Шум боя удалился на восток. Тем временем беглецы пересекли ручей и под защитой густого кустарника на его берегу направились к дремучему лесу на севере. Они шли, пока не стемнело, поспали часа два, потом пошли дальше. Двумя днями позже они наткнулись на четверых убитых. Недалеко от них на лесной дороге стоял совершенно целый автомобиль повышенной проходимости. Бензобак его был полон наполовину. Они поехали на север, пока не кончился бензин, потом снова пошли пешком. Неделей позже они уже были возле самой границы.
Однажды утром, когда они в поисках съестного зашли на одну из заброшенных ферм, они обнаружили там перкунского дезертира. Это был гигант с гладкими черными волосами и широким лицом.
Один из блодландцев, Эльфед Геро, допросил этого человека на перкунском языке. Гигант принадлежал к национальному меньшинству, называемому кинукинук, звали его Квазинд. Он рассказал, что вступил в пререкания с офицером и за это должен был предстать перед трибуналом, но вместо этого предпочел сбежать. Теперь он хотел пробраться через границу в Итскапинтик.
Весь этот день и весь следующий группа, к которой теперь присоединился и Квазинд, брела на север. Местность казалась безлюдной, а война нереальной и далекой. Но на утро следующего дня они проснулись от гула множества моторов. Ту Хокс проскользнул к обочине и выглянул на дорогу, которая проходила у подножия холма метрах в четырехстах от них. Колонна броневиков и грузовиков с прицепными орудиями катила на юг. Все машины были выкрашены в темно-синий цвет, на бортах у них были красные полосы. На их дверцах красовалась эмблема — черный медведь на золотистом фоне.
— Итскапинтик, — сказала Ильмика позади него. — Они направляются в Готинозонию. Некоторое время назад нам стало известно, что Перкуния вынудила эту страну заключить с ней союз. За это Итскапинтик должен получить северную часть Готинозонии.
Ту Хокс наблюдал за потоком машин. Вслед за броневиками и артиллерией потянулись отряды снабжения и машины с сидящей в их кузовах пехотой. Потом снова пошли бронемашины. Лица солдат были скрыты круглыми шлемами.
Колонна не прерывалась. Беглецы наблюдали за ней, сменяя друг друга. Они не отваживались высовываться из своего укрытия, потому что повсюду шныряли патрули. Только вечером они отправились дальше.
На следующий день они укрылись в старом сарае с просевшей крышей, который они сочли вполне надежным укрытием. Однако, когда вечером они снова хотели отправиться в путь, они обнаружили, что сарай окружен.
Семь полицейских Итскапинтика приблизились к ветхому дощатому строению с трех сторон и, взяв ружья наизготовку, вынудили беглецов выйти наружу, а потом разоружили их. Затем им всем связали руки. Малорослый молодой парень, очевидно, сын крестьянина, который привел полицейских, гордо стоял поблизости.
Командир отряда, плотный темноволосый мужчина с широким ртом и крупными, выступающими вперед зубами, усмехаясь, повернулся к Ильмике. Он взял ее за подбородок, потом обхватил за поясницу и бросил на траву. Связанные пленники ничего не могли сделать, они лишь беспомощно смотрели на то, что происходит.
О’Брайен, побледнев, вдруг фыркнул и бросился вперед. Командир отряда, навалившийся было на Ильмику, услышал предупреждающий крик одного из своих людей, поднял голову и оглянулся через плечо. О’Брайен взвился в воздух и носками сапог изо всей силы обрушился на его подбородок. Что-то хрустнуло, словно переломили деревянную палку. Командир откатился от своей жертвы и остался неподвижно лежать на траве.
О’Брайен с маху брякнулся на спину, и на его связанные руки пришлась основная сила удара. Он заревел от боли, перевернулся и попытался встать. Приклад ружья ударил его по затылку, и О’Брайен снова запрокинулся. Полицейский, ударивший его, перевернул ружье, приставил дуло к затылку О’Брайена и нажал спуск. Ирландец вытянулся, слабо вздрогнул и затих.
Командир отряда тоже был мертв; удар двумя ногами сломал ему шейные позвонки и челюсть. Полицейские начали яростно избивать пленников. Ту Хокса двинули по спине прикладом ружья, и он упал. Полицейский сапог ткнул его в ребро и в живот. Следующий удар пришелся по его голове, и он потерял сознание.
Полицейские, выместив, наконец, ярость на пленниках, оставили свои жертвы, собрались вокруг мертвого командира и завели какой-то разговор. Одни пленники стонали и охали, другие лежали тихо и неподвижно. Геро, которого избили особенно жестоко, рвало.
Ту Хокс пришел в себя, но потребовалось некоторое время, пока он обрел способность мыслить четко и ясно. Голова его болела так, словно кто-то запустил в нее раскаленные когти и разрывал ими мозг, а тело казалось ему самому огромной кровоточащей раной. С течением времени он понял, почему О’Брайен пошел на такой самоубийственный поступок. С тех пор как сержант узнал, что он навсегда оторван от родины, он медленно умирал. Глубокая скорбь наполнила все его существо, неутихающая печаль гасила его волю к жизни. Таким образом, он умышленно пошел на смерть. Для других его порыв выглядел как мужественный и рыцарский поступок, а не как самоубийство. Однако Ту Хокс хорошо знал своего друга.
Поступок О’Брайена не был напрасным. Он отвлек внимание полицейских от девушки. Теперь вооруженные люди пинками и ударами прикладов подняли пленников на ноги и загнали их на борт грузовика, подъехавшего к ним. Их везли десять часов, не давая им ни еды, ни питья. Наконец они оказались в военном лагере и их поместили в усиленно охраняемый барак. Им дали воды, черствого черного хлеба и вонючий суп с двумя-тремя кусочками жесткой жилистой говядины.
Пришла ночь, а с ней и кровососы. Утро принесло облегчение. Один из офицеров, владевший блодландским и готинозонским языками, целый час допрашивал их. Рассказ пленников, казалось, встревожил его. Во второй половине дня пришли солдаты и увели Ильмику.
Ту Хокс спросил Геро, имеет ли он представление о том, что здесь происходит. Геро пробормотал сквозь сломанные зубы, едва шевеля распухшими губами:
— Если бы Итскапинтик все еще был нейтральным, перед нами извинились бы и отпустили. Теперь же лучшее, на что мы можем надеяться, это жизнь в рабстве. Девушку, вероятно, отдадут высшим офицерам. Когда она им надоест, ее отправят к низшему командному составу. Бог знает, что произойдет потом. Но она дворянка Блодландии. Она убьет себя при первой же возможности.
Ту Хокс не был так уверен в этом. У него было ощущение, что за кулисами что-то происходит. Через два дня его и Квазинда привели в один из кабинетов комендатуры. Там находились Ильмика Хускарле, один из офицеров Итскапинтика и один перкунец. На последнем был белый с красным мундир с орденами и золотыми эполетами. Девушка выглядела намного лучше, чем когда их доставили в лагерь. Она вымылась, и ей дали женскую одежду. Но, несмотря на это, она, казалось, была погружена в собственные мысли и смотрела вокруг отсутствующим взглядом. Перкунцу пришлось по несколько раз повторять свои вопросы, прежде чем он получал от нее ответы на них.
Ту Хокс быстро оценил положение. Должно быть, у перкунцев был очень действенный аппарат тайной службы, который сразу же после доставки пленников установил их личность. По-видимому, правительство Перкунии немедленно направило Итскапинтику требование об их выдаче, и теперь Ту Хокс спрашивал себя, что же с ними будет дальше.
Только позже Ту Хокс узнал, почему кроме него перкунцам понадобились также Квазинд и Ильмика. У Ильмики были родственники во влиятельных кругах Перкунии, а Квазинда по ошибке приняли за О’Брайена. Эта ошибка не могла долго оставаться незамеченной, но все же Квазинда успели вместе с остальными отправить в столицу Перкунии, город Комаи. О блодландцах, взятых вместе с ним в плен, Ту Хокс больше ничего никогда не слышал и предположил, что их отправили в рабочий лагерь.
Он скептически смотрел на свое будущее и не верил, что ему понравится то, что ждет его в Комаи, однако он почувствовал облегчение, когда граница Итскапинтика осталась позади.
Вагон железной дороги, в котором они ехали, был просто роскошным. У Ту Хокса и Квазинда было отдельное купе. Кормили их великолепно, и они могли пить пива, вина и водки столько, сколько хотели. Они могли даже принимать ванну. Так долго лишенные всех этих радостей, они почти забыли, что на всех окнах — железные решетки, а в обоих вагонах дежурят вооруженные охранники. Ответственный за их перевозку и обслуживание офицер, килиаркос (капитан) по имени Уилкис, всегда находился поблизости. Он обедал вместе с ними и старался познакомить Ту Хокса с основами перкунского языка.
Ильмика редко покидала свое купе. В тех немногих случаях, когда она встречала Ту Хокса в коридоре, она явно избегала любых разговоров. Он отнес это на счет того, что был свидетелем ее унижения. Впрочем, это было, вероятно, не только смущение от того, что он видел, как ее пытались обесчестить, но также и презрение, потому что он не попытался защитить ее. Ту Хокс не оправдывался. У него не было никакого желания объяснять ей, что ее кодекс чести не совпадал с его кодексом чести. Она сама видела, что произошло с О’Брайеном. При этом ее собственные подчиненные, Геро и другие не пытались ее защитить. Они трезво считались с реальностью и, как он думал, были правы. Что она думала о них?
Ильмика ничего не говорила обо всем этом. На приветствие Ту Хокса она отвечала всегда одним и тем же холодным кивком головы. В ответ он пожимал плечами и иногда улыбался. Ее поведение не должно было его задевать. Он мог казаться ей привлекательным, но между ними зияла пропасть. Он не был ни блодландцем, ни дворянином. Даже если она его любит — а он ничего подобного не замечал, — ей все равно придется забыть о нем.
Ту Хокс занимался изучением языка и смотрел на проплывающие мимо ландшафты. Эта страна была в основном равниной, только кое-где тянулись плоские цепочки холмов. Польша и Восточная Германия на его Земле выглядели почти так же. Большая часть полей была уже убрана, и местность казалась пустынной, но Уилкис рассказал ему, что сельское хозяйство здесь в основном механизировано и у них больше тракторов, чем у какой-либо другой страны в этом мире.
В городе Геррвоге к ним подсел еще один офицер. Виаутас носил темно-синий мундир с серебристыми эполетами и изображение головы кабана — тоже из серебра — на высокой форменной фуражке. Худое тонкогубое лицо не казалось привлекательным, однако скоро обнаружилось, что человек он приятный и необычайно умный. Ту Хокс не ошибся. У Виаутаса было задание подвергнуть обоих пленников предварительному допросу.
Ту Хокс решил рассказать ему все. Если он не пойдет на это теперь, позже его вынудят это сделать и в течение нескольких недель могут сильно подорвать его здоровье. Кроме того, он не был обязан сохранять лояльность по отношению к какой-либо стране этого мира. Судьба сначала поставила его на сторону Блодландии и Готинозонии, но тайная полиция последней пытала его и заперла в сумасшедшем доме, а Блодландия обманула своего собственного союзника, чтобы заполучить их в свои руки. Между практикой Перкунии и Блодландии, на его взгляд, не было существенной разницы. Ему была неприятна только одна мысль: сотрудничая с перкунцами, он будет сотрудничать с немцами. Работая на ту же нацию, на которую работал немецкий пилот, он, как ему казалось, некоторым образом будет обманывать свой мир и свою страну.
Но… здесь нет ни Соединенных Штатов Америки, ни Германии…
После получасового допроса Ту Хокс понял, что все до единого его ответы на кажущиеся беспорядочными вопросы Виаутас сравнивает с машинописным текстом, напечатанным на листах бумаги, собранных в скоросшиватель. Несомненно, это была информация, которую дал им немец.
Ту Хокс сказал:
— Откуда вы знаете, что этот человек — как там его зовут? — выложил вам чистую правду?
Виаутас был озадачен этим его вопросом. Помолчав, он улыбнулся и произнес:
— Итак, вы знаете о нем? Вам рассказали о нем эти блодландцы? Впрочем, его зовут Хорст Раске.
— И как вы находите эти две рассказанные независимо одна от другой истории? Насколько они совпадают?
— Совпадений, несомненно, достаточно, чтобы убедиться в том, что вы пришли оттуда же, откуда и он. Для меня, конечно, это поразительный аспект событий. Предположим, что существует Вселенная, занимающая то же самое место, что и наша, но не пересекающаяся и не контактирующая с ней, с нашей Вселенной. Я могу допустить, что на обоих воплощениях Земли могла развиваться похожая флора и фауна, включая и человека. В конце концов, астрономические и географические условия на обеих этих Землях почти одни и те же.
Но я никак не могу понять, почему в обоих мирах существуют такие похожие друг на друга языки. Вы понимаете, насколько маловероятно такое совпадение? Менее чем миллиард к одному, насколько я могу это оценить. И все-таки я должен признать, что не один только язык, а многие ваши языки имеют родственные языки на нашей Земле! — Виаутас энергично покачал головой. — Нет! Нет!
— И Раске, и мы прошли сквозь Врата, — сказал Ту Хокс. — Может быть, существует много таких Врат. В течение ста или двухсот тысяч лет существования человечества могло иметь место неоднократное перемещение людей между нашим и вашим мирами. Может быть, человек возник не здесь, не на этой Земле. Он мог прийти сюда с моей Земли и поселиться здесь. Окаменелости моей Земли ясно и недвусмысленно указывают на то, что человек был с самого начала, но все же какие-то неразрешенные сомнения остаются.
— Пятьдесят лет назад существовали разные теории происхождения и развития человека, — сказал Виаутас. — Даже сегодня имеется множество противников теории, согласно которой человек не был создан и ему больше пяти тысяч лет.
Ту Хокс почти каждую свободную минуту путешествия проводил с Виаутасом, и хотя именно он должен был отвечать на вопросы других, он все же пытался задавать и свои собственные вопросы. Виаутас не избегал ответов на них, и его поведение убедило Ту Хокса в том, что этот человек ему верит.
— Мне хотелось бы знать, — спросил он однажды, — что намеревается сделать с нами ваше правительство?
— Если вы будете сотрудничать с нами и предоставите в наше распоряжение свои знания, с вами будут хорошо обращаться. Я думаю, мы сможем дать вам наше гражданство.
Поезд прибыл в Комаи поздно вечером. У Ту Хокса почти не было возможности осмотреть город. Ильмику, Квазинда и его посадили в машину и увезли. Машину их сопровождал броневик. Ту Хокс увидел несколько улиц с высокими домами и узкими фасадами, похожими на средневековые здания. Улицы освещались стеклянными фонарями.
Потом они оказались в центре города. Здесь старые улицы были выровнены и превращены в мощеные бульвары. Огромные роскошные здания с украшенными колоннадой фасадами возвышались за рядами деревьев. Машина остановилась перед одним из таких дворцов, и Ильмика потребовала, чтобы ее высадили. Когда она выходила из машины, Ту Хокс бросил на нее быстрый взгляд. Он увидел, что она боится, и подбадривающе улыбнулся ей вслед, но больше ничего он сделать не мог.
Машина тронулась снова и доставила Ту Хокса и Квазинда к другому перкунскому зданию. Их провели через огромный, богато украшенный зал, они поднялись по лестнице на два пролета и прошли по устланному мягким ковром коридору в элегантно обставленную квартиру из четырех комнат, которая казалась обитаемой. Но сейчас она была пуста Им дали понять, что они будут в ней заперты, а двери ее охраняют шесть солдат. Прежде чем пожелать им спокойной ночи, Виаутас сказал:
— Сейчас уже поздно, но Раске хочет поговорить с вами. Я думаю, вы тоже хотите увидеть своего товарища, разделившего с вами вашу судьбу.
Вскоре снаружи послышались голоса. Дверь открылась. Вошел высокий, очень приятно выглядевший мужчина. На нем был синий с красным мундир офицера гвардии. Войдя, он снял свою фуражку, окантованную мехом белого медведя. Светлые волосы его были коротко подстрижены. Он улыбнулся, и в его темно-голубых глазах, опушенных длинными черными ресницами, отразилась эта улыбка. Он, несомненно, был самым красивым мужчиной, какого Ту Хокс видел, однако в нем было достаточно мужественности, чтобы не называть его слащавым или смазливым.
Офицер щелкнул каблуками со шпорами, слегка поклонился и сказал глубоким баритоном: