И вот, наконец, я выследил свой «хвост». Это был плотный, смуглый человек лет под сорок или чуть больше, одетый в серо-зеленый спортивный костюм. Он сидел, будто отдыхая, около аптечного киоска, прикрывая лицо газетой «Коррьера делла сера».
Я ускорил шаг и выскочил наружу. Он тут же пристроился мне вслед, причем ничуть не маскируясь. Вот это-то и озадачило меня. Похоже, он нисколько не волновался, что его обнаружат, а это, по-видимому, означало, что его коллег тут полным-полно. Может даже, они нарочно делали все, чтобы я их засек.
Я сел в первое попавшееся такси — это оказался белый «мерседес» — и бросил шоферу:
— В «Гранд-отель», пожалуйста.
«Топтун» мгновенно кинулся в другое такси — я это заметил сразу же. Вероятно, теперь в слежку включится еще один автомобиль, а может, два или три. Через сорок минут езды по забитым транспортными потоками в этот утренний час пик улицам Рима такси, наконец-то, подъехало по узкой улочке Витториа Эмануель Орландо к парадному подъезду «Гранд-отеля». В мгновение ока к такси кинулись сразу четыре носильщика, погрузили мой багаж на тележку, помогли выйти из машины и проводили в уютный, элегантный вестибюль гостиницы.
Одному из носильщиков я отвалил более чем щедрые чаевые и обратился в конторку к портье. Тот, улыбнувшись, быстро просмотрел список лиц, забронировавших номера. Затем по его лицу пробежало тревожное выражение.
— Синьор… э-э, мистер Мейсон? — переспросил он с виноватым видом.
— Что, какие-то проблемы?
— Да вроде того, сэр. У нас нет на вас брони…
— Может, номер забронирован на имя моей компании? — предположил я. — Это «Транс атлантик».
Просмотрев еще раз список, портье отрицательно покачал головой.
— А вы знаете, когда посылали заявку?
Я положил ладонь на мраморную стойку конторки и сказал:
— Понятия не имею, черт бы их побрал. Ваш проклятый отель, конечно же, забит до отказа…
— Если вам нужен номер, сэр, уверен, что…
Я дал знак бригадиру носильщиков и сказал портье:
— Нет, здесь не остановлюсь. Уверен, что в «Экссельсиоре» подобных ошибок не допускают.
А бригадиру скомандовал:
— Вынесите мой багаж через служебный вход. Да не рядом с парадной дверью, а в задний. Ну а мне вызовите такси до «Экссельсиора» на улице Венето. Да поскорее.
Бригадир слегка склонил почтительно голову, жестом дал команду одному из носильщиков, и тот повез тележку с моим багажом к служебному входу в задней части вестибюля.
— Сэр, если и произошла какая-то ошибка, я уверен, мы сумеем очень быстро исправить ее, — сказал портье. — У нас есть свободный одиночный номер. Есть также несколько небольших номеров-люкс на выбор.
— Не хочется беспокоить вас, — кичливо ответил я и пошел вслед за тележкой с багажом к входу в вестибюль.
Через несколько минут к тыльной стороне гостиницы подъехало такси. Носильщик погрузил чемодан и сумку в багажник «опеля», я щедро отблагодарил его и сел в машину.
— В «Экссельсиор», синьор? — поинтересовался водитель.
— Нет, — ответил я. — В «Хасслер», вилла Медичи. На площадь Святой Троицы.
Гостиница «Хасслер» выходит фасадом на Испанскую лестницу, это одно из красивейших мест в Риме. Я в ней останавливался прежде, и сейчас ЦРУ зарезервировало здесь комнату по моей просьбе. Эпизод в «Гранд-отеле» был разыгран мною, конечно же, нарочно и, похоже, неплохо сработал — во всяком случае, «хвоста» больше не замечал. Я не знал, сколь долго меня не обнаружат, но пока все шло как надо.
Усталый и измотанный долгим перелетом, я принял душ и как подкошенный рухнул на огромную, королевских размеров постель, прямо на дорогие хрустящие накрахмаленные и отглаженные простыни, моментально провалившись в глубокий сон, потревоженный лишь беспокойным сновидением о Молли.
Через несколько часов меня разбудил далекий автомобильный сигнал, донесшийся откуда-то от Испанской лестницы. День был уже в самом разгаре, яркий солнечный свет заполнил весь мой люкс. Я выскользнул из-под одеяла, поднял телефонную трубку и заказал кофе и чего-нибудь поесть. Желудок у меня урчал от голода.
Посмотрев на часы, я перевел стрелки на римское время и прикинул, что в Бостоне только начался рабочий день. Затем я позвонил в один вашингтонский банк, где еще несколько лет назад открыл текущий счет. Мой брокер Джон Матера уже, должно быть, перевел на этот счет «заработанные» мною на операции с акциями банка «Бикон траст» деньги. Но перевода вашингтонский банк, как оказалось, до сих пор не получал. Я легко догадался, что это ЦРУ все еще продолжает фокусы с моими деньгами. Мне известны их козни, и я твердо настроился больше не доверять им.
Спустя пятнадцать минут в большой, обрамленной позолотой чашке принесли кофе и великолепно приготовленные бутерброды: на толстые мягкие куски белого хлеба сверху уложены тонко нарезанные ломтики ветчины, сыра и ярко-красный помидор, и все это полито ароматным оливковым маслом.
Никогда еще я не ощущал такого одиночества. С Молли, я был уверен, все в порядке, ее, по сути дела, охраняют надежно, будто врага. Но я не переставал беспокоиться за нее, меня волновало, что они там могли наговорить ей про меня, как она воспримет все это, ведь может и напугаться. Но в одном я был убежден твердо: ее саму не запугать и не сломать, наоборот, она устроит своим тюремщикам тот еще ад, спокойной жизни им не видать.
При этой мысли я улыбнулся, и тут же зазвонил телефон.
— Мистер Эллисон? — раздался голос с типичным американским говором.
— Да, я.
— Добро пожаловать в Рим. Вы выбрали для приезда очень хорошее время.
— Спасибо за комплимент. Здесь гораздо спокойнее и удобнее, чем в Штатах в это время года.
— И гораздо больше достопримечательностей, которые стоит посмотреть, — сказал мой собеседник из ЦРУ, тем самым обменявшись со мной паролем.
Я положил трубку.
Минут через пятнадцать я вышел из гостиницы на улицу, освещенную мягким светом уходящего римского дня. На Испанской лестнице толпилась масса людей — они стояли, сидели, курили, фотографировали, кричали что-то друг другу, шутили и смеялись. Понаблюдав немного за всеобщей суматохой, я ощутил срочную необходимость убраться отсюда и поскорее сел в проходившее мимо такси.
На площади Республики, неподалеку от главного римского железнодорожного вокзала, я взял у фирмы «Маджоре» напрокат автомашину, предъявив водительское удостоверение на имя Бернарда Мейсона и золотую кредитную карточку «Сити-банк виза». (Кредитная карточка была настоящей, но счет на имя несуществующего мистера Мейсона был открыт переводом из юридической конторы в Фэрфаксе, штат Вирджиния, распоряжением ЦРУ.) Мне предложили тускло светящуюся черную автомашину марки «фиат-лянча», огромную, как океанский лайнер: именно такую марку предпочел бы американский нувориш Бернард Мейсон.
Клиника кардиолога находилась неподалеку от вокзала, на проспекте дель Ринашименто, этой шумной, с оживленным движением главной магистрали Рима рядом с площадью Навона. Оставив машину на подземной стоянке в полутора кварталах от нужного места, я разыскал дом доктора, у входа в который блестела медная табличка с выгравированной надписью: «ДОКТОР АЛЬДО ПАСКУАЛУЧЧИ».
Пришел я за сорок пять минут до назначенного времени, поэтому решил походить по площади. По некоторым причинам я пришел к выводу, что лучше придерживаться обусловленных сроков встречи и не приходить раньше. Визит к кардиологу был назначен на восемь часов вечера — время, конечно, поздноватое, но выбрано оно не случайно: только в это время мог посетить врача богатый американский магнат Бернард Мейсон, ведущий затворническую жизнь. Предполагалось, что выбитый из привычной колеи, доктор Паскуалуччи станет более покладист и почтителен. Он считался одним из лучших кардиологов в Европе, именно поэтому бывший шеф КГБ и предпочел обратиться к нему. Итак, вполне логично, что мистер Мейсон, проживший в Риме несколько месяцев, обратился за советом в этому врачу, а не к кому-то еще. Паскуалуччи известили, что этот американец уже лечился у другого врача-терапевта, которого он знал понаслышке, и что Мейсон придет под покровом темноты и тайно из-за опасений, что будет нанесен ущерб интересам его деловой империи и фирма понесет огромные финансовые убытки, если станет известно, что он страдает каким-то сердечным заболеванием. Паскуалуччи, разумеется, и понятия не имел, что терапевт, на которого ссылался Мейсон, на самом деле был осведомителем ЦРУ.
В это вечернее время желто-коричневая облицовка зданий на площади Навона ярко освещалась светом прожекторов, что представляло великолепное зрелище. На площади суетились группы людей, заполняя открытые кафе, они смеялись, шутили и выказывали свое восхищение блестящим зрелищем. Сновали в обнимку пары, увлеченные друг другом или разглядыванием соседей. В другое время они просто прогуливались бы по улицам. Площадь эта возникла на руинах древнего ипподрома, построенного императором Домицианом в I веке. (Вечно буду помнить, что именно Домициан как-то сказал: «Императорам на роду написано быть самыми несчастными людьми на свете, поскольку общество убеждается в реальности существования заговоров против жизни императоров лишь тогда, когда их убивают».)
В вечерних сумерках сверкали и переливались всеми цветами радуги струи двух фонтанов, сооруженных в XVIII веке архитектором Лоренцо Бернини. Кажется, они магнитом притягивают к себе людей: фонтан «Четыре реки» в центре площади и фонтан «Мавр» в южной стороне. Необычное место эта площадь Навона. Несколько веков назад здесь устраивались забеги на колесницах, а потом, по приказу папы, ипподром затопили и получилось такое водохранилище, что на нем устраивались целые морские баталии на потеху зрителям.
Продираясь сквозь толпу гуляющих, я чувствовал себя чужаком, ибо их искрометное веселье резко контрастировало с моим озабоченным видом. На своем веку, во время посещения заморских городов, мне не раз доводилось бывать на подобных празднествах, и я всегда считал забавным и интересным слышать вокруг незнакомую речь. В этот же вечер, наделенный (может, на свою беду) таким необычным даром, я, по сути дела, растерялся, так как мысли окружающих меня людей сливались в один непрестанный и монотонный гул.
Но вот я различил в этом гуле слова на итальянском языке: «Не было у меня недели хуже этой» — а вслед расслышал и горестную мысль: «Мы могли бы его спасти». Затем опять громкие слова: «Он вышел со своими девчонками» — а потом снова послышалась мысль-сожаление: «Несчастный».
И вдруг явственно послышались путаные мысли, на этот раз чисто по-американски: «Да пропади он пропадом, бросил меня тут одну». Я обернулся. В нескольких шагах от меня шла явно американка, лет двадцати с небольшим, одета в свитер под курткой из жеваной джинсовой ткани. Лицо круглое, чистое, губы сердито надуты. Увидев, что я разглядываю ее, она зыркнула в мою сторону глазами. В смущении я отвел взгляд и тут же услышал другую фразу. Сердце мое глухо застучало.
«Бенджамин Эллисон».
Откуда донеслись эти мысли? Откуда-то с расстояния не более шести футов. Должно быть, из этой вот толпы вокруг меня, но от кого именно? Изо всех сил я старался держаться спокойно и не вертеть головой из стороны в сторону, рискуя свернуть себе шею, чтобы хотя бы мельком определить человека, похожего на сотрудника ЦРУ и следящего за мной. И вдруг я совершенно случайно повернулся и вновь услышал: «Нельзя допустить, чтобы он заметил».