Сможешь, не сможешь, а выложишь сумму, милости ждать от судьбы бесполезно.
Честью торгуя, остался с долгами. И только любовь отдаем безвозмездно.
Годы умчатся, и старость наступит. Друга плечо ощутить пожелаешь.
Нету его, променял на минуты тех наслаждений, что сейчас упреваешь.
Гибель души, загнивание тела наука признала процесс безвозвратным.
Что ты хотел, и чего ты хотела, нету дороги, пути нет обратно.
Ну, почему оглянуться не смог ты, ты почему без оглядки бежала?
Счастье осталось за горизонтом. Сумрачно, душно и пусто жить стало.
Говорят, у него будто памяти нет. Позабыл, там, где был и что брал, позабыл.
У другого склероз, ничего, мол, не помнит, с кем когда-то, о чем и что говорил.
Это болезнь, несчастье бы вроде. Только завидую этим больным.
Дар забывать им природа ссудила. Дар посчитал бы счастьем большим.
Время не лекарь, и время не доктор. Раны телесные, раны души
Памятью лечат, а чаще склерозом. Только забыв их, излечимся мы.
Шрамы на теле и шрамы на сердце. Эти понятия вещь не абстрактная.
Годы проходят — они остаются и возвращают меня в жизнь обратную.
Водкою глушим воспоминания, или казаться хотим толстокожими.
Прячем рубцы под кремами и лаками, и за довольными сытыми рожами.
Только все мстит нам год 31-ый. Слабость и подлость не может простить.
И не вернуть его в прежние рамки. Памятью бьет нас и памятью мстит.
А если склероз не идет во спасенье, есть еще лекарь сильнее его.
Совесть, точнее ее неимение. Вот не хотел бы иметь я кого.
Морду лопатой, и все, и всех к черту. Я здесь живу, и живу на века.
Дети побоку и стервы побоку. Все для меня, существую пока.
После меня пусть потом, конец света. Пусть ни трава, ни леса не растут.
Смех со злорадством, и смех лишь для смеха. С совестью пусть остальные живут.
Кто-то страдает рядом за дверью, слезы текут у кого-то из глаз.
Эта беда, это совесть людская. И не должны проходить мимо нас.
Эту морду лопатой избил бы лопатой. Я не хочу быть слезам виноватым.
Пусть меня любят и даже жалеют. Ради такого готов пасть на плаху.
Совесть и память меня не бросайте. В радости, в горе втроем проживем.
Счастье не только у сытых, довольных. Счастье в жизни самой, даже в том, что умрем.
Роскошь, банкноты, билет казначейский в час роковой не спасут от суда.
Совесть и память меня пожалейте. Вас я возьму, отправляясь туда.
Мой 31-ый, тебе благодарен, тем, что ты был и не хочешь забыться.
Может, был глуп и был я бездарен, только хочу я опять повториться.
Пусть ноют раны, гноят, кровоточат. Я вас не предал, себя победил.
Сто раз жалел за тот трезвый расчет. Только любил и ничто не забыл.
Месть я воспринял, как шквал камнепада. Нету спасенья, укрыться нельзя.
Так бы и сгинул под грудою щебня, если бы рядом не стали друзья.
Было, тонул и вопил от ударов. И расползалась земля подо мною.
Небо давило, ветра с ног сбивали. Смерти хотелось от жизни такой.
Сопротивлялся, хватался за воздух, падал, лицом ударяясь в грязь.
Но поднимался, лицо, продирая, плача от злобы, но чаще смеясь.
Не было рядом того, кому верил, были далеко, кого я так ждал.
Жесткий экзамен судьба подвернула. Битым остался, хотя устоял.
Битая морда, душа искалечена, криком орет, и как язва болит.
Кажется долго, и кажется вечно то, что унижен, и то, что побит.
Муки бессонницы также терзают. Все восстает и бунтует во мне.