Ответь навскидку, не обременяя себя мучительным раздумьем. Скажи - кому доверишь судьбу прокаженного мира? Благонравному судье, что не слышит голоса сердца? Нет, скорее раскаявшемуся убийце, отчаявшемуся в ожидании своей участи. Увлеченному собственным процветанием торговцу? Уж лучше клейменому рабу. Не ведающему бед, пышущему здоровьем юнцу? Тогда калеке, познавшему боль. Все просто - нельзя проникнуться пониманием, не испытав терзаний собственным телом. Оценит бремя страданий праздный обыватель? Нет, это дано поэту. Потерявший веру в душе никогда не сравнится с нищим проповедником. А впавший в маразм старец не сможет взглянуть на мир глазами ребенка. Наемник, калека, невольник, монах, менестрель и дитя - так сказано в Пророчестве.
В месте, которое здесь и которое везде. В странном пространстве, которое есть, и которого нет, скорее, оно вообще Непространство. Во время, которое сейчас, и которое никогда, а также вчера или завтра. На изнанке реальности, далеко за пределами всех измерений парит Нечто. Назови его Дворец Императора и воображение услужливо нарисует тонкие шпили с ажурными флюгерами, резные зубцы уходящих ввысь стен, бронзовые цепи, что удерживают тяжелый подвесной мост, переброшенный в Никуда. Скажи Остров и увидишь, как бирюзовые волны энергий омывают белоснежный песок пляжа, изогнутые пальмы изобилуют гроздьями спелых плодов и легкий дымок поднимается над тростниковой крышей хижины Отшельника. Или представь Темницу: замшелая кладка из неровных валунов, толстые ржавые прутья, перехваченные меж собой железными кольцами, и мрачные багровые отблески в узких бойницах - раскаленные жаровни ждут новых жертв Палача.
Не менее странные создания посещают иногда это место. Каждый волен видеть их по-своему. Увидим же так, как подобает истинным жителям нашего мира.
Женщина. Золотистые кудри непослушно выбиваются из сложной высокой прически. Правильное, мраморно отточенное лицо, прекрасное - холодное и живое одновременно. Одежда, скорее, ее отсутствие - тончайшее сплетение паутины в драгоценных искрах. Безукоризненной формы ноги в высоких сандалиях фривольно заброшены на подлокотник деревянного кресла. Она сидит, покачивая ступнями, и наматывает на мизинец солнечный локон. А маленькая сова, примостившись на спинке, невозмутимо чистит свои перышки.
Мужчина. Темноволосый и растрепанный. Его непокорные космы не созданы для черепашьих гребней. Руки в обхвате больше бедра иного атлета. Шары мышц, как живые, играют под бронзовой кожей при каждом намеке на движение. Мощные ноги широко расставлены, а узловатые пальцы напряженно стискивают поручни так, что дерево мнется податливой глиной. Взгляд исподлобья и опущенный подбородок, есть что-то бычье в облике, готовность к броску - не дань обстоятельствам, а суть. Не удивительно, что его аватара - дикий тур.
- Радегаст, я всегда восхищалась твоей грубой силе, - женщина улыбается и миллионами звезд вспыхивает Пространство, - но, поверь, прямое вмешательство только ухудшит положение.
- На кону очень многое, - рокочут литавры, голосу мужчины мало места в любом помещении, поле брани более подходит для его раскатов, - если они закрепятся, это изменит мироздание.
- Быть может, пришла пора, Ребенку нужны новые игрушки?
- Нам никто не может запретить обороняться.
- Участие Семей нарушит равновесие.
- Раньше нам удавалось найти общий язык с Силами.
Мужчина - необузданный напор, женщина - рассудительная сдержанность. Так было и так будет в вечном взаимодополнении двух начал.
- То была еще молодая реальность, а мы оставались чуть больше людьми.
- Паллада, тот мир все равно не спасти, мы должны отстаивать это, - мужчина-бык поднимает ладонью вверх свою пятерню.
- Дело уже не в мире. Помнишь, Семьи тоже заняли чье-то место.
- Предлагаешь оставить все, как есть?
- Не только. Попробуй еще раз забрать свору.
- Бесполезно, они, как и хозяйка, бродят по мирам так и когда им захочется - Бык взбешен, но теплое излучение Совы расслабляет напрягшийся разум.
- Трехликая еще слишком слаба, а мы и так сильно рискуем.
- Мы потеряем еще один форпост.
- Еще не время последней битвы, так сказал Видящий.
- Не могу сидеть, сложа руки. Я приду!
- Нет! - озорные зайчики в глазах женщины скованы ледяными кристаллами, - Пусть мир сам, если сможет, породит равного. Это будет лучше, чем Чужие.
- Чем оно обернется миру - добром или злом?
- Какая разница?…
Мертвый город. Да, на его задворках еще теплятся остатки сознания, но назвать это жизнью нельзя - существование, без надежды на будущее, вырождающееся бытие. Два десятка лет назад - центр провинции, известный далеко за пределами империи. Теперь - сметенная огненной волной с севера, глядящая на мир выжженными глазницами оконных проемов черная свалка отходов погибшей цивилизации. Прошлое, замершее на берегах величественного некогда озера. Сколько еще столетий будут смотреть с укором на деяния предков медленно погребаемые пылью времен безмолвные равнины.
Когда-то это место прозывалось предместьем Глазсков, гора - Кайской. Теперь - лишь элемент дышащего смертельными испарениями городского пейзажа, не лучшее место для стоянки случайных путников. Завтра - запретная территория, посещение которой будет караться смертью для смельчаков, позарившихся на отвратительные артефакты проклятой культуры. Но это завтра наступит очень-очень не скоро.
Однако сейчас - далеко не самый худший район, не затопленный запертыми водами, не оскверненный в полной мере дыханием смерти, открывающий величественный вид на центр Старого города. Слева - возносящееся вверх, некогда белое, закопченное ныне дымом пожарищ скопление жилых построек. Когда впервые полыхнул огнем горизонт, тысячи людей еще почитали этот надел покойным и уютным пристанищем. Черные стены, испещренные бездонными дырами стоят теперь памятниками людской беспечности. Чуть дальше - синие воды могучей реки, разрезающей город на две половины, отводящей излишки недавно кристальных вод Озера. Прекраснейшего Озера, названного коренными жителями этих мест, пришедшими задолго до имперцев, Морем Естества - Байгал-Далай. Три опоры рухнувшего, не выдержавшего мерных ударов ледовых плит моста, скрученные словно рукой титана остовы металлических ферм.
На противоположном берегу - руины и среди них непостижимым образом вздымается в небо тонким шпилем несуразный обелиск. Украшенный тремя ярко-красными полосами на ровной, лишенной украшений белой поверхности, указующим пальцем он грозит тучным небесам, роняющим вниз скупые тяжелые капли дождя. Что это - башня Владык, правящих городом, неподвластная разрушительному действию освобожденной стихии? Или просто гигантская труба, выбрасывающая на безопасную высоту сажу и грязь - остатки жизнедеятельности? Какие жертвы и каким богам приносили жители к этому алтарю, если понадобилось сооружать столь циклопическое строение? А рядом, намного ниже, у подножия слева, на берегу реки белеющий храм с треугольным навершием, справа, чуть дальше, другой, с зелеными куполами, потом еще один, иной формы, но такой же ослепительной белизны, неестественной на общем серо-буром пасмурном фоне. Воздвигнутые разнообразным богам, либо противоположным ипостасям одного божества они остались упрямо стоять, когда гибли в огне остальные здания.
Русло делает крутую петлю, отчего центр города становится похож на остров, остров святилищ, и за одинокими шпилями снова синеет лента реки, а дальше, сколько хватает взгляда, вплоть до горизонта, бесформенным нагромождением, развалины, руины мертвого города.
Кайская гора, застройка более чем вековой давности, одинокая и безлюдная, как и большая часть этой свалки. Обиталища бродяг и мутантов, кого непознаваемая сила города удерживает в своих незримых границах, не выпуская за пределы, там, в центре, подмигивающем местами неровными отблесками костров. Здесь тихо и пусто, даже стаи пожирающих друг друга собак не забредают на эту сторону.
Тихо и пусто, лишь трое странников, нашедших себе приют под сводами полуразрушенной лачуги. Двое, мужчины, склонились у огня и развлекают себя извечным спором, третья, девушка - снаружи, сидит на обломке, бывшем когда-то частью здания и нависающей теперь над обращенным к реке склоном горы.
Жизнь всегда контрастно выглядит на фоне разрушений, навевающих скорбные мысли о смерти, но девушка удивительным образом вписывается в пейзаж, состоящий из навороченных глыб, изогнутых железных прутьев, разбросанной утвари, наполнявшей раньше людские жилища. Она как часть всего этого, будто всегда находилась здесь, каменной горгульей всматриваясь в унылую картину - моросящий дождь вперемешку с изредка пробивающимися сквозь багровую пелену туч лучами заходящего солнца и белеющие в развороченном крошеве стены храмов. Абсолютно естественная в окружающем хаосе.
Если присмотреться, внешность девушки, при всем кажущемся сродстве с руинами, окажется очень привлекательной. Она прекрасна, густые черные волосы, собранные на затылке в бесформенный узел и прилипшие к щекам вдоль сбегающих струек воды пряди, огромные глаза, уставшие, с темными кругами и бескровные губы, рваные лохмотья вместо одежды, с трудом прикрывающие наготу - ничто, однако, не может оттенить красоту лица и гармоничность фигуры. Девушка сидит, подобрав ноги в потертых сандалиях, охватив колени руками, покрытыми змеящимися татуировками, какими на западе привыкли украшать женщин для утех, сидит и исподлобья смотрит вперед. Туда, где над умершими святилищами, над вонзающейся в небо полосатой стелой, вопреки обыкновению необычайно низко, ниже облаков зависло отливающее серебром тело дракона. И в ее глазах, темных, но не черных и не карих, как следовало бы ожидать, а густо-синих - ожидание, печаль и Ненависть.
- Кэт! - окликивает девушку один из спутников, плотный, дородного, не гармонирующего с сутью бродяги, вида человек, - еда готова.
Девушка не шевелится.
- Не беспокой ее, - возражает второй, худощавый, гибкий, как прут лозы молодой человек с прислоненной к колену гитарой, - она опять ушла.
- Несчастный ребенок…
- Да ладно, - юноша дует на деревянную ложку и пробует зачерпнутую из котла похлебку, - пусть еще покипит.
Плотный откидывается назад и смотрит на плачущие небеса. Свинцовые тучи кажутся тяжелыми, не способными удерживаться в воздухе, готовыми в любой момент обрушиться вниз, погребая под собой жалкие остатки жизни.
- А я уверен, - возвращается он к прерванному разговору, - все, как в пророчествах.
- Дались тебе эти пророчества, Брат, они ведь все, как не поверни, ни о чем, зато под любое событие подвести можно.
- Не скажи… написано было: "и раздался глас трубный, и выпал град, смешанный с кровью и огнем, и все это низверглось на землю. Треть земли сгорела, треть деревьев сгорела, и вся трава сгорела". Или вот: "почернело солнце, словно власяница, и вся луна стала кровавой. Звезды небесные упали на землю, как фиги, колышимые сильным ветром. Небеса раскололись и свернулись, как свиток". Хочешь еще? "Треть моря превратилась в кровь, и треть всего живого, что было в море, умерло, и треть всех вод стала горькой, и многие умерли от этой воды, ибо стала она горькой, треть солнца, и треть луны, и треть звезд были поражены, и стала черной их третья часть, и потому день лишился трети света своего". Ведь случилось? А написано было когда!
- Ты еще вспомни, что треть населения погибнет, и все птицы небесные мертвыми упадут на землю, День Гнева е-мое.
- Ну, почему нет?
- Потому - все без всякой мистики укладывается в сценарии: после выброса световой энергии огненная взвесь ударной волной поднимается вверх, разносится на большие расстояния, а потом горящие частицы выпадают на землю и порождают множественные очаги возгораний. После выделяющееся при пожарах тепло вызывает активное движение воздушных масс, создавая ураганы у поверхности, опять же вверх устремляются дым, пыль и сажа, сплошной тучей закрывающие солнечный свет, вызывая эффект сумерек и, как следствие, глобальное похолодание. Затем отравленные осадки и все такое. И мертвые птицы, и треть населения, ведь основной удар пришелся по крупным городам, в общем, все логично.
- Откуда ты такой умный?
- Мне, когда шарахнуло, пятнадцать лет было - книжки читал.
- Значит, сейчас тридцать три… Замечательный возраст.
- Знаешь, а я знал, что ты так скажешь, Большой Брат.
- Ты, кстати, намного моложе выглядишь, не говорили?
- Конституция у меня такая, а может, гормональный баланс сбился - жесткие излучения…
- Да… слушай, не о том мы спорим - укладывается, не укладывается, ведь главное - предсказано было.
- Просто ты фразы из контекста выдергиваешь… Дальше-то что по плану в твоем апокалипсисе?
- Может, и выдергиваю, - мужчина издает короткий смешок, - людям, Рус, ведь вера нужна, а там, по тексту, много разного, но в конце концов - Пришествие Царствия Небесного.
- Альфа и Омега, начало и пиз… конец, - кажущийся юношей продолжает помешивать бурлящую похлебку, - интересно, а драконы каким боком в твое писание лезут? Иносказательно? Так вон они, - кивает в сторону трубы-стеллы, - небо бороздят.
- Да, есть там и про дракона. И женщину, что породит Избранного, призванного править народами жезлом железным. Дракон же - Зло, и небесные воинства должны поразить его и сбросить на землю.
Неожиданно со стороны сидящей девушки раздается звонкий переливающийся смех. Она смеется радостно, от души, словно тысячи серебряных колокольчиков попеременно оглашают пространство своими яркими трелями. Звуки текут, завораживая, и даже солнечные лучи, что с трудом пробиваются сквозь черную пелену, начинают играть радужными красками. Время останавливается и вновь обрушивается на присутствующих унылой действительностью, когда смех прекращается.
- Так ликуйте же, небеса, и те, кто обитает на них! Но горе земле и морю, ибо дракон сошел на вас! Он полон злобы, ибо знает, что немного времени ему осталось! - нараспев декламирует девушка слова древней книги и озноб колкими дорожками змеится по спинам не знающих страха мужчин.
Спутники замирают в ожидании продолжения. Но та, кого называли Кэт, хоть это и не настоящее ее имя, вновь молчалива и бездвижна.
- Ух… аж мурашки по коже от ее откровений, - первым приходит в себя плотный.
- Не говори, - соглашается Рус и тянется за гитарой.
Старый инструмент. Кедровый корпус когда-то покрывал темный блестящий лак, а теперь дека потерта, а дорогой мозаичный рисунок розетки местами обтрепан. Колки и порожки раньше сверкали, радуя глаз - сейчас их покрывает матовый налет. Но музыкант берет гитару нежно, подхватывает гриф двумя пальцами правой руки и ласково скользит левой ладонью по волнующим обводам боков. Все струны, а это очень непросто в наступившие времена, на месте, хоть и перетянуты для левши и, даже не слыша первых аккордов, можно с уверенностью сказать - инструмент настроен на совесть. Ловкие пальцы начинают танцевать по ладам.
А в небе голубом горит одна звезда,
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит - тот любим, кто светел - тот и свят
Пускай звезда ведет тебя дорогой в дивный сад.
Голос молодого спутника спокойный и сильный, чуть грустный и такая же грусть в больших темных глазах, направленных вверх, сегодня все почему-то смотрят на небо, но в осанке, расправленных плечах, и гордом подбородке - достоинство. Достоинство человека, идущего на эшафот - ведь совсем не важно, как долог путь обреченного, десять твердых шагов по крутой лестнице или дорога длиной в тысячи верст и несколько лет. Достоинство осознающего неизбежность человека.
Тебя там встретит огнегривый лев,
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой оpел небесный
Чей так светел взор незабываемый.
Названный Братом покачивает головой в такт музыке. Высокий и массивный, он действительно напоминает деревенского пастыря, а густая окладистая борода лишь усиливает сходство. Солнце не спеша скатывается за горизонт, и скоро в небе воцарится идеально круглый силуэт луны, едва различимый в густом мареве.
- Сказано, - задумчиво говорит Брат, лишь смолкают последние аккорды, -
"стояли перед престолом и вокруг него четыре живых создания, со множеством глаз спереди и сзади. И первое из них было подобно льву, второе - быку, а у третьего было человеческое лицо, четвертое же было подобно орлу летающему".
- Да ну тебя! - усмехается гитарист, - Это же просто песня.
А в это время где-то все готово к жертвоприношению.
Общность существ, презираемая всеми и именуемая не иначе, как уроды. И гордо называющая себя метаморфами. Бессловесные животные, парии в мире считающих себя нормальными. Избранные, подвергаемые ужасающим превращениям на новом витке рукотворной эволюции вида. Первыми ступившие на путь Великой Трансформации. Из десяти оплодотворенных женщ… м-м-м… самок лишь одна вынашивает плод. Из десяти разрешившихся только у двоих рождается жизнеспособное, нет, даже так - условно жизнеспособное потомство. И только у половины из оставшихся приплод хотя бы относительно разумен. Один процент - неутешительная статистика. Все это компенсируется чрезвычайной плодовитостью. Способные понести самки метаморфов почти всегда беременны - так велит их свежеиспеченная религия. Требующая посредством слепого подбора неисчислимых вариантов, методом упорных проб и постоянных ошибок, всемерно оказывать помощь странному божеству в сотворении совершенного создания - Равного. Надо сказать, среди сотен невообразимых порождений иногда, редко, встречаются довольно любопытные экземпляры. Впрочем, речь не о этих капризах ополоумевшей природы или, пусть так, результатах усердного поклонения. Речь о самом культе, его обрядах. Предписывающих, например, ежегодное посещение Воронки - гигантского кратера в теле земли, заполненного грязно-зеленой жижей, в толще которой зиждется невероятная жизнь и, возможно, обитает сам Бог. Бездонной ямы, за несколько верст окруженной чужеродной, неестественной растительностью. Где лишь самые выносливые, преодолев головную боль и ломоту суставов, добираются до берегов и в религиозном экстазе исторгают содержимое своих внутренностей, впитывая божественную благодать. Очередную дозу. Для обилия и богатства метаморфоз. Метаморфы, ни во что не ставящие собственные жизни, заставляющие страдать себя, своих самок, своих детей во имя грандиозной цели - торжества Нового Человека.
Ежегодное паломничество - не единственное проявление учтивости высшим силам. Невнятные молитвы, изобилующие малопонятными терминами, вдохновенные проповеди Посредника - обязательная рутина, не стоящая внимания. Гораздо интереснее богоугодные жертвоприношения, что регулярно знаменуют пришествие большой луны и благоприятным образом влияют на возбужденное сознание паствы. Потому что жертва - еще один элемент торжественной церемонии отрицания старого. Потому что жертвы - не собратья по несчастью, а заблудшие, отвергающие прогресс атавизмы. Косные и слепые, противящиеся переменам жалкие остатки тупикового направления в развитии Человечества. Наивно полагающие себя людьми. Ископаемые. Не способные в кажущихся бессмысленными явлениях так называемых драконов усмотреть волю существ, ими управляющих. Лишь метаморфам дано знать истинную природу Дракона. Но тсс - это уже тайное.
Все готово к жертвоприношению в преддверие Ночи полной луны. Почти все, за исключением одной досадной мелочи. Сегодня у метаморфов отсутствует кандидат на роль жертвы.
- У нас гости, - Рус уложил гитару в плотный чехол и весь подобрался.
Еле слышимый шелест осыпающегося щебня со стороны расположившихся чуть ниже по склону развалин действительно выдает присутствие посторонних.
- Пятеро, - подтвердил Брат, - не больше.
- Нормально, договоримся, - музыкант подтащил к себе рюкзак, перелатанный шнурованный мешок на металлической раме, удобно лежащий на плечах и не напрягающий спину, и положил руку на приточенное оружие.
Более чем полуметровый широкий чуть изогнутый клинок сидел на длинной, в половину роста, рукояти легкого металла. Необычное орудие убийства было явно самодельным - где подсмотрел Рус столь странную конструкцию оставалось загадкой, сам же он уверенно именовал этот гибрид меча и копья Глевией. Имеется в запасе у странников снаряжение и поэффективнее, да стоит ли тратить невосполнимые заряды в пустяковой стычке? Брат тот вообще даже не посмотрел в сторону пары своих тонконосых ледорубов с изогнутыми желтыми рукоятками и ременными петлями, носивших не менее оригинальные прозвища - Гривеля. Тоже достойный инструмент, созданный, правда, для иных целей, но легкий, прочный и удобный, позволяющий владельцу, как говаривали соратники, заклевать любого, кто не внемлет миролюбивым речам Большого Брата.
- Друзья мои! - повысил голос последний, - Таящийся во тьме вынашивает черные мысли! Неужели алчете вы нашего скромного имущества? Выходите к огню, убедитесь в скудности бедных путников!
- Не выйдут, - также громко ответствует Рус, - боятся, что ли?
- Разве могут вызвать страх трое мирных пилигримов? - смиренно улыбнулся Брат, - Быть может наши скромные визитеры нуждаются в помощи и просто стесняются обратиться, скрываясь в сумерках?
- А, тогда конечно, наша обязанность - оказать всемерное участие.
- Кончайте трепаться, - хрипло отхаркнулся сумрак и на свет, покачиваясь, выползли три несуразные фигуры.
Один высокий и плечистый, с непропорционально маленькой головой, широченными ладонями-лопатами. Второй среднего роста, синевато-белесый, жирный, как слизень и безобразный в жидких бесцветных клочьях волос. Третий - словно сложившийся по полам под прямым углом, высоколобый, длинные руки гибко шарят над землей, похожий на паука, наверное, старший. Трое.
Брат бросил взгляд на Руса и отрицательно покачал головой.
- Остальные, щадя наши взоры, предпочли остаться в тени?
Обладатель маленькой головы ощерил рот в редкозубой улыбке:
- Ты думаешь, что умный, мертвый человек, - слова он с клокотом выплевывает, словно такой способ общения противен стремящемуся к вершинам совершенства.
- Мертвый? - удивился Рус.
- Не принимай слова моего друга лично, - хрипит Паук, - для метаморфов все вы - мертвецы, отжившие положенное.
- Метаморфы? - включился в разговор Брат.
- Измененные и изменяемые.
- Мутанты?
- Как будет угодно.
- И чем мы можем помочь вашему несчастному племени?
- Наверное, нам должно стать реально мертвыми, дабы соответствовать вашим воззрениям? - это уже Рус.
- Отнюдь, вы уже мертвы с точки зрения эволюции, а мы не воюем с мертвецами.
- И все же?
- Нам действительно нужна некоторая помощь - лишь один из вас, остальные могут быть свободны, пусть будет доброволец и решим дело мирно.
- Что станет с добровольцем?
- Он умрет, - в словах Паука полное безразличие к ископаемым.
- Такое не входит в наши планы.
Беседующие говорят спокойно и взвешенно, словно речь идет о приобретении овощей на рынке.
- Тогда умрете оба, а женщина станет нашей самкой.
- Мы воины, урод, - слова Руса бесстрастны, но костяшки пальцев уже побелели на рукояти Глевии.
Воины, это значит, что битва для них - профессия, а несколько неполноценных - не противники, лишь пища для их кровожадного оружия, повод поупражняться в искусстве убийства беззащитных, пусть даже двое, наивные, вооруженные луками, застыли в засаде. Пауку этого не понять.
- Толстый и баба должны остаться, - зашипел он в никуда.
Тут же в то место, где только что сидел Рус чиркнули о камни, высекая мелкие искры, две стрелы. Гитариста там уже нет. Казалось бы надежно упакованная, Глевия легко выскользнула из петель и в ловких руках Руса с радостным свистом рассекла воздух. Тело плечистого урода, что с ревом бросился навстречу наискось перечеркнула кровавая полоса. Непозволительно близко подошли метаморфы к своим противникам, хотя их можно понять - они же не воины. А Брат широко замахнулся и бросил что-то в темный проем, откуда прилетели стрелы.
Вдруг остов дома словно подсветился изнутри неестественно белым, святым светом, которого никогда не увидеть в настоящей природе. Из пустых глазниц окон брызнули практически осязаемые ослепительно яркие лучи, сопровождаемые пронзительным, закладывающим уши визгом. Нет, так кричать не способно ни одно живое создание.
Рус, не взирая на все эти эффекты, уже там. Вывалившиеся наружу, обезумевшие, сжимающие головы ладонями еще две пародии на нормальных людей - прекрасные цели для Глевии. Жаль только, они не способны сопротивляться.
Брат тоже, с несвойственной грузному телу грациозностью, оказался на ногах, сжимая в руках свои Гривеля-ледорубы, наедине со Слизнем и Пауком. Паук оперся на все четыре конечности, наверное, ему так удобнее, припал к земле и начал боком, еще более усиливая сходство с насекомым, обходить противника, жирный, отвлекая, принялся наскакивать спереди. Брат развел ледорубы в стороны и слегка повернулся в сторону Паука, стараясь не упускать из виду обоих. Он абсолютно спокоен - воин должен бояться перед боем, чтобы стимулировать выброс адреналина, и после, когда оный начинает покидать кровь.
Они бросились на Брата почти одновременно, только Паук оттолкнулся всеми четырьмя чуть ранее. Мужчина, вопреки принятой позиции, не стал блокировать удары и защищаться от нападающих. Слегка отклонив рукоятью невесть откуда взявшийся в руке Паука кривой нож, Брат кувыркнулся мимо Слизня и ловко чирканул его отточенным клювом ледоруба по дряблому боку. К месту схватки уже подоспел Рус и его уже окровавленная Глевия устремилась в приземлившегося Паука. Удар был смертельный, отбить его было невозможно, уйти движущийся по инерции метаморф просто не мог. Он сделал нечеловеческое - несущийся вперед, ухитрился резко подбросить тело вверх и в сторону. Вместо тщедушного горла оружие лишь глубоко полоснуло по плечу.
Тонко заверещав, на трех конечностях, прыжками, отталкиваясь от стен разрушенных зданий, с неестественной быстротой урод бросился прочь. Рус не стал его догонять, да и скорее всего и не смог бы, столь стремительны были движения.
А Слизень, похоже, даже не заметил рвано разошедшихся на боку тканей и обнажившейся в кровянистой улыбке безобразной желтовато-зернистой жировой прослойки. Он не чувствовал боли. Зато толстяк с удивлением обнаружил, что остался один против двоих неласково улыбающихся воинов. Отступать было некуда - с двух сторон на него напирали Рус с Братом, с третьей, безучастно наблюдая за поединком, оказалась странная черноволосая девушка. И Слизень принял единственное, кажущееся ему правильным, решение. Нелепо переваливаясь, но тем не менее достаточно быстро, он обогнул Кэт захватил ее за плечо и, приставив к горлу тонкий ржавый нож, попятился от наступающих.
- Ну-ну, спокойнее, - посоветовал Слизняку Брат, приподняв вверх пустые ладони.
Ледорубы чуть покачивались на охватывающих запястья ременных петлях, готовые в любое мгновенье вновь приняться за прерванное занятие. Крови им, в отличие от Глевии Руса толком испить не удалось, а оружие не любит обнажаться без толку.
Слизняк пробубнил что-то нечленораздельное, он был еще и нем, но понять смысл того, что он хотел сказать, было не сложно.
- Тихо, тихо! Ты ее отпускаешь и спокойно уходишь, - пообещал Рус, - Слово.
Слизняк помотал плешивой головой - верить таким головорезам он не собирался. Пат. Он также пятился назад, волоча за собой не сопротивляющееся тело девушки и царапая мраморную шею рыжим, быть может и от засохшей крови, лезвием. Вдруг в глазах Кэт блеснуло нечто ей не свойственное. Страшное. Правая рука метнулась к ножу и пальцы тисками сжали острие, не давая больше давить на нежную плоть, голова дернулась назад и затылок с хрустом приложился в синеватую безгубую челюсть. Левой девушка тоже перехватила державшую нож руку метаморфа, сама присела и нырнула назад подмышку Слизня, удерживая его потную ладонь с клинком. И вот она уже за спиной, а урод с удивлением разжимает руку - деревянная рукоять коротко дергается, удивительным образом направленный девушкой нож оказался в груди метаморфа.
А Кэт теперь совсем не интересует Слизняк, который сначала рухнул на колени, потом лицом вперед, еще больше загоняя лезвие в свое жирное тело, и забился в ритмичной агонии. Может быть, он ее и раньше не интересовал?
- Ну ты даешь! - присвистнул Рус.
- А ты говорил - безобидная, - Брат толкнул напарника в плечо и кивнул в сторону реки, - Смотри!
От берега отчалила и шустро начала удаляться в противоположную сторону небольшая лодка.
- Резвый какой!
- Спайдермэн.
Чуть позже, отчищая лезвие любимой Глевии, Рус заметит Брату:
- Зря ты шутиху перевел, я бы и так справился.
- Знаешь, ведь хрен его знает, - ответит Большой Брат, - подстраховаться никогда не помешает.
На самом деле, оглушительный вопль освобожденного духа шутихи сыграет не последнюю роль в предстоящих событиях. Пагубную или благотворную - можно судить лишь оценивая случившееся после с полностью беспристрастной точки зрения, а на это не способен никто. В любом случае - сыграет. Об этом спутники еще не знают, разве что за исключением, чем черт не шутит, Кэт, истинное имя которой несколько иное.
Странным образом дерущиеся ухитрились не вывернуть мирно бурлящий на костре котел с похлебкой. Количество жидкости значительно поубавилось, но это лишь пошло на пользу загустевшему вареву.
- Думаешь, вернутся? - Рус осторожно пригубил обжигающую пищу и блаженно закатил глаза.
- Могут, - Брат ел размашисто, орудуя ложкой не менее уверенно, чем Гривелями, и то, что употребляемое слишком горячо, его не смущало - вот ведь луженая глотка.
- Они придут, - Кэт сидела нахохлившись, подобрав ноги и держа под своей ложкой ладонь ковшиком, - пришло время Селены.
- Чье время?
- Селена меняет Охотницу.
- А, конечно.
- Она о луне, - пояснил Брат, - насколько я помню, древние считали, что три фазы луны находятся под властью трех разных богинь. Ну там, увядание, возрождение и полнолуние. Селена - полная луна.
Воины синхронно посмотрели на ночное светило. В городе его багровый диск на фоне развалин казался особенно громадным и зловещим. Позднее, чем выше он будет подниматься, тем скромнее будет выглядеть, разрушая иллюзию, создаваемую более мелкими ориентирами.
- А полнолуние - время психов, вот они и зашевелились.
- Значит, доедим и сматываемся?
- Смысл? - Брат вновь взялся за ложку, - Куда?
- Да, за город среди ночи - резона нет, да и если выследят, в чистом поле отбиваться, стрелами забросают - мало не покажется. Что предлагаешь?
- Среди руин от них бегать тоже толку никакого. Можно здесь остаться, место хорошее, высотка, забаррикадируемся, чтоб со всех щелей не поперли. Бойцы они, сам видишь - никакие.
- Да, дальше поножовщины не идут. Только, слышь, реакция у того горбатого - и тебя чуть не зацепил, и из-под Глевии ушел, а ведь должен был уже червей кормить.
- Если в одном месте убывает, должно же хоть где-то прибывать.
- Ты о чем?
- Они несчастные люди.
- Ну, Брат… Так сделай счастливыми - стань их ужином!
- Думаешь, мы им нужны для жратвы?
- Нет, конечно - они соскучились по интересным собеседникам.
- Спасибо, Рус.
- Это за что?
- Ты признал, что со мной приятно общаться.
- Э-э, нет! Когда тебя пробивает на проповеди, только вон Кэт способна не заснуть.
Мужчины весело засмеялись и даже девушка задумчиво улыбнулась.
- Ладно, - Брат хлопнул ладонью по колену, - пошли, осмотримся, нам еще камни таскать, там определимся, кто первый ночь дежурит.
- А чего там решать, - Рус поднялся, - ты по жизни встаешь не заря, а я ложусь под утро - значит, твоя вторая смена.
Они устроились в маленькой комнате на первом этаже жилого дома. Единственное окно выходило в сторону реки и с улицы находилось много выше человеческого роста. Узкий вход в комнату завалили обломками так, что снаружи на разбор ушла бы вся ночь. Из окна просматривался широкий сектор вниз с горы и Рус удобно устроился, положив локти на трухлявый подоконник.
- А может, они и не сунутся вовсе, - Брат зевнул, заворачиваясь в одеяло.
Девушка тоже находится у окна. Тонкая спина изящно изогнута и подбородок лежит на сгибе руки, лицо обращено туда же, куда смотрит Рус. Она, при всей своей странности, женщина, и очень привлекательная, поэтому поэт и музыкант изредка косится в ее сторону.
- Прекрасная ночь, не правда ли? Эта луна, эти звезды, хочешь, я спою тебе дивную серенаду?
Для Руса эти заигрывания давно уже стали чем-то вроде игры, насмешки над молчаливым безразличием спутницы. Она не выглядит недосягаемой, возможно, если проявить некоторую настойчивость, Кэт не откажет, но это будет выглядеть как уступка, снисхождение. Поэтому Рус смеется и подтрунивает, тщетно пытаясь разжечь огонь в ледяной пустыне. Неожиданно взгляд девушки становится теплым и озорным, заставляющим сердце забиться чаще а низ живота сжаться в тянущем, сосущем ощущении. Мужчина чувствует, как тает, растворяется и весь мир вокруг сокращается до размеров двух ярко синих озер-глаз напротив… И строго-назидательным голосом звучат незнакомые слова, срывающиеся с бледных, но безумно притягательных губ:
- Audi, vide, silе.
Ну и кто кого подначивает?
- Фу ты! - Рус затряс головой, отгоняя наваждение и Фокусируя зрение на окружающей действительности, - Опять, ты, Кэт, со своей тарабарщиной! Брат, а, переводи!
- И правда - делом бы занялся, - недовольно заворочался тот, - Она сказала - слушай, смотри, молчи.
- Понаучиваются мертвых языков… - деланно возмутился Рус, - Дорогая, ты так больше не делай, а то втрескаюсь, как пацан, буду лишь хвостом волочиться, ни на что не годный, и на гитаре тренькать.
Девушка понимающе улыбнулась. По-настоящему. Что-то знает она или предчувствует, неподвластное органам простых смертных. Что-то предстоящее в недалеком будущем.
Не сунутся… Как бы не так - обязательно. Они бы может и не решились, будь у них добыча попроще. Но время не терпит, сдавливает виски нависающий над головой бледный шар и укоризненно взирает новая звезда, недавно занявшая свое место на небосводе - Мать драконов.
А Кэт улыбается уже не Русу, задумчивое удовлетворение, усмешка блуждает по лицу девушки, находящейся и рядом и в недосягаемых высотах. Полнолуние. А дальше ночное светило начнет убывать, постепенно пожираемое черной тенью. Неминуемая смерть, предшествующая очередному обновлению. Темное время, время власти другой богини древних - Трехликой. И это хорошо.
Рус растолкал своего напарника очень скоро - в тусклом свете отчетливо выделялись скользящие по водной глади темные силуэты трех лодок.
- Не меньше дюжины, - зевнул, потягиваясь, Брат.
- Расчехляйся, - Рус расстегнул чем-то подобный на гитарный фуляр и извлек наружу самострел.
Похожий на те, которые повсеместно стали использовать в последнее время. Но только похожий. То же ложе, те же дуги, однако все формы - легкие и изящные, плечи двойные, с колесиками-блоками на концах и сложными перехлестами тетивы, удобная ребристая рукоять, защищенная дужкой спусковая скоба и поблескивающее стеклами прицельное приспособление. Такие сейчас не делают, странно, что предки пользовались схожим оружием. Невероятно, но этот арбалет - из минувшей эпохи.
- Ты из своей бомбарды погоди - сразу засекут, сначала я их щекотну, - посоветовал он Брату, который тоже взял в руки что-то, посерьезнее ледорубов.
Выглядит оно, конечно, грубее рядом с воздушными линиями арбалета. Потертое деревянное ложе с кованым затыльником и две короткие толстые трубки на нем - незатейливо и основательно, как и сам хозяин.
- Вообще спешить не будем - пусть втянутся, порыскают, - решил Брат.
- Угу, - согласился Рус и просто, без видимых усилий натянул тетиву.
Метаморфы не замедлили себя ждать. Первыми показались уже знакомый Паук в обществе двоих, не менее корявых, и еще одного, как ищейка шарящего носом у самой земли. Четверка остановилась и проводник начал указывать куда-то на землю, Ищейка упал, начал елозить лицом в грязи, пока его судорожные движения не прервались радостным щебетанием. Он вскочил, высокий, стройный, почти нормальный, широко расставил ноги и, неестественно выгнув спину и подняв лицо к луне, начал ритмично водить им из стороны в сторону. В полной тишине это зрелище походило на неспешный танец, в чем-то красивый, где-то отталкивающий. Неожиданно лицо повернулось в сторону окна и замерло. В бледном свете Селены оно оказалось таким же круглым и луноподобным - отсутствие даже намека на глаза, несимметричные дыры ноздрей без признаков носа и узкая щель рта. Тонкая рука метнулась вверх в указующем жесте, но тело беззвучно отбросило назад - короткое оперение выросло из груди Ищейки и он упал навзничь, Рус улыбнулся в темноте и начал вновь взводить свое бесшумное оружие. Брат лишь покачал головой, в который раз удивляясь - почти триста футов, нереальное расстояние для прицельной стрельбы из нынешних поделок.
Нападающим хватило мгновения, чтобы осмыслить произошедшее. Выстрел они, понятное дело, не засекли, но направление определить смогли. Пока они рассыпались, музыкант успел всадить стрелу в спину еще одного сопровождающего Паука.
- Минус два, - прошептал Рус.
Брат еле заметно кивнул и обернулся к девушке - та сидела в глубине комнаты на колченогом стуле, прижавшись лопатками к стене и запрокинув голову.
- Tredecim, - чуть шевельнулись ее губы.
- Еще тринадцать, - тихо перевел Брат.
Рус сделал осторожный шаг назад, вглубь комнаты, поднялся во весь рост напротив окна и по дуге провел арбалетом, отслеживая малейшие признаки движения среди разбросанных обломков. Тихо. Нападающие растворились - толи отошли, чтобы предупредить остальных, или двинулись вокруг, разведывая безопасные подходы.
Снаружи где-то под стеной хрустнуло стекло, Брат пальцем указал Русу направление, тот утвердительно качнул подбородком и беззвучно поплыл к противоположному углу окна. Внизу вновь заскрипели осколки и арбалетчик спустил тетиву. Упругий звук вонзающегося в плоть металла и хриплый вскрик. Двенадцать.
Тут же из-за разрушенных зданий, из тьмы вынырнули четыре приземистые фигуры и резво бросились вперед, оглашая ночь свистящим дыханием.
- Твою мать! - выругался Брат, - Вычислили!
- Своего подставили, - Рус уперся ногой в стремя арбалета и, распрямив спину, ввел в зацеп замок.
А его напарник поднял руку с зажатой "бомбардой".
- Не спеши! Этих мы и так положим! - Рус бросил стрелу на направляющую и, почти не целясь, выстрелил.
Еще один метаморф словно наткнулся на стену и опрокинулся на спину, широко взмахнув руками и высоко подбросив ноги. До окна добежали трое, где их, спрятавшись в тень, поджидали сжимаемые мозолистыми руками Глевия и Гривеля - дальнобойное оружие было пока отложено.
Кто-то из бегущих, не останавливаясь, метнул в квадрат проема короткий дротик, но скрытый мраком Брат легко уклонился.
- С линии! - рявкнул Рус, чутьем воина осознавший следующий ход метаморфов.
Бойцы синхронно оказались под прикрытием стены по обе стороны от окна и вне светлого серого прямоугольника, что оставляла на ободранному от досок полу нахально заглядывающая внутрь луна. Действительно, только они ушли, из развалин по три, с короткими интервалами в обороняющихся устремились длинные стрелы. Траектория была, конечно, не очень удачная, наконечники больше царапали потолок и чиркали по стенам выше человеческого роста, но какая-нибудь шальная посланница могла и зацепить - слишком плотным был обстрел. Стрелы ведь они, впрочем, как и иные летающие снаряды - дуры. Только Кэт также безучастно сидела в углу и не реагировала на сыплющиеся да ломающиеся тонкие древки, похоже она скептически относилась к случайностям.
Пальба продолжалась безостановочно, пока наступающие не добрались до здания и узловатые пальцы первого из них не вцепились в подоконник. Пружинистым рывком метаморф бросил тело вверх и вперед, в окно, но длинная Глевия вынырнула сбоку и описала короткую дугу, разверзнув горло мутанта в кровавом подобии второго рта. Однако цепкие ладони следующего тут же впились в древко, сковывая движения, а третий, массивный, но неожиданно ловкий, головой вперед кувыркнулся внутрь, уйдя из-под размашистой глиссады ледоруба. Рус втащил своего оппонента и они застыли друг напротив друга, сжимая Глевию в четыре руки и соревнуясь в силе. Брат развернулся к противнику и бешено начал вращать Гривелями в ложных и настоящих выпадах. Схлестнувшийся с ним метаморф оказался удивительно хорош. Схватка могла бы затянуться, и даже неизвестно, кто вышел бы победителем - грузный мощный Брат или кошачье-грациозный мутант, если бы отстраненно сидящая позади Кэт не ткнула последнего под коленку. Нога предательски подломилась и этого хватило, чтобы острые клювы беспрепятственно погрузились несколько раз в беззащитную плоть. Рус тем временем извернулся, вырвал оружие крутанул его мельницей над головой и последний из нападавших лишился сначала руки, а затем и головы. Не сговариваясь, воины выбросили мертвые тела наружу - дабы не мешали внутри и путались под ногами тех, кого принесет следующей волной. Сколько там осталось противников, кажется, восемь?
- Ну? - перевел дух Брат.
- Перекур, - Рус снова взялся взводить арбалет.
Передышки не получилось и бойцы принялись наблюдать следующее действо метаморфов. В бледном ночном освещении раскинувшегося перед окном двора показались семеро, по два спереди и сзади, а в центре, поддерживаемое с обеих сторон дюжими мутантами, плелось жалкое создание. Тощее и немощное, на дрожащих тонких ногах и с свисающими руками-плетьми, оно отталкивающе выделялось даже среди безобразных спутников громадной, превышающей нормальную раз в пять, безвольно качающейся из стороны в сторону головой.
- Сейчас я этого лобастого, - Рус прижал к плечу арбалет.
- Погоди, - остановил его рассудительный Брат, даже не поднимая свое оружие.
И зря.
Неожиданно обоими овладела какая-то странная апатия и слабость. Музыкант, с трудом сопротивляясь неподъемному грузу ставшего вдруг тяжелым арбалета, дернулся, короткий болт уныло вжикнул и ушел вверх, в лицо анемичной Селене. Брат выгнулся, пытаясь вскинуть бомбарду, но руки не слушались, да и разум медленно отказывал, погребенный под тяжелым прессом чужого отчаянного безразличия. Четверо из стоящих напротив неотвратимо уверенно двинулись вперед, а в окно уже лез, хромая, если можно так сказать, на раненную руку, неизвестно откуда появившийся Паук. Наверное, он все время находился поблизости, ожидая под стеной своего часа. Дождался, вот он уже между бойцами и радостно скалится в обездвиженные лица, переводя взгляд с одного на другое, где сейчас живут лишь подернутые поволокой глаза. И узлами вздуваются вены на окаменевших руках в тщетных попытках хоть пошевелиться.
Паук распрямился, насколько позволил искривленный позвоночник, и начал поигрывать кривым кинжалом, словно раздумывая, с кого начать. Тьма за спинами воинов вдруг отступила, проявляясь мертвенно бледным, даже более безжизненным, чем лик луны, овалом. Мраморное лицо с глазами цвета синевы кованной истинным мастером стали, цвета бури.
Умирая, Паук осознает, что представшее перед ним существо страшнее любого из ужасных порождений отравленного города. Но он этого никому уже не расскажет.
А Кэт, она не поддается странному воздействию, подошла к окну и, напряженно морща лоб, уперлась взглядом в большеголового… телепата? На мгновение воины ощутили прилив сил, давление отступило, возвращая членам свободу движений. И молниеносно взметнулась вверх кисть Большого Брата, сжимающая полированный приклад. Но мгновение оно мгновение и есть. На полпути рука сорвалась и вновь опала гибкой плетью, лишь оглушительно рявкнуло двойным раскатом грозное оружие, в щепы разлетелся толстый подоконник и огненная вспышка осветила бескровные лица.
Позже, вспоминая этот кошмар, Рус споет словами старинной баллады:
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней - ее власть велика…
А сейчас Кэт бессильно прислонилась к стене и закусила губу, по виску ползет предательская капля пота. Время гордячки-Селены… Еще слишком слаба…
Вновь обездвиженные бойцы могут лишь наблюдать, как вразвалочку приближаются четверо убийц, как бьется вдали в мелкой конвульсии большеголовый метаморф и как появляются на усеянном хламом дворе новые персонажи.
Один, высокий, ростом с Брата, плечистый, но настолько худощавый, что грязный свитер на нем кажется повешенным на вешалку, подволакивающий ногу, но вместе с тем изысканно хищный, безошибочно направляется к телепату. Спину ему прикрывает фигуристая девушка в обтягивающих кожаных бриджах и короткой матерчатой куртке. Пришелец играючи отражает атаку оставшихся с Большеголовым пары телохранителей, причем один сразу падает мертвым, второй тоже падает, но его добивает движущаяся следом девушка. Телепат стоит один и трясется, но не от страха - просто он не в состоянии самостоятельно удерживать свое тело. Женщина ойкает и оседает, но хромой также уверенно продолжает свой путь.
- Кто ты? - удивленный голос метаморфа не тонкий и писклявый, как можно было ожидать, а густой и гулкий, что, с одной стороны неудивительно при такой большой голове, а с другой странно - ведь грудная клетка у него меньше черепной коробки.
Затем удивление сменяется пониманием и негодованием:
- Опомнись, измененный брат!
Но сабля в руках хромого взлетает и опускается - редкий трофей, голова диаметром в фут падает в грязь.
Брата с Русом отпускает, начинает шевелиться упавшая позади пришельца девушка, а четверка оставшихся метаморфов нерешительно переминается и позорно спасается бегством. Их никто не преследует.
Воины в маленькой комнате предусмотрительно выжидают, неизвестно, чем еще обернется для них явление хромого с подругой, но Кэт безрассудно, легко спрыгивает с почти восьмифутовой высоты и спокойно идет.
Хромой боец отбрасывает в сторону оружие, сгребает скрывающую черты лица широкополую шляпу, после чего становится видно насколько оно обезображено, изуродовано шрамами, и медленно, словно остерегаясь провалиться на тонком льду или увязнуть в непроходимом болоте, движется навстречу.
Они встречаются посреди двора и лунный свет серебрит их силуэты и вновь зарядивший дождь омывает их лица. Он - сильный, страшный и одновременно грустный. Вытянувшийся рваный свитер висит, обнажая жилистую шею и, в прорехах, гибкую мускулатуру, а высокие шнурованные ботинки, в которые заправлены потертые темные штаны, плотно замазаны комьями налипшей грязи. Она - на голову ниже, хрупкая и изящная, в своих лохмотьях абсолютно подходящая, сочетающаяся с грубым оборванцем, печальная и чувственная. Они не отрывают глаз друг от друга и она ведет алебастровым пальцем, повторяя извилистое русло пересекающего его лицо шрама, теребит коротко и неровно стриженые волосы. Что это - капли дождя бороздят шершавые щеки или скупые слезы ищут себе выход?
- Здравствуй, Убийца Драконов, - говорит она.