель назад, они провели в постели всю ночь. Знаешь, я даже рада за нее.
— Это какой-то кошмар, — твердила я себе, встряхивая руками и ногами, желая скинуть последние отголоски боли, пляшущие по телу, стараясь побороть разливающуюся слабость. Общество Глории стало настолько противным, что я поднялась, собираясь уйти, но, тут же пошатнувшись, схватилась за край стола.
— Иди-иди и забери привезенную с собой нищенку, — в два шага обогнув стол, хозяйка вытолкнула меня из беседки. Чуть не задохнувшись от подобного обращения, проглотила подступившие слезы и, не удержавшись на ногах, вскрикнула, падая в чьи-то объятья.
— Я больше не желаю видеть тебя в своем доме. Все кончено, — руки Алекса крепче сжали мои плечи, позволив облокотиться на его грудь, удерживая. Если б не это, то, не устояв, я бы осела на землю, оказавшись в еще более унизительном положении. — Напоминаю тебе про молчание, иначе пострадают и говорящий, и слушающий. Это я могу гарантировать, — холод его слов чувствовался даже через пальцы, проникая и въедаясь в кожу.
— У нас был уговор! — вспылила Глория.
— Ты боишься, что мы расстанемся, или что не ты бросила меня? — усмехнулись ей в ответ.
Не произнеся больше ни слова, Алекс развернул меня, не оставляя не единого шанса взглянуть в сторону Глории, и повел прочь от злосчастной беседки.
Его конь, нетерпеливо поднимающий поочередно ноги, был привязан к нашему экипажу. Кругом сгущались сумерки, но, даже прикрываясь темнотой, не могла дать волю слезам.
— Где Лола? — надрывным голосом спросила я, слегка шатаясь.
И почти сразу увидела ее высунувшуюся мордашку в окне экипажа. Не желая задерживаться, заторопилась залезть внутрь и только тогда замерла в молчаливом недоумении. Ее замечательное платье было испачкано и порвано, в волосах застряли остатки съестного.
— Кто это сделал? — в памяти тут же всплыли обидные слова Глории в адрес Лолы. Девочка, державшаяся до этого, всхлипнула, спрятав лицо в ладошках. — Вот гадина!