- Давно не виделись...
Она сказала не так, как надо было: почему-то радостно.
Он ответил холодновато:
- Давно...
- Возмужал ты... Мужчина уже...
- Пора...
- Я тебя видела...
Он не поинтересовался - когда.
- Ты коня перепрягал... Ехать, видать, собирался куда-то...
Снова умолкли.
- Я тебя тоже видел...
- Ты отвернулся...
- Не тогда... Как шла к своим...
Ганна обрадовалась; - Когда?
- Позавчера...
- На загуменье?!
- Я в гумне был...
- Ты? .. Я Володьку видела...
- Мы вдвоем... Я в гумне, у ворот ..
- А я не знала.
Слова эти вырвались сами собой, в них было откровенное, нескрываемое сожаление. Так же откровенно, но немного обиженно упрекнула:
- Не вышел... Спрятался...
- Я нарочно...
- Зачем? - Ганна с трудом произнесла: - Противна я тебе?
- Чужие... У тебя - свое, у меня - свое...
- Мне... хотелось повидаться!..
Ей попалась на глаза еще заплата, аккуратно пришитая, наверно женой.
- Как тебе живется?
- Так... живется...
- Маня - хорошая. Работящая... аккуратная...
- Аккуратная...
Он не хотел говорить о жене. Опять немнрго помолчали.
Василь пересилил себя, свою отчужденность, бросил исподлобья ревнивый взгляд:
- А ты как?
- Не спрашивай...
- Богачка!..
Губы ее насмешливо поджались:
- Богачка...
Она мгновение еще сдерживалась. Таила горечь и сожаление, как обычно. Как все месяцы, все эти годы, от всех. Привыкла уже таиться. Но зачем же таиться от него? Кому ж и признаться, как не ему?
Как молнией полоснула по Василю взглядом.
- Василь, мне ето ихнее богатство... во! - Ганна порывисто провела ребром ладони по шее. - Пускай оно - огнем!..
Он смутился:
- Работать много заставляют, говорят...
- Если б ето одно...
- И, говорили, бьет...
- Всяко бывает...
Сдерживалась вначале, по давней, неизменной привычке - не показывать другим горе. Но только мгновение. Больше, если бы и хотела, не смогла бы скрывать. Открыто, с какой-то отчаянной решимостью выдохнула:
- Могила ето моя!
- Могила?..