Без того слабые ноги подкосились, и Андрей опустился на бревно. Завтракать он не стал. Пить кофе — тоже: руки и так дрожали. Он только сделал из фляжки глоток коньяка. Проводники же спокойно позавтракали, скатали спальники и неспешно потягивали из кружек кофе до тех пор, пока в ночи не появились серые оттенки. Тогда Дюк взвалил на плечи рюкзак и взмахом руки открыл второй день пути. Теперь последней шла Кея, а Андрей, словно конвоируемый двумя автоматчиками, уныло брел между Робертом и Дюком.
Андрей был в ступоре. Он чувствовал, что события этой ночи выбили его из колеи. "А ведь это только начало, — думал он. — Что же будет дальше"? "А дальше будет целый день борьбы со сном", — ответил он сам себе. И это то малое, что он знает наверняка. А сколько еще неизвестных препятствий? Ведь дальше Дрэйд, Кунц, звездолет, планета Крон, план Кеи… Господи, а она еще пыталась заинтересовать его Разрушителем. Планы Орри, проекты касеан… Да ведь сейчас Разрушитель — его единственная надежда выжить и не сойти с ума. Спрятаться за надежными стенами сильнейшего оружия в Галактике, уйти в дрейф меж звезд и спать, спать, спать… А если еще никто не будет копаться в мозгах, это будет совсем хорошо. Это будет просто замечательно! И ничего больше не надо. Ничего. Только бы не сойти с ума сейчас. Выдержать. Не спать. Дойти.
Группа вышла из леса. Идти стало много проще, сквозь туман замаячило пятно солнца, и только благодаря его теплу Андрей понемногу приободрился.
— Часа через два увидим город, — сказал на привале Дюк, сидя на скамейке в ржавом остове бывшей автобусной остановки. — А там до вашей точки еще часа три. Как договаривались, на окраине мы вас и оставим. По условиям нашего замечательного договора двойной оплаты вопросов мы не задаем, поэтому если что еще от нас понадобится, скажите сейчас.
Андрей покачал головой. От проводников ему точно ничего не надо было. А воображение уже рисовало проступающие из отравленного тумана серые башни и шпили высоток, которые, словно далекие горы, будут медленно приближаться, постепенно застраивая горизонт. Он даже не подумал в этот момент, что город, в который они направляются, по определению не может быть высоким, а, как и все его восточные собратья, он всегда был низким, промышленным, и потом еще много лет его ломала и затаптывала природа. Но все равно в течение последних часов он ждал, что уже за следующим холмом, щетинистым облезлыми желтыми елями, увидит он наконец низенькие домишки окраины на фоне сереющих в дымке необъятных развалин, и остановится, и сожмется сердце от гремучей смеси нетерпения, надежды и страха.
6
Хигус тревожно прислушался, но ничего, кроме воя собак — его основной пищи за многие годы — так и не услышал. Все еще косясь на маленькое слуховое оконце подвала, через которое почти не проникал дневной свет, он направился к разложенной на деревянном столе тощей тушке. "Чем они сами-то здесь питаются?" — неожиданно для себя подумал он. Впрочем, подобные мысли приходили к Хигусу редко, да и сейчас он усмотрел этот вопрос лишь в обтянутом шкурой скелете и тут же об этом забыл, привычно орудуя разделочным ножом.
Подготовив мясо, он стал насаживать его на крючки, а крючки на палки. Для копчения Хигус использовал две бочки, поставленные друг на друга. В верхней бочке он укрепил поперечные перекладины, на которые клал палки с подвешенными на них кусками собачатины. В нижней сделал дыру для закладки костерка. Верхняя бочка была закрыта крышкой с отверстием, а трубу Хигус вывел в оконце. Куски мяса он предварительно просаливал (соль в брошенных квартирах водилась в избытке) и долго коптил на тихом огне, чтобы дым не был горячим. Так можно было добиться длительной сохранности мяса, что было немаловажно — собаки стали очень пугливы.
Развесив мясо, Хигус вытер бурой тряпкой нож, побросал кости в корзину и стал разводить огонь. Закончив, он почувствовал голод, неохотно встал и прошаркал к железной лестнице, торчащей из квадратного люка. Оставляя на ладонях сырую ржавчину, он стал спускаться из сумрака подвала, где он обитал последние десять лет, в полную темноту, но свет ему уже не был необходим, как раньше. Ориентировался в подземелье он не хуже слепого в собственном доме, а страх перед тьмой ушел давно, еще когда в неполные тридцать лет стал считать себя мертвецом. Но не простым мертвецом, а скорее тем самым скелетом, уложенным в виде указателя, какие оставляли пираты, чтобы отметить путь к сокровищу для своих более удачливых товарищей.
Хигус по памяти обошел лужу, миновал стороной торчащую из стены острую арматурину, от которой у него остался шрам на правом бедре, пригнулся под свисающими с потолка проводами. Открыв железную дверь в комнату, служившую ему кладовой, он достал с полки кусок мяса, головку чеснока, сложил все это в хлопающую по ноге котомку, но уходить не спешил. Достав спички, он зажег огарок свечи на полке и направился в угол, где лежали вещи проводников. Разглядывая накопленное добро, он по привычке запустил грязные пальцы в жиденькую бородку, размышляя, чем можно воспользоваться.
Скукоженные ботинки самых разных размеров выстроились вдоль стены, сразу за кучей камуфляжного тряпья. Отдельно, в большом деревянном ящике лежало оружие. В основном это были охотничьи ружья, но присутствовал и пяток укороченных полицейских автоматов, и даже одна штурмовая винтовка. Патроны, разные, вперемешку, были ссыпаны в большой холщовый мешок. Но Хигус никогда не пользовался огнестрельным оружием и подбирал его просто так, на всякий случай, да и чтобы не валялось на виду. А единственное оружие, которым он пользовался, находилось здесь же — несколько трубок разного размера — самодельные духовые ружья.
Дело в том, что Хигус физически не мог переносить громкие звуки и, сделав выстрел, тут же ронял ружье и зажимал уши, воя от боли в раскалывающейся голове. Но будучи химиком по образованию, он еще пятнадцать лет назад работал по особому направлению в исследовательском центре и знал о ядах все. Это и определило его выбор. Яды он мог изготавливать сам в обнаруженной спустя некоторое время химической лаборатории, брошенной военными после катастрофы. Лаборатория находилась здесь же, и от подвала до нее можно было добраться сложной системой подземных переходов. И хотя несколько лет назад лабораторию окончательно затопили грунтовые воды, все, что нужно для производства отравленных дротиков, у него уже было.
Изготовить духовые ружья было несложно. Для охоты на собак он подобрал метровую алюминиевую трубку, а стрелы изготавливал из швейных игл с утолщенным хвостовичком и желобком возле острия (удобно для заполнения ядом). Иглу он вставлял в тонкую трубочку с уплотнителем из резины, чтобы придать стреле свойство поршня в насосе и прикручивал к ней ниткой стабилизатор, сделанный из лоскутков ткани. Яд Хигус подбирал с таким расчетом, чтобы парализованную им собаку можно было потом есть без опаски.
Для охоты же на людей Хигус изготавливал другие стрелы и трубки брал длиннее. Тяжелые стрелы были из стальных вязальных спиц, концы которых Хигус затачивал напильником, а затем шел уплотнитель из ластика или резины, хвостик из пучка ниток, и вот стрела готова. Таким оружием он легко пробивал даже самую плотную одежду, а если попадал в шею или глаз, особенно с близкого расстояния, то жертва погибала сразу, и даже не требовалось, чтобы паралич охватил все тело.
В этот раз, вопреки обыкновению, Хигус все-таки порылся в ящике с оружием и достал из него пистолет. Хотя к этому пистолету он приделал в свое время подобие глушителя, но им пользоваться тоже не приходилось, и взять его сейчас заставил только страшный гул, слышанный накануне. Надо было обойти свою территорию и выяснить причину этого звука. И все-таки, почти избавленный от страха, Хигус нервничал и не решался покинуть подвал. Он повертел пистолет в руках, размышляя и гримасничая, а затем осторожно положил его обратно в ящик. Несколько дней назад он напоролся на гвоздь и сейчас оправдался перед собой тем, что далеко ходить не позволит больная ступня.
На самом деле Хигусу не было никакой необходимости жить в подвале. Он мог занять любую пустующую квартиру. Но сознательно возведя аскетизм в принцип своего существования, он не шел на компромиссы. Да, можно было устроиться удобнее, можно было ходить охотиться в лес, но еще в самом начале своей миссии Хигус решил, что если потакать желаниям, искать комфорта, то недалек будет тот день, когда он больше не сможет себя удерживать в мертвом городе и уйдет обратно. А теперь он привык, ему было безразлично качество еды, не тревожил быт, и, словно схимник, Хигус совсем отказался от цивилизации.
Сначала Хигус был не один. Они шли на Восток навстречу потоку беженцев. Но собратья по предназначению один за другим сходили с ума, и он убивал их, потому что в них больше не было проку. Но последнего убил не без торжества. И эта смерть убедила Хигуса, что судьба благоволит ему. Тогда же он окончательно определился в своей миссии. Именно осознание избранности привело его в такую эйфорию, что ее отголоски поддерживали в нем жизнь даже спустя годы.
В конце концов, решив захватить самое длинное духовое ружье, Хигус снял с крюка потрепанный серый плащ, позволяющий сливаться с развалинами, осторожно достал из большой лакированной шкатулки тяжелые стрелы и рассовал их в специальные нагрудные кармашки, как на бурке, пять справа и пять слева, а потом сунул в котомку банку с ядом. Только после этого он задул свечу и пошаркал обратно в подвал. Не зная, чего опасаться, Хигус все-таки решил затушить костерок под коптильней: дым мог его выдать.
Проводников затворник не опасался. Давно уже не ходят они по ночам, а днем их убивать опасно. Днем можно получить и пулю в ответ, все-таки яд не так быстро действует, чтобы не успеть поднять автомат. Совсем другое дело — плюнуть отравленной стрелой с двадцати-тридцати шагов под покровом ночной тьмы. Даже от царапины проводник к утру умирал. Не нужны были Хигусу ни оружие, ни вещи, да и не так уж необходимы консервы — ему хватало того, что есть, или что можно при желании найти в брошенных домах. Ему нравилось чувствовать себя полновластным хозяином ночного города, насаживая на кол очередную голову.
Хигус избегал встреч с редкими группами военных, справедливо считая их слишком опасными для себя, а значит и для миссии. Лишь один раз он не удержался и, воспользовавшись случаем, запер одно такое подразделение в бункере, рядом с той самой подземной лабораторией, где брал яды. Он просто закрыл за ними тяжелый маховик бронированной двери — единственный выход с уровня. Что искали военные, было ему не ведомо, но зашли они туда со стороны бомбоубежища под заводом на окраине города. Хигус потом приходил к той двери каждый день, садился под ней и долго прислушивался к глухим звукам за толстой стальной перегородкой, пока они окончательно не затихли.
Иногда Хигус гордо размышлял, как же случилось так, что он единственный не сошел с ума. Так, откровенничая сам с собой вслух, он договорился даже до того, что возможно, и он все-таки помешался, так же, как и все, но просто не осознает это, как и любой сумасшедший. Хигус отогнал эту мысль. Нет, его защита слишком сильна. Ведь это Орден Сна разбудил в нем избранного.
Дело в том, что в своей прошлой жизни, о которой Хигус иногда вспоминал с улыбкой превосходства и которая прошла в одном из западных мегаполисов, он всегда очень ревностно относился к достижениям других людей. С детства невероятно тщеславный, он всегда считал, что должен получить от жизни больше других. Всего. Однако с годами он стал замечать, что многие, кто половчее да поудачливее, обходят его в этом деле. Да так, что наверстать упущенное и догнать их, уже нет никакой возможности. Именно в тот период жизни совершенно случайно он и попал в секту сновидцев, или, как они себя называли, Орден Сна. А уж когда Хигус обнаружил способность контролировать свои сны, да так, что могли позавидовать и ветераны Ордена, поприще наконец было выбрано и он отдался новому увлечению со всей силой своей жадной до первенства души.
Восточная катастрофа всколыхнула Орден Сна. И Хигус поверил, что Ордену было предначертано защитить человечество. Естественным образом он оказался в числе тех немногих, кому была доверена особая миссия. В числе тех, кто был посвящен в тайну. Ведь никто, кроме него, не мог так сопротивляться Орри. И сейчас, спустя десять лет ожидания, Хигусу впервые стало страшно. Он почувствовал, что война началась.
7
Один приятель Андрея вечно рассуждал в канун новогодней ночи о предчувствии волшебства и о том, что волшебство непременно произойдет после того, как часы пробьют полночь. Но так уж получалось, что именно в новогодние ночи он всегда ввязывался в истории и его били. Вот и Андрей еще не дошел даже до звездолета, но ощущение чуда уже прошло, а понимание предстоящих трудностей стало очень острым.
Будучи человеком осторожным, на первых порах он решил во всем положиться на Кею и проводников. Не стоит проявлять характер на чужом поле. Но потом… Конечно, звездолет — поле еще более чужое, но дальше только его собственные действия и решения помогут спастись. В определенный момент обязательно надо будет взять инициативу на себя. Хотя бы для того, чтобы походить на Командора. Без союзника, который до тонкостей понимает ситуацию, конечно, не обойтись. Красивая независимая Кея — сомнительный союзник. Только как с ней быть, если уж она сумела обмануть Командора? Причем она нравилась Андрею, и это дополнительно все осложняло. Несмотря на то, что события последних дней несколько заслонили особое чувство к ней, причинять своей новой знакомой вред он бы все равно не хотел. С другой стороны, ясно было, что оберегая от попутных опасностей, в конце концов заведет она его в свою собственную западню.
Отчего-то Андрей довольно ясно представлял себе доктора Кунца. Видимо, Командор общался с ним часто. Лицо доктора показалось очень хитрым, мудрым, и каким-то… предусмотрительным, что ли. Пожалуй, с ним можно было бы не опасаться ловушек, если взаимовыгодно договориться. Хотя и положиться на такого союзника тоже нельзя.
Андрей похрамывал между проводниками, ноги разболелись, но уже не от порезов, а от долгой и непривычной ходьбы. Он на ходу достал из кармашка рюкзака энергетик, чуть не вывернув руку, жадно выпил его, отчего сразу проявились неприятные покалывания в пустом желудке, и попытался начать беседу с проводниками, чтобы сбросить сонное состояние.
— Так зачем все-таки вам оружие? — спросил Андрей. — Для уверенности, или были случаи, что проводникам приходилось отстреливаться?
— Думаешь, мы цену себе набиваем? — неохотно ответил Дюк. — Тут невдалеке как раз место, где головы на кольях торчат. Сделаем крюк?
— Ну и что? Подумаешь, головы на кольях… — снисходительно сказал Андрей. — Это объяснимо. Сходят с ума сами проводники. А от сумасшедших всего можно ожидать. Убил напарника, отрезал голову… Так может, без оружия-то поспокойнее?
На этот раз ему никто не ответил, и тогда он продолжил:
— А много здесь одичавших собак?
— Говорят, раньше было много. И бывало, нападали. Сейчас же встретишь редко, и людей они боятся, — ответил Дюк. — Дичают…
— А кто-нибудь встречал сумасшедших, еще из тех, что со времен катастрофы? Понятно, что сейчас уже никого не осталось, но раньше, в первое время, их должно было быть много. Я слышал, отлавливать всех было некогда, военные сами боялись с ума сойти. Во всяком случае, тех, кто по лесам разбежался, точно не искали.
— Не знаю, я тогда еще не ходил за периметр, — ответил Дюк. — Я только пятый год хожу, и, насколько знаю, если Условия соблюдаешь, вернешься цел.
— Но если не самих людей, то хотя бы следы их присутствия, я имею в виду этих диких, можно было заметить?
— А я не говорил, что не видел следов, — устало ответил Дюк. — А если тебя пропавшие проводники интересуют, так ты с Робертом поговори. Он поболе меня знает.
Андрей повернул лицо к Роберту и осекся. Глаза сужены, играет желваками, того и гляди взорвется. Погиб у него кто-то в этом городе что ли?
Больше на эту тему Андрей решил не говорить, и время опять потекло медленно и монотонно, как монотонны были шаги и тянувшаяся слева бетонная стена какого-то завода. Очевидно, уже начинался пригород.
— Окраина, — сказал Дюк, и показал рукой вдаль, но рука его не вернулась на лямку рюкзака, а поудобнее легла на приклад автомата.
Андрей поднял покрасневшие глаза и начал было вглядываться в серую даль, как вдруг резко заболела голова. В ней разрастался какой-то пронзительный визг. Визг этот усиливался, и Андрей вдруг понял, что это вибрирует в нем отголосок внешнего звука, который доносился с неба, из-за облаков. Он ошалело оглянулся на замерших проводников и заметил, что лицо Кеи перекосило от злости и досады.
А далеко в поле, прорвав растрепанное облако, уже садился черный звездолет. Открыв рот, Андрей смотрел, как кольцами, словно от брошенного в воду камня, от него расходилась воздушная зыбь. Вспомнив про бинокль на груди у Роберта, все время раздражавший своим звяканьем, Андрей сорвал оптику с шеи проводника, но тот даже не отреагировал. Рев утих, и Андрей разглядел, покрутив настройку, что с боков десантного бота вылезли трапы, а с них съехали, по одной с каждой стороны, две платформы, усыпанные человечками. И эти платформы сразу же направились в сторону их группы.
— Десантники, — прошептала Кея, а потом крикнула громко и отчаянно: — Охотники Комендантов!
Единственным, кто не растерялся, был Дюк. Видимо, за свою жизнь всяких чудес он насмотрелся предостаточно и в ступор не впал, а интуитивно смекнул что к чему.
— Все за мной! — крикнул он, ударив окаменевшего Роберта по спине. — Я знаю вход в подземелье! Надо успеть туда нырнуть!
Он первым бросился к стене, а за ним, обгоняя друг друга, понеслись и остальные. Они уже бежали вдоль бетонных секций к спасительным ступеням из сваленных труб, когда в воздухе вдруг стал нарастать какой-то иной гул, очень похожий на рев двигателей черного звездолета, но тише. Уже со стены Андрей увидел, как из серого тумана пригорода из-за корявых домов поднимается блестящая серебристая тарелка еще одного корабля. "А ведь это Дрэйд, и сейчас будет бой", — подумал Андрей и, подтянув Кею за руку на бетонную секцию, спрыгнул на потрескавшийся асфальт территории завода.
Андрей бежал за Дюком вдоль красного кирпичного корпуса мимо спящих автопогрузчиков, пустых контейнеров и огромных катушек, а в воздухе вновь распространился пронизывающий визг двигателей десантного бота, и ничего больше не стало слышно: ни топота, ни пыхтения. И вместе с этим ужасным звуком свербела голову мысль, что платформы с десантниками, по-видимому, уже на полпути к заводу. Перед глазами Андрея прыгал рюкзак проводника, и ему очень хотелось сбросить свой, чтобы бежать быстрее, но в нем были фонарь и вода, и если они успеют нырнуть в подземелье, все это очень пригодится. Дюк неожиданно свернул в узкий проход между зданиями, остановился как вкопанный перед неприметной железной дверью, и скрип ржавых петель утонул в рокоте кораблей. Створка не открылась до конца, и большой рюкзак проводника застрял, но Андрей надавил сзади, и вот уже все остальные втиснулись следом, вовремя спрятавшись от посыпавшегося сверху стекла.
Широкие ступени круто вели вниз. Дюк включил фонарь и стал спускаться. Андрей ступал осторожно, прощупывая ногами скользкие ступени, и сразу за ним шла Кея. Приходилось ладонью придерживаться за осклизлую холодную стену с известковыми потеками, и эти прикосновения были неприятны. Воздух с каждым шагом становился все сырее и холоднее, и спуск по лестнице напоминал погружение с аквалангом. Сзади загорелся еще один фонарь — должно быть, Кея дотянулась до кармашка своего рюкзака, и Андрей видел, как клубится его разгоряченное дыхание. Сырой бетон сочился в свете фонаря, как кусок свежего мяса. Аккуратно, чтобы не поскользнуться, и в тоже время не забывая о десантниках, которые наверняка уже попали на территорию завода, они спустились метров на двадцать от уровня земли и остановились в небольшой комнате, обитой железными листами в огромных, с ладонь размером, заклепках. Из нее вел в темноту большой коридор, где потолок над головой мягко закруглялся, будто верхушка яйца.