"Я не нужен ему для того, чтобы доставить Хизи к горе, - внезапно понял юноша. - Он может принять мое обличье. Никто ничего не узнает". Перкар поднял меч и с отчаянием увидел, как играют на металле отблески огня - это клинок дрожал в его руке.
Карак молча протянул руку и прижал ладонь к острию Харки. Появилась маленькая капля золотой крови. Перкар почувствовал, как у него на лбу выступил пот. Что затеял Чернобог?
- Закрой глаза, - велел Карак.
- Если ты собираешься меня убить, я предпочел бы смотреть смерти в лицо, - ответил юноша.
Карак закатил свои золотые глаза:
- Что за мелодрама! Закрой глаза, идиот. Я только хочу тебе кое-что показать.
Перкар сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Выдохнув наконец воздух, он сомкнул веки.
Он увидел корабль, разбитый издыхающими драконами. Видел он все как-то странно - словно откуда-то издали и сверху, хотя все детали казались отчетливыми. Перкар не сомневался в том, что именно он видит. Но что там происходило? Юноша растерянно смотрел, как огромные змеи превратились в струи пара и исчезли, как люди и лошади гибли в воде, оглушенные и ошпаренные.
Потом он увидел двоих знакомых ему мужчин. Один из них был Ган старик, который в Ноле сговаривался с ним о помощи в бегстве Хизи. Другой тоже был Перкару знаком, очень хорошо знаком, и все же он никак не мог точно вспомнить, откуда знает это лицо. Место, где они находились, тоже казалось Перкару знакомым. Этот поток...
Потом появилась она. Глядя на то, что произошло дальше, Перкар кричал и плакал... Этой ночью ему не удалось уснуть. Кошмар носил и носил его кругами, как черный безжалостный конь, терзал и терзал его сердце, пока гнев не превратился в ужас, отчаяние - в надежду, радость - в боль. Нахлынувшие на Перкара чувства были так сильны, что в конце концов превратились в сплав, не похожий ни на одно из них в отдельности, - что-то, что сверкало, как клыки хищника или острие ножа мясника.
Хизи долго без сна лежала в постели, наслаждаясь теплом пухового одеяла и слабым отблеском лунного света из полуоткрытого окна на полированном дереве мебели. Девочка думала теперь, что сначала недооценила дамакуту: это было действительно удобное, а главное, теплое жилище. Она делила комнату еще с тремя девушками примерно одного с ней возраста. Хотя они не говорили на известных Хизи языках, девушки оказались заботливы: следили, чтобы у нее было достаточно еды и теплых одеял, и даже дали ей длинную толстую шерстяную рубашку, которая хотя и кололась, но зато избавляла от холода. Еда была странная: вместо хлеба что-то похожее на вареные клецки, густая похлебка из творога с пахучим сыром, какая-то жареная птица, но все это было хорошо приготовлено, сытное и горячее.
Ужин и сауна успокоили Хизи, почти убедили ее прогнать все страхи и уснуть, так что, когда, сняв рубашку, она скользнула в обволакивающее тепло постели, девочка почти сдалась. Сон почти пришел, Хизи легко скользила с одного облака на другое...
Но тут она проснулась, охваченная ужасом, от крика какой-то незнакомой ночной птицы.
Сердце ее гулко колотилось в груди; все ее прежние страхи словно вытеснили из жил кровь и бились в горле, заставляли дрожать руки. Скоро Хизи уже не могла этого выносить и выскользнула из постели в ночной холод. Она замерла, глядя на собственную тень в лучах Бледной Королевы. Ее тело изменилось с тех пор, как она покинула берега Реки, оно стало более... неуклюжим, пожалуй. Она могла наблюдать это же в своих соседках по комнате. Они были сестрами-погодками, очень похожими друг на друга и словно олицетворением разных возрастов. Младшая было совсем худенькой, с гладкими тонкими руками и ногами, пропорциональной и прелестной. Самой старшей - ее, кажется, звали Нума - было лет пятнадцать, и она уже выглядела как женщина: полные бедра и грудь, гордая осанка. Средняя сестра была в точности как Хизи: ноги - словно слишком большие лапы щенка, выпуклости, которые еще нельзя было назвать грудью, но которые уже нарушали детскую гармонию тела.
И все это случилось с Хизи без всякого вмешательства богов или духов... Хизи кивнула своей неуклюжей тени на полу и пожалела, что у нее нет зеркала, но тут же усмехнулась: что за глупость в такое время предаваться заботам тщеславия!
Она нашла снятую на ночь шерстяную рубашку и натянула ее. Достав из мешка барабан и держа его за обод, Хизи вылезла через высокую вертикальную прорезь, служившую окном, на крышу. Поеживаясь от ночного ветра, девочка повернулась и стала любоваться строгой красотой залитых лунным светом горных склонов и посеребренных облаков. Медленно и осторожно Хизи направилась к коньку крыши, размышляя о том, как напоминает в темноте кедровая дранка черепицу из обожженной глины, по которой она так часто ходила в Ноле. Только дранка гораздо приятнее пахла - как сауна, как хвойный лес.
Ночная птица закричала снова, и теперь ее крик не показался Хизи таким чужим - Перкар несколько ночей назад сказал ей, как птица называется; это была какая-то порода сов.
Усевшись на толстое бревно конька крыши, Хизи стала тихо бить в барабан; рябь на поверхности озера расступилась, пропуская ее в темноту и безмолвие потустороннего мира, мира ее сердца.
Там ее ждали все: кобылица, лебедь и бык.
- На этот раз вы все пойдете со мной, - сказала Хизи, и бык начал рыть копытом землю и выкатывать глаза.
Все вместе они летели под поверхностью озера, иногда три, иногда четыре фигуры, очерченные пламенем, оставляя глубокие отпечатки ног на почве потустороннего мира. Хизи скакала вместе с кобылицей, как и раньше, превратившись в получеловека-полулошадь; потом она летела на крыльях лебедя, а когда бык в третий раз позвал ее, присоединилась к нему, чувствуя, как волшебное пламя, бушующее в его груди, наполняет ее яростью и грозным ликованием. Она расхохоталась, когда камень рассыпался в прах под их копытами; потом они достигли края пропасти и взвились ввысь, прочертив, как молния, голубизну неба.
Инстинкт животных гнал их к Шеленгу - там они родились и туда возвращались, чтобы вновь одеться в плоть. Шеленг был близко, и они легко находили дорогу. В заполнивших воздух тенях Хизи разглядела то, чего не замечала раньше: темные фигуры, похожие на змей и на волков, в засаде ожидающие слабых и неосторожных, тысячи тысяч челюстей и жадных глаз, которые не смели покуситься на нее и ее спутников. Несмотря на страх и тревогу, Хизи чувствовала радостную гордость - гордость своей силой, своей неуязвимостью. Она теперь лишь смутно помнила заботы, которые заставили ее дух отправиться на гору, - они стали казаться мелкими и незначительными.
Может быть, она посетит самого бога-Реку и посмотрит, каков он здесь, у своего истока. Может быть, она тут же вызовет его на бой и разом покончит со всем...
Хизи смутно понимала, что это чувства быка, а не ее собственные, но ей было все равно, она больше не испытывала беспокойства.
Они снова опустились на землю с небес, потому что бежать по тверди было приятнее. Гора высилась над ними, склон становился все круче, но их бег не становился медленнее: усталости здесь не существовало.
Но в разгаре этого кажущегося всемогущества что-то заставило землю дрогнуть: она вздыбилась и расшвыряла бегущих по ней. Острое чувство восхитительного страха прорвалось сквозь ускользающую, как ртуть, радость; Хизи поднялась на ноги, а бык, кобылица и лебедь заслонили ее, стараясь защитить от темной громады, преградившей им дорогу.
Перед ними стояла черная львица. В ее оскаленной пасти острые, как кинжалы, клыки четко выделялись на фоне ярко-красной души, пылавшей в глубине; это же пламя заставляло рдеть лишенные зрачков глаза хищницы. Черная львица была размером с быка. Тот опустил к земле рога, готовый отразить нападение.
- Позови назад своего зверя, - сказала львица. - Другие тут тебе не помогут.
И действительно, Хизи с дрожью ужаса обнаружила, что кобылица и лебедь преклонили колени и даже бык дрожал от смешанного с яростью страха.
- Кто ты? - спросила Хизи, чья божественная самоуверенность растаяла.
- Мы уже встречались, ты и я, - сказала львица и, казалось, улыбнулась: по крайней мере пасть ее открылась еще шире, показав все клыки; огромный хвост начал извиваться. Потом она обратилась к быку: - На колени, Хуквоша. Я знаю тебя, и ты знаешь меня. Тебе известно, что здесь ты мне не соперник. Будь мудр ради твоей новой хозяйки.
Бык продолжал смотреть на львицу, но Хизи почувствовала, как нерешительно расслабились могучие мышцы, словно бык, хоть и неохотно, согласился с грозной хищницей.
"Как все просто - вот я и осталась без защитников", - подумала девочка.
- Ты должна бы меня помнить, и мне очень неприятно, что это не так, прорычала львица, приближаясь. По пути она лизнула шерсть кобылицы - то ли лаская, то ли пробуя на вкус, - Хизи не могла бы сказать. Львица подошла так близко, что горящие угли ее глаз оказались всего в нескольких дюймах от лица Хизи. - Что ж, тогда позволь мне представиться. Я - Пакер, Ала, Бари; у меня много имен, но чаще всего меня называют Охотницей.
XXXI
ВЛАДЫЧИЦА КОСТЕЙ
Сладостное чувство словно разлилось по всему телу Гхэ, наслаждение и вместе с тем боль; он закусил губу так сильно, что ощутил металлический вкус крови. Из него словно бил огненный фонтан, и раскаленные звезды вспыхивали и гасли за закрытыми веками. Ласкающая Гхэ женщина коснулась его лица, он открыл глаза и всмотрелся в ее черты. И вспомнил.
Лицо повзрослевшей Хизи и лицо Квен Шен - казалось, оба они склонились над ним. На смену удовлетворенному желанию пришли гнев и чувство бессилия. Сколько раз она проделывала с ним такое? Сколько раз он забывал? Каким-то образом Гхэ понял, что забывал он каждый раз, мог вспомнить страсть, но не подробности, женщину, но не ее колдовство. Что делала с ним Квен Шен? Гхэ ощутил унижение, когда ответил себе на этот вопрос: она управляла им. Квен Шен держала его на поводке, а он даже не осознавал этого, за исключением недолгих моментов просветления после...
После чего? О чем он только что думал? О чем-то неприятном, что снова ускользнуло от него... Что-то насчет лица Квен Шен, склонившегося над ним с легкой дразнящей улыбкой.
И тут вдруг она перестала быть Квен Шен. На Гхэ сидел Щуп с костями из черного льда и ссохшимся лицом мумии. Этот кошмар тут же сменился видением другой женщины, прекрасной темнокожей незнакомки, которую он никогда раньше не видел.
- Ах, милый Гхэ, - вздохнула она, коснувшись его лица пальцем, который казался одновременно и пожелтевшей костью, и покрытым нежной темной кожей, - твоя матушка отдала тебя мне, как только ты родился. В мое чрево должен ты вернуться, оно жаждет тебя. Ты и эта твоя маленькая богиня огорчаете меня проволочкой, милый мой.
- Это ты, - ахнул Гхэ, пораженный то ли ужасом, то ли благоговением, он сам не мог бы сказать. Перед его умственным взором внезапно предстала маленькая костяная статуэтка, которую тайно хранила Ли, - запретное изображение богини, существование которой жрецы отрицали. Отверженные в Южном городе всегда глубоко почитали ее - но не Гхэ: для него единственным божеством была Река, а Владычица представлялась выдумкой, которой пугают детей.
- Да, конечно, ты узнал меня, - сказала Владычица, и там, где ее палец коснулся плоти Гхэ, зашевелились черви. - Пойдем со мной - сейчас, пока ты не причинил себе еще большей боли. Он только морочит тебе голову, знаешь ли. Ты жив, лишь пока выполняешь его желания. Часть тебя уже воссоединилась со мной, поверь.
- Что ? - переспросил Гхэ.
- Все, чего ты лишился, - большая часть тебя, милый Гхэ, - уже находится в моих чертогах. Все, все хранится там: твое детство, воспоминания о Ли... Ты, кстати, отобрал у меня старую Ли.
- Я не... Никогда...
Владычица широко улыбнулась, и ее раскосые глаза неожиданно стали глазами Хизи.
- Все люди бывают поражены, встретив меня, но немногие сопротивляются.
- Я не пойду с тобой, - внезапно рявкнул Гхэ. - Пока не пойду.