— Хватайте его, ребята! — распорядился Уолт. — Держите крепче!
— Да вы что?
— Срывайте с него одежду! Ее все равно нужно будет закопать! От нее такой дух. Снимайте с него штаны. Джек, ты лягнул меня, как бешеный единорог. Принимай лечение, как подобает мужчине!
Морщась от вони, смеясь и толкаясь, они схватили упирающегося голого Джека и поволокли его к наполненному водой корыту у амбара.
Джек вопил, отбивался и отплевывался. Его погрузили с головой в воду, и он затих.
Через три дня Джека разбудили крики петухов и лай собак. Он приподнялся с кровати и застонал. Голова у него гудела, как медный котел. Во рту было такое ощущение, будто это был не рот, а порожняя винная бочка. Прошлая ночь была долгим наслаждением и совсем коротким сном. Был совершен набег на подвал и захвачены два бочонка самого старого, перебродившего сока тотума.
Уолту Кейджу почему-то очень не хотелось отвозить в город клеевой жемчуг. Один вид этого трепещущего студня приводил его в экстатическое состояние. Первоначально он намеревался выехать в Слашларк на рассвете следующего дня. Когда же он поднялся на заре, то первым делом спустился в подвал и минут тридцать провел там в глубоком раздумье. После этого он сказал, что такую удачу было бы неплохо отпраздновать. К общему удивлению, он во всеуслышание объявил, что надо устроить попойку, независимо от того, закончена ли стрижка единорогов.
Данк уехал приглашать гостей. Билл Кемел пожал плечами и задумался, как ему обойтись значительно поредевшей бригадой стригалей. Женщины начали печь пироги, отмываться и обсуждать, что они наденут на праздник. Сам Уолт, хотя и орудовал ножницами, но реальной подмоги не представлял: время от времени он бросал работу и отправлялся, чтобы снова и снова полюбоваться сокровищем.
К вечеру следующего дня стали съезжаться гости. Вино и пиво текли рекой. На вертелах жарились два единорога. Все хотели обязательно посмотреть на сказочный клей.
Уолт витал в облаках — наполовину от радости и гордости, наполовину — от винных паров. Он кричал, что от частых посещений подвала у него ссохлись ноздри и язык, что еще одна вылазка и он будет вонять не меньше, чем клей рвотного дерева, и его с таким же рвением будут искать старатели.
Он брал каждого из вновь прибывших гостей за руку, вел его в подвал и держал там до тех пор, пока несчастный не начинал кричать, чтобы Уолт отпустил его, что они пропустят угощение и только добавят вони к столу, если сейчас же не уйдут из подвала.
Господин Кейдж смеялся и отпускал гостя. Или захлопывал дверь и вопил снаружи, что он намерен держать гостя всю ночь взаперти, чтобы тот стерег сокровище. Попавший в западню колотил в дверь и требовал, ради всего святого, чтобы Уолт прекратил свои шутки и выпустил его. Воздух в подвале был такой, что, казалось, могут сгнить легкие. Когда наконец дверь открывалась, гость, качаясь, выходил наружу, держась за горло, с лицом, на котором уже выступили зеленые и белые пятна. Все остальные смеялись и совали ему полные кружки и заставляли его сморкаться до тех пор, пока не освобождался от аромата.
Мистер Мерримот, его вдовая сестра и дочь были на празднике. Бесс, высокая темноволосая девушка с черными глазами и выступающими скулами, алыми губами и высокой грудью, получила разрешение прийти — даже несмотря на то, что час был поздний.
Джек был очень рад ее видеть. К тому времени он уже прилично ошалел от вина. Раньше он так не напивался, но в этот вечер он старался затуманить свой мозг, чтобы избавиться от противного запаха, преследующего его даже после тщательного мытья.
Возможно, поэтому он настоял на том, чтобы показать Бесс свою находку. Вблизи она не сможет обнаружить исходящий от него самого запах. Они вдвоем пошли по тенистой дорожке. Впервые тетка Бесс не сопровождала ее.
Отец ее поднял брови, увидев, как они ушли на прогулку одни, и выразительно взглянул на сестру: ведь Джек еще не сделал официального предложения. Он собирался было пойти следом, но тетка покачала головой, давая понять, что пришло время, когда девушка имеет право побыть наедине со своим парнем. Мистер Мерримот повиновался, дивясь про себя высшей женской мудрости. Приняв из рук слуги очередной стаканчик, он задумался над тем, что его сестра, видать, наделена неким шестым чувством, подсказавшим ей, что вероятнее всего именно сегодня вечером Джек сделает первый шаг к тому, чтобы захомутать себя… то бишь связать себя священными узами.
Джек и Бесс увидели зловонный трепещущий ком. К тому времени Джека уже тошнило от этого зрелища. Бесс издала подобающее случаю восклицание ужаса и протеста, после чего спросила, сколько фунтов стоит эта штуковина. Он ответил и поспешно вывел ее в сад.
В этот момент раздались громкая барабанная дробь и звуки рогов, донесшиеся с лугов, расположенных к северу от фермы. Внезапно горизонт озарился кострами.
— Р-ли пришла домой, — пробормотал Джек.
— Что ты сказал? — не поняла Бесс.
— Хочешь посмотреть, как возвращаются домой гривастые?
— О, очень, — прошептала девушка, сжимая его руку. — Я никогда не видела этого. А они не будут возражать?
— Мы незаметно.
Пока они шли через поля в ярком свете полной луны, он чувствовал, как учащенно бьется его сердце. Из-за Бесс? Вина? Или того и другого?
Как только умолкли барабаны, зазвенели струны лир, наполнив озаренные лунным сиянием поля сладкоголосым пением. Взволнованно запела свирель. И под этот аккомпанемент возник кристально чистый голос Р-ли, он становился все выше и выше, с каждой секундой другой, ко тем не менее особый, принадлежащий только ей, Р-ли, переливчатый, одновременно пламенный, нежный, но опасный, он как бы выражал самую суть сирены, женщины изменчивой, как ртуть.
В это удивительное сочетание звуков мягко влился еще один, по-видимому, очень крупный, струнный инструмент, он подчинил себе все остальные, и затем, когда они все умолкли, воспарив к небу последним высоким аккордом, он продолжал звучать, как будто в потоке длящегося времени бились крылья сильной птицы, символизируя могущество духа и плоти. Его звук не возрастал, но и не понижался, и длилось это до тех пор, пока у слушателей не прошел мороз по коже, а нервы не оголились.
Затем он замолк.
Бесс крепко сжала его ладонь и прошептала:
— Боже, как это было замечательно! Что бы о них ни говорили, приходится признать, что петь они умеют.
Он взял ее за руку и повел дальше, чувствуя, что боится сказать что-то не то.
Впоследствии он довольно смутно помнил о том, как смотрел сквозь кусты на празднество вокруг костров. Они с Бесс наблюдали ритуальный танец, в котором принимала участие Р-ли, а затем танец-импровизацию. Во время танца сирена исчезла в отверстии у основания ближайшего кадмуса. Вскоре она появилась вновь, и Джек, не сводивший с нее глаз, увидел кое-что еще.
В зыбкой тени изнутри кадмуса выглядывало какое-то лицо. Хотя его черты были плохо различимы из-за довольно большого расстояния и из-за дыма костров, контуры его напоминали сердце, а большие глаза и пухлая нижняя губа красноречиво свидетельствовали о том, что это лицо Полли О’Брайен.
Когда отпали всякие сомнения, Джек взял Бесс за руку и потянул назад. Он сказал ей, что, вероятно, ее родные уже беспокоятся и надо возвращаться. Без всякой охоты, возбужденная музыкой и видом обнаженных тел, кружившихся вокруг костра, она медленно пошла, опираясь на его руку, без умолку болтая о том, что видела. Он почти не слушал: голова его еще кружилась от вида Р-ли и от того, что он обнаружил беглянку Полли. Они обе не выходили у него из головы, непрерывно кружась перед глазами, пока до него не дошло, что Бесс остановилась и смотрит на него, полузакрыв глаза и раскрыв губы для поцелуя.
Постаравшись забыть обо всех трудностях, он страстно поцеловал ее. Надо выбросить из головы мысли об этих сиренах. Ему нужна женщина, которая всецело принадлежала бы тому миру, который он знал. Семья, дом, дети и все остальное. Вот и все!
К тому времени, когда они вернулись, Бесс дала ему слово выйти за него. Они решили никому не говорить пока об этом. Когда закончится весенний сев и все будут иметь время для большого праздника, они объявят о своей помолвке. Джек, разумеется, испросит разрешение у ее отца встречаться с ней. Такие встречи в действительности были прелюдией помолвки, чем-то вроде обручения, ибо редкие пары отваживались выступить против общественного мнения, разорвав свои отношения после этого. Будучи еще девственницей, такая девушка фактически расценивалась уже как “тронутая”. Шансы на то, что она найдет себе другого жениха, резко понижались. Лучшим выходом для нее было переехать в другую местность, где никто не знал, что она уже встречалась с парнем. Но это было сложно и почти никто к этому никогда не прибегал.
Фактически их тайна таковой была номинально. Джек считал всю эту затею глупой, но, как большинство мужчин, предпочитал в подобных вопросах не перечить женщинам.
Он заметил, что, когда они возвращались, Бесс шепнула что-то на ухо своей тетке. Обе при этом повернулись в его сторону, думая, что он на них не смотрит.
Гулянка продолжалась почти до рассвета. Поэтому спал Джек всего около двух часов и проснулся в скверном настроении с головной болью.
Он встал, оделся и прошел на кухню. Данк спал, развалившись на груде шкур оборотней за печкой. Когда Джек ткнул ему под ребра носком ноги, Данк даже не пошевелился. Решив, что проще приготовить что-нибудь бодрящее самому, чем объясняться со слугой, Джек развел огонь. Поставив на него котелок, он отмерил три полные ложки высушенных и измельченных листьев тотумного дерева. Пока он накормит собак, будет готов горячий стимулирующий отвар.
Вернувшись на кухню, он обнаружил, что кто-то выдул весь его “чай”. Он снова лягнул Данка, но тот лишь издал тяжелый вздох и перевернулся на другой бок. Лицо его лоснилось от пота.
Джек пнул его еще раз, Данк сел.
— Это ты выпил мой отвар?
— Мне приснилось именно это, — хрипло пробормотал слуга.
— Приснилось?! Так вот, пусть тебе приснится, что ты встаешь и готовишь мне новый отвар!
Поскольку отец велел разбудить себя пораньше, Джек стучал в дверь спальни родителей до тех пор, пока не поднялась мать. Она, в свою очередь, начала будить мужа, пока он не поднялся и не сел в постели.
После того как трое мужчин наспех позавтракали жареным мясом, печенкой, яйцами, хлебом, сыром и зеленым луком, запив все это пивом и бодрящим отваром, Данк отправился запрягать телегу, а отец с сыном обошли ферму.
— Всякий раз, когда приходится что-то принимать у жителей кадмусов, — сказал Уолт, — это ущемляет мою гордость. Но я не думаю, что мог бы отговорить Р-ли от принятого ею решения. Ты ведь знаешь, их упрямство вошло в пословицу!
Он начал что-то насвистывать, потирая средним пальцем левую часть носа. Затем неожиданно замолчал и с силой хлопнул сына по плечу.
— Скажи мне честно, Джек, с чего бы этой сирене отказываться от своей доли?