Андрею стало не по себе, и чтобы это скрыть, он решил сменить тему.
— Теперь до вечера будем как неприкаянные. Чем бы скоротать время? Может, пойдем прогуляемся? Или пообедаем? Аппетита нет, но, может, придет во время еды? — Андрей лениво откинулся на диване и смотрел на Кею с доброжелательным интересом, невзначай скользя взглядом по фигуре, и явно было, что увиденное ему нравится гораздо больше, чем только что услышанное.
— Не придет, — ответила Кея. В линиях ее резко очерченных губ зазмеилось пренебрежение. — Нам аппетит не нужен. К тому же совсем нет необходимости дожидаться ночи. Мое снотворное достаточно сильно, чтобы мы заснули хоть сейчас. А звезды расположились сегодня особенным образом. Именно сегодня.
"Однако у нее характер", — обиженно подумал Андрей, но вслух сказал:
— Скажи, а чтобы ты делала, если бы я отказался? Я ведь мог бы взять, да и отказаться. Все твои планы бы рухнули?
— Это бы осложнило дело, — сказала Кея. — Но, наверное, уговаривала. Спасибо, что избавил меня от этого.
Только в этот момент Андрей задумался, что для Кеи он, в сущности, такой же дикарь, каким для него самого были полуголые, вооруженные копьями и луками туземцы островов южного полушария. Как наивно, наверное, выглядел он в ее глазах со своими приглашениями прогуляться и пообедать.
— Давай сюда таблетки, что уж время тянуть, — сухо сказал Андрей.
Он запил таблетки чуть теплой водой из чайника, и вдруг опять ему стало тоскливо до слез, словно отрезал он этими таблетками путь назад. Андрей оглядел кухню, словно в последний раз, подошел к окну, за которым разливался солнечный день, а затем положил свою ладонь на руку Кеи и легко сжал ее, словно прощаясь.
— Ты можешь лечь в большой комнате, на диване. Там же лежит плед, если будет холодно. А я пойду в спальню, — тихо сказал он. — Надеюсь, мы еще увидимся.
— Не бойся. Впереди у нас целая вечность, — повторила Кея фразу, произнесенную еще при встрече в кафе. Но в этот раз на ее лице промелькнуло что-то похожее на жалость.
Андрей видел, что идет вслед за Кеей, и впереди горы, и эти горы росли на глазах. Росли очень быстро, пытаясь занять все свободное пространство под темными клубящимися облаками с белыми прожилками просветов. Вершины их были скрыты, и через просветы изредка искрило льдом и солнцем.
По обе стороны тропы серела бесконечная скучная равнина, заросшая колючками, которая неуловимо сменилась таким же безрадостным предгорьем, когда тропа пошла вверх. Андрей отметил, что одет во что-то походное, но не очень удобное, и очень похоже была одета Кея. Студеный воздух холодил лоб и заплывал под намокший воротник. Почему-то становились чужими веки. Они сопротивлялись, наливались свинцом, норовя скрыть приближающиеся горы, и хотелось совсем закрыть глаза.
Крупными хлопьями пошел снег, подъем стал круче, и голова Андрея закружилась в слепом бесконечном карабкании. В начавшейся метели спина Кеи маячила где-то впереди, он пытался найти ее, когда терял направление, но слезящиеся глаза не давали ничего разглядеть. Андрей злился, понимая, что все это уловки сна.
"Стремясь к Замку, я стремлюсь к Кее", — думал он, заставляя ноги идти. Наверное, для меня Замок та же долгожданная цель, что и Кея, ведь это для нее я иду в гору, словно стоит она на снежной вершине, как заколдованная принцесса… Как странно. Люди верят только в реальный мир. Люди не верят снам и видениям. Но чтобы в реальном мире добраться до любимой, приходиться делать столько всего нереального, волшебного и необъяснимого. И это никого не удивляет.
— Просто все дело в том, что она тебя не любит, — подсказывает внутренний голос. — Именно поэтому ты сейчас здесь. Если бы она тебя любила, все было бы очень быстро, просто и вполне реально.
— Значит, магия там, где любит только один? — добавляет другой голос. — И когда два человека любят друг друга, получается, в этом нет никакого волшебства, а самая что ни на есть приземленная реальность? Взаимная любовь разлеглась на розовом покрывале, нарядившись в шелковое белье.
Голоса говорили и говорили. Но Андрей уже не слушал сирен, он упрямо шел дальше, и вскоре голоса затихли. Он знал, что у любви нет определений, и голоса сирен — лишь словоблудие.
Время ушло, как ушли и все пространственные ориентиры, Андрей потерялся в вечности, но когда дымка рассеялась, он вдруг увидел Замок. Полагавший, что все вокруг создано им самим из кирпичиков ранее виденного, сейчас Андрей всерьез усомнился в способностях своего воображения построить такое. А это было нечто, вырезанное из камня и льда. Зажатый горами и в то же время свободный, этот гигант поражал внушительностью и какой-то странной диспропорцией размеров. Появилось ощущение, что изначально Замок был другим, но кто-то придал ему с помощью льда знакомые людям средневековые очертания, подобно тому, как обшивают свежим деревом старые дома, и если лед вдруг растает, проступят его истинные и, возможно, неприятные черты.
Острые выступы, зубья на стенах; Андрей заметил шесть башен с видимой стороны, и башни эти, как и соединяющие их стены, были заморожены, смягчены плавными очертаниями ледяной, словно подтаявшей корки. Но по мере приближения резкие темные выступы начали мутно проглядывать сквозь холодный саван. А Андрей уже шел по горному серпантину длинным окольным путем, и Замок то пропадал за очередной скалой, то появлялся снова, но каждый раз ближе.
Непонятная тяжесть пригибала голову, мешала смотреть, и глаза резало от соленого пота, будто кто-то очень сильно не хотел, чтобы Андрей запомнил дорогу. Только что они шли вдоль скалы, зазубренный гребень справа от них все опускался, и вот, как-то неожиданно они вышли к воротам. Ворота эти находились в башне, которая возвышалась серой каменной массой над широким проходом, и тяжелые створки, обитые железными листами и покрытые вмятинами от таранов, были распахнуты. Вверх, в сумрак, уходила черная решетка, чьи острые кривые наконечники оскалились над проходом, как зубы пираньи. Направо и налево от башни стены исчезали во мгле.
Очень тяжело было заставить себя пройти под зубьями, и Андрей даже остановился, но Кея уже прошла, и он, вжав голову в плечи, тоже как можно быстрее проскользнул во двор. Тут только и заметил Андрей внутренний Замок. Все, что Андрей видел до этого, было лишь внешними стенами. А сама центральная башня была невысока, выглядела, словно массивный обсидиановый куб с черной короной из зубцов, и входная арка неправильной формы зияла, словно искривленный страданием рот, из глубины отсвечивая красными языками пламени то ли факелов, то ли ламп.
Кея заспешила, она взяла Андрея за руку, и он вплыл вслед за ней в этот страшный проход, и вот они уже шли по сумрачным коридорам, отделанным чем-то черным, полированным, переливающимся, как слюда, и казалось, из глубины этого кривого каменного зеркала их кто-то провожает внимательным взглядом, тоже кривым и искаженным. Какая-то величественная музыка проникала в сознание, но как только Андрей начинал прислушиваться — мелодия таяла.
Коридор все время менял цвет от черного до пурпурного и обратно и временами удивительно светился. За счет этого ли, или сама по себе, тьма впереди создавала причудливые узоры, а стены, словно гигантские экраны или стенки аквариума, вдруг начинали показывать что-то настолько странное, что сразу ощущалось дыхание посторонней силы. Посторонней для Андрея, но здесь чувствовавшей себя уверенно. Потолок временами уходил куда-то высоко вверх, пугая шелестом крыльев из темноты, а потом опять опускался, почти касаясь волос. Наконец, они вышли в большой колонный зал с терракотовым полом, где по бокам в рамах, как картины, были развешаны зеркала. Ртутью выделялись они на темном фоне и озаряли зал тусклым внутренним свечением. А последнее зеркало, висящее на дальней стене в самом конце зала, было черное, и ряды колонн сходились к нему. По форме зеркало напомнило Андрею тот щит, на который опиралась Кея в далеком сне. И тут на него волной нахлынуло леденящее чувство необратимости, такое отчетливое, что даже перехватило дыхание. В этот момент двери за Андреем, который шел первым, захлопнулись с тугим, словно звон колокола, гулом, отрезав Кею. Теперь он был один.
Но нет. Не один. Он еще не успел запаниковать, как от одной из колонн отделилась человеческая тень. Фигура была настолько черна, что затягивала в себя свет, и он исчезал в ней, как в черной дыре, без малейшего блика. Разглядывая ее, Андрей заметил, что теперь из его собственного тела — рук, ног, головы, от всего туловища — тянулись тонкие желтовато-светящиеся нити, как от марионетки, и исчезали во мраке свода.
Андрею стало очень страшно и совсем плохо. Многочисленные нити одна за другой начали лопаться в местах соединения с телом, чтобы в тот же миг появиться на темной, словно бы вырезанной ножницами из черного бархата фигуре. Невыразимый ужас сковывал тело, или сковало его нечто другое, притворившись ужасом, но Андрею оставалось только бессильно наблюдать, как обрастает новыми нитями страшная тень, обретая объем и краски, в то время как он сам ощущал себя все более легким, воздушным и слабым. Пронзительная тоска, тоска самого невыносимого предчувствия, заставила его вспомнить слова призрака из Города:
— Посмотри в черное зеркало!
Тогда он, потерявший уже почти все нити, собрал последние силы, сдвинулся с места и поплыл вперед. Он летел мимо колонн, мимо страшной черной фигуры, которая уже засветилась всеми нитями — его нитями, мимо света зеркал, от которых почувствовал притяжение, сначала легкое, а потом сильнее, словно они собирались втянуть его легкое тело в себя. Но Андрей все-таки дотянулся до черного зеркала, схватился за раму и подтянулся на руках, приблизив лицо вплотную к ставшей зыбкой поверхности. Из зеркала на Андрея смотрела лишь слабая тень, и было даже непонятно, его ли это собственное отражение.
Но черный человек заметил передвижение Андрея, развернулся и нехотя, словно не по своей воле, пошел к нему. Силы совсем оставили Андрея, а фигура, которая обрела форму, цвет и, видимо, силы, была уже близко. От зеркал на стенах поднялся ветер, затягивающий, засасывающий ветер, зеркала манили и пугали Андрея и боролись между собой за право обладать им. Но он только крепче ухватился за раму и с тщетной надеждой снова и снова пытался притянуть свое невесомое тело ближе к черной поверхности, вглядываясь в зеркало и уже почти прижимаясь к нему лицом, словно стараясь нырнуть. Он уже не оглядывался на тень и лишь чувствовал, что она за спиной, что она уже жива, и эта жизнь сейчас перетекает и сливается с ним.
Сознание поплыло, словно Андрей уходил в какое-то иное измерение, отличное от сна и более глубокое и древнее, а плотный поток какой-то информации, перемешенной и разноцветной, заполнял его целиком. И все-таки он заставил себя поднять голову и из последних сил направил взгляд в забурлившую черную поверхность. И увидел свое лицо.
И тогда Андрей страшно закричал.
10
После обсуждения условий капитуляции Комендант Лорн устал, был несколько опустошен и генерала Граса принял рассеянно. Мысли его поначалу витали где-то далеко, рядом с орбитальной крепостью, потом полет их понизился, и они снизошли до генерала.
Сам Лорн, грузный, оплывший, с тяжелыми брылями, без энтузиазма выслушал поздравления с победой, приготовился было вяло скучать, но после первых же слов непосредственно о деле поднял голову, а взгляд оживился, сфокусировался и осмысленно заблестел. Новость, хоть и тревожная, в тоже время была очень заманчивой и предоставляла большое поле для деятельности. А взбодриться определенно следовало. Еще совсем недавно сидел он в этом кабинете, млея от предвкушения капитуляции и связанных с этим надежд, но сейчас, кроме усталости и разочарования, ничего не испытывал.
— У нас есть сведения, что Командор все-таки смог воспользоваться проектом "Родственные души" и сейчас готов к эвакуации с Земли, — доложил генерал, исподлобья наблюдая за реакцией Коменданта.
Давно привыкший к власти, в разговоре Лорн был обычно неприятен. Он следил только за ходом своих мыслей, не меняя его и не сбиваясь в сторону, а замечания скорее воспринимал как досадную помеху. Ответы на свои вопросы он словно бы и не слушал, а утомленно-терпеливо пережидал.
— Эти сведения от Орри? — поднял брови Лорн.
— Нет… из других источников. Не думаю, что Орри следят за тем, кто и куда летит. Зато я слежу, и знаю, что небольшой корабль, недавно покинувший Унк-Торн, направляется сейчас к Земле. Именно для того, чтобы забрать Командора после перерождения.
— А кого же еще он может забрать с Земли? — в свою очередь неприязненно съязвил Лорн. — Вы отследили направление при уходе в подпространство?
— В этом не было необходимости. На борту наш агент. Он успел передать эту информацию перед вылетом, — невозмутимо ответил генерал. — И передаст координаты посадки.
— Ваши предложения?
— Необходимо послать на Землю десантников для захвата Командора. Лучше всего направить так называемых Охотников. Они могут перехватить его по пути следования к звездолету или непосредственно при посадке. Корабль наверняка сядет в глуши, как это и делается в таких случаях. Наш крейсер уже будет на орбите Земли, и как только будет получен сигнал от агента, десантный бот войдет в атмосферу планеты.
— А если они не успеют?
Генерал все-таки не смог отказать себе в удовольствии снисходительно улыбнуться:
— Успеют. Мы предусмотрели все. Даже если Командору удастся покинуть Землю, его звездолет направится на Крон. Они выбрали небольшой корабль, чтобы быть незаметнее. И учитывая тип корабля, без дополнительного топлива им на Крон не попасть. Полагаю, капитан планирует заправиться на одной из нейтральных планет. Во всех таких космопортах мы подготовим им встречу. Сил у нас хватит.
— А если они смогут заправиться в таком месте, о котором мы не знаем?
— Исключено. Все данные о секретных базах расы Аргейзе у нас в руках. Кроме того, если корабль Командора все-таки вырвется с Земли, мы отследим направление прыжка в подпространство и будем знать, где он появится, — Грас самодовольно ухмыльнулся. — А если все же представить, что по пути, вопреки всему, им удастся заправить корабль, и они долетят… На выходе из подпространства на орбите планеты Крон их будет ждать наша эскадра.
— Подготовьте соответствующие приказы для перехвата. Но лучше это сделать на Земле. И постарайтесь взять его живым. Он сможет ответить мне на некоторые вопросы, связанные с проектом "Родственные души". Этот негодяй везде успевает быть первым.
— Слушаюсь, Комендант, — сказал Грас, но уходить не спешил и продолжал стоять, будто что-то обдумывая.