Сам не понял, как наши губы встретились. Её губы имели более обширную практику. Я пытался не отвечать несколько секунд, но быстро сдался. Я не смел даже думать о том, что между нами может что-то произойти, и потому оказался совершен не готов. Если бы Влана не взяла инициативу в свои руки, я бы не знал, что делать. Но она знала. Было тесно, но это нас не очень смущало. Я пытался что-то сказать про средства предохранения, но мне зажали рот рукой, а второй рукой… Наверное, я всё-таки очень много сегодня выпил. Потому что потом я уснул.
Мы уснули. На одной кровати. На которой я один, обычно, помещаюсь с трудом. Не знаю, как мы там спали вместе.
Впрочем, под утро я выяснил, как мы спали. Влана просто лежала на мне.
Я проснулся от стука дежурного и едва сумел выбраться из-под неё так, чтобы не разбудить. Оказалось, я практически одет, только застегнуться. Накрыл Влану одеялом, глотнул какой-то вонючей настойки, чтобы перебить исходивший от меня сладкий женский запах. Приглушил свет. Открыл дверь.
— Обезьяна вернулся, — тихо сказал дежурный, явно зная, кто у меня внутри. — Просил срочно. Я прихватил бутылку с этой самой настойкой и вышел. Джоб казался на удивление трезвым, а ведь ему тоже пришлось пить всю ночь. Хотя он-то вполне мог бы использовать что-то медикаментозное, чтобы не пьянеть.
— Стреляли — в вас, — сказал он в лоб. — Народ поговаривает, что вы — это вы. Значит, информация была запущена, и покушение готовили именно на вас.
— Весело, — сказал я, протягивая ему бутылку. — Иди, отдыхай.
— Поймал бы заразу — убил, — сказал Джоб. — Он оглядел меня, и я понял, что он, как и я, очень сильно не допил сегодня, и спать ему совсем не хочется. Если бы не Влана в моей каюте, я бы составил ему компанию, но я пошел на мостик. Еще раз просмотрел фотографии. Потом включил внешний обзор. Над горизонтом поднималось голубовато-белое солнце Аннхелла. Его называют здесь Саа. Холодное, старое солнце, которому устроили искусственный "коллапс ядра". Интересно, кровь родившихся здесь такая же холодная? Нам с Вланой это солнышко не помешало. Я не знал, что теперь делать. Произошедшее могло не значить вообще ничего. Влана могла принять меня в таком состоянии за кого угодно. Могла вообще ничего не запомнить. Не стоило бы и мне брать это в голову, если бы ума хватило презерватив держать где-то рядом. Но — ума не хватило. Вот ведь эпитэ а мате. И тут я вспомнил про сияние. Не померещилось же мне?
Спросить у неё напрямую? У медика спросить, он же осматривал её? Или я был так пьян? Хотел связаться с Мерисом, но глянул на часы и решил не будить. Хотя ему тоже следовало узнать, что раскопал Джоб. Про то, что я — это точно я, знало достаточно мало людей. Значит, информатор — в его ближайшем окружении. Или в моём. В его — опаснее. Мерис примерно через час связался со мной сам. Он получил те же сведения, что и я, и был так же ими недоволен. Попросил, чтобы я никого не отпускал в город. Что ж, облавы и дезинформация — это по его части.
Я вернулся к себе в каюту.
Влана еще спала.
Потихоньку открыл сейф и достал дневник.
"…У приличного писателя, за какого человека не возьмись, как бы прост, с виду, тот не казался — он и тонкий, и думающий… А по мне, так больше половины нашего брата — сны и те видит о полной миске. А иначе бы просто с ума посходили… В открытом космосе, если ясно понимать, где ты и что здесь из себя
представляешь, — невыносимо страшно. Не даром звездное небо таким, как его видно с корабля, можно посмотреть только в навигаторской. У остальных на экранах сигналы да траектории. И ты, либо мыслишь этими траекториями, либо в какой то момент пространство начинает выдавливать твои мозги прямо в большой космос. Этому даже есть название — Безумие неограниченного пространства. И вышибает эта болезнь самых умных, самых перспективных, самых молодых. Потому, что клопы в человечьем обличии присасываются к кораблю крепко, живут своим проверенным мирком, держатся за него всеми лапками. И выживают. А остальные — стреляются. Собрать какое-нибудь подобие оружия из подручных деталей — любой пилот может. Этот — такое соорудил, что техники не сразу поняли, что за хрень. Но сработала.
Как всегда — первогодка, как всегда — перспективный, как всегда — просмотрели. Полгода без земли под ногами, и всё. Значит — была крыша — раз сорвало. Значит — был человек. Вот так и узнаём.
Некоторые рождаются людьми сразу. Как будто помнят, что можно, а чего ни в коем случае нельзя.
Некоторые вырастают в людей долго и мучительно. Но вырастают. Им хватает одной лжи во спасение, одного предательства. Они учатся, набивая шишки… Остальные… Что ж, остальные "держат" форму нашего мира, не дают ему сбежать, когда мы отводим глаза….
Так что, это даже хорошо, Анджей, что тебе в очередной раз нагорело сегодня от
навигатора. Во-первых, твоя голова трещит от заданных им расчетов, и ты точно не думаешь сейчас о том, что не даёт спать мне. Во-вторых, порицания тебе уже идут на пользу. Значит — толк из тебя будет. Кстати, те, из кого не получается в конечном итоге ничего — особых порицаний тоже не нахватывают. Им не за что. Они — безынициативны. Ты же решил познавать мир, зарабатывая на каждой ступеньке. Ну и зарабатывай. Главное — чтобы не сломал шею.
Это странно, но навигатор, любя одного щенка, решил отыграться на другом… Хотя, вполне возможно, он и меня обманул, и сорвался на тебе совсем не случайно. Вы слишком похожи с ним, с тем парнем, который умер вчера ночью. Оба из той породы, что полагает, будто Вселенная должна быть добра к нам уже потому, что мы есть. Но Вселенная — суровая мать. Ей сначала нужно доказать, что ты — существуешь, что именно твое "я" способно влиять на ход событий и останавливать в себе зло. Пусть даже ты будешь останавливать своим телом пули. Вот этот вот решил, что проще остановить пулю. Но такое никто не признает за Поступок — ни Вселенная, ни Боги, ни люди. Пуля, выпущенная своей же рукой в себя — не есть вселенское зло. Это — просто пуля. Вот так-то, Анджей. Так что уж лучше ты будешь точить сегодня зуб на навигатора, чем думать о том, о чём думать тебе пока не положено. Похоже, тебе эти расчеты даже во сне снятся. Может быть, я помогу тебе завтра. А может — и нет. Я сам не знаю, что будет для тебя лучше… "
Я помнил этого парня, тоже второго стрелка, который, похоже, заново изобрел порох, а может, и вообще что-то стоящее изобрел, всего лишь для того, чтобы из самодельного оружия выстрелить себе в рот. Я помню, как меня задели тогда глупая придирка навигатора и какое-то непосильное задание… Я не смог даже присутствовать на похоронах. Помню, что и Дьюп никуда не пошёл, но и помогать мне отказался наотрез. Он просто сидел, уставившись в экран и… Я не знаю, что он делал. Он поставил рядом стакан с водой, и пил холодную воду, словно это было спиртное, потому что взгляд у него всё тяжелел и тяжелел. Если бы я не видел, как он наливал из кулера эту самую воду… Я не знал, что он думает об этом парне. Мне было жалко тогда только самого себя. Я представлял себе похороны, каким-то развлечением, которого меня лишили. Самое обидное, до того, я был уверен, что навигатор относится ко мне неплохо. Выходит, я просто не мог понять этого "неплохо", такое оно вышло странное для меня.
Еще помню, что той ночью мне приснился какой-то странный сон: прозрачные птицы с усыпанными зубами клювами… Вот сегодня, наконец, такая птица почти долетела до меня…
А, если бы тот парень, первогодка-самоубийца, остался жив, если бы он повторил мою судьбу — было бы это для него лучше? Что лучше — просто умереть, или стать живой смертью для других?
Сзади подошла Влана и закрыла мои глаза руками. Я не вздрогнул, я слышал, как она подходит.
Медленно закрыл дневник и положил его на стол. Она коснулась носом моего уха и начала тихонько дышать в него. Я замер. Значит, она помнила. Закрыл глаза. За что мне такая радость? Что хорошего я успел сделать? Из солнечного сплетения осторожно разливалось по всему телу тепло. Я не шевелился и позволял ей делать всё, что она хочет сделать со мной. Только бы не забыть достать презерватив. Надо было вытащить их из сейфа. Сейф, слава Богам, открыт. Два шага. Только не сейчас… Я вдруг понял, что Влана — та, другая птица, из тех, которых боятся эти прозрачные твари. Это потому в меня стреляли. Потому что, они почувствовали, как я освобождаюсь от их власти.
— Влана, пре… Она закрыла мне рот губами. Уже взобралась ко мне на колени… Я же мужчина, в конце концов, неужели я… Говорить я не мог. Тогда я встал вместе с ней и пошёл к сейфу. Даже сумел достать.
Однако поза была неудобной, и, добытое с таким трудом, у меня легко отняли. Не мог же я выкручивать ей руку?
— Влана, я… — и уткнулся в её губы. Она понимала, что делала. Наверное, у нее есть какие-то свои, женские способы предохранения. Я сдался. Я дал ей понять, она поняла. Дальше я уже не мог думать. Упал вместе с Вланой в кресло. Где-то на периферии сознания блуждала мысль о том, что может постучать дежурный, или Келли. Но вряд ли кто-то войдёт, если я не отвечу. И вообще, Келли спит после вчерашнего. И… Я уснул второй раз. Прямо в кресле.
Надо сказать, я, наконец, выспался. Проснулся от запаха свежезаваренного йилана и звуков разговора. Очень тихих, но мне хватило. Глянул вниз: одежда в порядке. Встал. Говорили Влана и Келли. Влана — свежа и жизнерадостна, Келли выглядел похуже. Я рассмеялся.
— Ну, вот же он, встал, — Келли прорвался, наконец, ко мне.
— Он — встал, я — нет, — пошутил я, и Влана тоже засмеялась.
— Кто — он? — не понял Келли. Я продолжал смеяться. Келли недоуменно взирал на сошедшее с ума начальство.
— Я, — сказал он растерянно, — у дежурного вообще-то спросил. Он сказал, что утром вас видел уже, я думал…
— Я почти не спал ночью, Келли, — сказал я отсмеявшись. — Задремал, практически, только сейчас. Но — ничего, что разбудил. Келли помялся, решая как можно теперь при Влане — на «вы» или на "ты". Вроде, всю ночь вместе пили…
— Ты в город запретил выходить?
— Мерис просил. Надо?
— Ребята версию одну проверить хотели…
— Он тоже что-то проверить хотел. Переговорю — тогда и решим. Келли кивнул. Влана налила мне йилан, и я с удивлением не ощутил в нём горечи. Совсем. Оказывается, привык. Келли замахал руками, отказываясь от предложенной чашки. Влана отхлебнула сама, с явным удовольствием. Теперь я понимал, за что его ценят: йилан здорово бодрил и прочищал мозги. Однако, несмотря на хорошее настроение, жажда деятельности меня отнюдь не одолевала. Мне хотелось полежать и почитать, раз уж выдался такой ленивый день. Я выпроводил Келли. Влана унеслась куда-то сама, она словно бы почувствовала, что я хочу побыть один. Я очень хотел подумать о нас с ней, но вместо этого взял со стола дневник.
«…Извини, Анджей, у меня совершенно не получается какого-то связного рассказа. И пишу я урывками, потому что события таковы, что и во время бессонницы чаще всего просматриваю новости. Мне очень не нравится то, что происходит на задворках нашей империи. Очень, мальчик. А это значит, я должен успеть рассказать тебе о войне. Конечно, под защитой отражателей и светочастотных пушек корабль кажется тебе неуязвимым, но это совсем не так. Впрочем, свою уязвимость ты почувствуешь сам… С чувствительностью у тебя всё в порядке. Иногда ты меня даже пугаешь своей впечатлительностью и неиспорченностью реакций. Тогда я удивляюсь тем мирам, где еще вырастают такие мальчишки: дерзкие, честные, не понимающие намёков. Я вырос в смешанной среде и с детства соприкасался с экзотианской культурой — полунамёк, полужест, полувзгляд. Помню, как тебя потряс Орис… »
Орис меня действительно потряс. Своей красотой, своей невозможной свободой, игрой и усмешками, масками и намёками. В первую же увольнительную мы напились до поросячьего визга. Причем я был не столько пьян от спиртного, сколько от ощущения невозможной вседозволенности. На Орисе можно лечь на землю посреди проезжей части и любимые здешними жителями старинные машины начнут объезжать тебя, и ни одна не просигналит. На Орисе можно остановить любую женщину, и ты не услышишь грубого слова — только смех. Не факт, что она пойдёт с тобой, но, если ты так же молод и глуп, как я — она тебя обязательно поцелует. (Только потом я узнал, что эта внешняя "легкость" лежит в плоскости многолетних психических тренировок. Что экзотианец будет замечен и остановлен тобой только, если он сам этого хочет. Прочих, проходящих мимо, я просто "не видел". Но тогда мир Ориса показался мне миром свободы человеческих чувств). После полугодового заточения на корабле, нам, первогодкам, казалось, что мы сошли с ума. Я больше никогда столько не пил, больше нигде не позволял себе такого дикого количества беспорядочных связей с … Я даже не всегда понимал, с кем и что я делаю: инопланетян на Орисе много…
«…Экзотианцы мыслят иначе, чем мы. Дело не только в отличиях наших культур. Мозги у нас всё-таки тоже немного, но иные. Ты читал, наверное: разный уровень электрической активности участков мозга и всё такое? Они работают над этим с детства. И в поколениях это уже сказалось. Ну и воспитание. Можно взять козлёночка и воспитать из него тигра. Проживёт он, конечно, не долго, желудок к мясу не приспособлен, но бодаться будет до последнего.
Вот и экзотианцы будут бодаться с нами до последнего. Хотя и мы, и они — люди.
Но человеку всегда нужен иной, хоть чем-то отличный от него человек, чтобы ощутить себя правым, лучшим и более достойным. В этом все причины наших войн. Одни хотят быть лучше других, более умными, богатыми, достойными. Хотят владеть большим числом пригодных для жизни планет. А начнём войну мы, потому что у экзотианцев есть психические и культурные преимущества перед нами. Значит, мы можем противопоставить им только силу. Что бы там не произошло в начале войны — помни об этом. О том, что сила выгодна нам. Нашим политикам и дипломатам. В каком-то из спорных секторов спровоцируют беспорядки, и колесница покатится.
Ты должен понимать, Анджей, что экзотианцы, с которыми вы сейчас (я уверен в этом), воюете — такие же люди, как ты и я. Им так же бывает больно, они так же
теряют на войне близких, так же способны на безрассудные и героические поступки.
Помни об этом, когда будешь убивать. И не говори себе, что их дети и женщины — это не наши дети и женщины. Наши,
Анджей, наши. Нет у слабых никакой принципиальной разницы. Да и у сильных нет… »
По коридору пронёсся душераздирающий визг. Так визжать могла только Лайе, вторая "сестричка" Вланы. Я подозревал, что сёстры они не родные. Уж больно много наблюдал разногласий. Корабль с присутствием женщин, благополучно превращался в дурдом. Я встал, убрал дневник в сейф и вышел в коридор. Лайе, увидев меня, замолчала. Мой вид изначально внушал ей опасения. Оказалась, суть проблемы в том, что милашку не выпустили в город.
— И всё? — спросил я. Гарман, это от него Лайе удирала по коридору, кивнул.