— Я тебя убью! — заорал Рогозкин, отталкивая ее руку. — Ты! Ты мне всю жизнь испортила, я бы мог, я бы… Боже мой, Люба! Святая женщина! Я мог быть счастлив! Я тебя сейчас убью!
— Чего уж теперь убивать, теперь уж умрем вместе! — сказала Наташа.
— Ты недостойна вместе, ты должна умереть одна, сейчас! С кем ты мне изменяла, говори!
— Да пошел ты… — сказала Наташа и хлопнула дверью прямо перед носом наступавшего на нее Рогозкина.
А внизу, во дворе, отдыхала на скамейке только что вернувшаяся с рынка баба Гаша. Она молчала и смотрела куда-то вдаль спокойным, печальным взглядом. Внучка ее Леночка вертелась тут же, то вставала со скамейки и заглядывала бабушке в глаза, то садилась и дергала ее за руку, то даже влезала на скамейку своими маленькими ножками и все время без умолку рассуждала. Рассуждала она все о том же, о чем в городе все теперь рассуждали, то есть о надвигающемся конце света.
— Бабуля, а бабуля? — спрашивала девочка.
— Что, моя унучечка? — ласково отвечала бабушка.
— А что это такое — конец света?
— Конец света — это конец усему, — отвечала баба Гаша.
— Но как же это будет, бабушка? Разве все люди умрут разом, в одно и то же мгновение? И что — никого, никого не останется? Что, и собачки все умрут, и кошечки? Но как они будут умирать — ночью, что ли, во сне, или днем, на улице? (Прыг, прыг со скамейки на землю, проскакала на одной ножке и стала перед бабушкой.) А я знаю! Где кого застанет ЭТО — тот там и умрет! Как в игре «Замри!». А что же, деревья, дома… это все останется, что ли, и будут такие пустые города стоять? Все вещи на своих местах, а людей-то нет! (Прыг, скок, покопалась прутиком в земле.) А знаешь, бабуля, что? Ведь к нам могут инопланетяне прилететь и всех деток на небо забрать. А знаешь, зачем? Чтобы детки там выросли, а они потом привезут их обратно на землю. И будут на земле все люди новые, хо-ро-о-шие! Потому что детки же плохие не бывают. И я там буду, правда, бабушка?
Бабушка слушает и плачет.
В это время в подъезд заходят две молодые женщины и, поднимаясь по лестнице, негромко переговариваются.
— Но что надо делать, как ты думаешь?
— Надо на всякий случай покаяться в грехах. Ты когда-нибудь каялась?
— Ни разу в жизни. А как это вообще делается, ты знаешь?
— Ну… Идут в церковь и… просят батюшку…
— Это, значит, все ему про себя рассказать, да? Батюшке… чужому человеку…
— Ты не должна думать, что он человек, он — священник.
— Ты его видела?
— Нашего-то? Отца Валентина? Видела пару раз.
— Он слишком молодой, тебе не кажется? Если ему сбрить бороду и переодеть, он, наверное, нашего возраста.
— Ну и что? Ничего страшного. Ты не должна его воспринимать как простого человека. К гинекологу же мы ходим, это гораздо хуже, между прочим…
— Ой, не напоминай!
Женщины, уже дошедшие до дверей квартиры, прыскают со смеху.
— А правда, что он стал гинекологом, потому что с ним в классе ни одна девчонка дружить не хотела, потому что он был самый маленький, самый плюгавый и все такое?
Они заходят в квартиру.
— Да он в моем классе учился! Записочки мне всё писал: «Давай дружить», но потом оказалось, что он и другим девчонкам то же самое писал. Мы его «шибздиком» называли.
— А потом что?
— А потом что? Лет через пять после школы прихожу за направлением на аборт, смотрю и глазам своим не верю — сидит наш «шибздик» в белом халате, смотрит на меня и улыбается. «Раздевайтесь!» — говорит.
— Ну и ты?
— А что я сделаю? У меня срок поджимает, другого гинеколога в поликлинике нет. Разделась, легла на кресло, глаза только закрыла, чтоб его не видеть.
Они смеются, потом спохватываются.
— А про что мы говорили до этого?
— Про конец света.
Воцаряется молчание, потом обе, как по команде, начинают всхлипывать.
В это время раздается стук в дверь, одна из женщин идет открывать и в квартиру вваливаются двое молодых подвыпивших мужчин.
— О! Явились голуби! Вот кому хорошо! Глаза залили — и никаких проблем.
— Вы что, идиоты, решили напоследок все, что в городе осталось, выжрать?
Мужики ухмыляются и заваливаются на диван.
— Девочки, не ругайтесь! Мы вам новость принесли.
— Что еще?
— А то, что вот это самый звездец, про который вы нам утром мозги парили, наступит, знаете, когда?
— Не говори им, пусть помучаются.
— Саня, Коля! Говорите немедленно!
— Ладно, скажем. В последнюю новогоднюю ночь этого тысячелетия! Поняли? Как 12 часов пробьет, так — раз! И звездец. И ни хрена мы в третье тысячелетие не попадаем, потому что недостойны!
— Как в новогоднюю? Кто вам это сказал?
— А вы на рынок сходите, там все говорят.
Женщины перестают ругаться и испуганно смотрят на мужчин, ожидая еще каких-нибудь подробностей.
— Но тут есть одна тонкость, — неожиданно трезвым голосом говорит Санёк. — Все дело в том, что считать последней новогодней ночью. По моим личным подсчетам она наступит только 31 декабря 2000 года. Так что у нас еще целый год и три месяца в запасе! А кому хочется подохнуть пораньше, тот пусть отмечает это дело 31 декабря этого года. Лично я никуда не тороплюсь.