- Родион! А ты?
- Действительную отсаперничал, - отозвался Гуляев. - А под конец в десанты попал...
- И я служил. А дядя Федя насквозь войну прошел. И Гуцких тоже. И вот, - слышь, Баптист? - ты думаешь, мне лить свою кровь охота? Дураков нету. Однако гляди, Родион, в случае чего, значит, мы с тобой должны детей этого Баптиста оборонять?
- Выходит, так, - подтвердил Родион.
- А почему?
- Кто их разберет, елки-моталки! - подзадорил Родион.
- Кто? А мы? Разбере-е-ем, неправда! Я знаю, где тут корень. Просто он стерво, кусок несчастный - думает на чужом хребту в рай въехать.
(Оборонять? Это, конечно, придется в случае чего, но вот и войны нет, а дезертиры есть. Если не работает кто или вполсилы норовит, - значит, он на чужом горбу едет. Все люди зависят друг от друга: труд этих хороших мужиков идет какими-то тайными путями, распределяется и хоть немного, да подкармливает дармоедов. Нет, если б каждый нес свои два пудика, много всем бы народом можно унести!..)
- А я так полагаю, - послышался чей-то насмешливый голос, - что на том свете, если он есть, тоже разберутся и за такую подлость заставят век пожары тушить...
- Пожары! - Голос был неразборчивым - дядя Федя, видно, совсем засыпал. - Вот нас подо Ржевом мололо...
- Слышь, Баптист! Значит, ты так и не возьмешь оружию?
- У нас запрет под присягу становиться, - смиренно сказал Баптист.
- "Запрет", - передразнили его. - Врешь ты все! Кусок свинячий, с-с-сука!
- Тихо! - предостерег Родион. - Девчонка тут.
Пине было слышно, как пожарники покашливают, посапывают и шмыгают носами, как ворочаются, тревожа соседей. Должно быть, они чувствовали, что работы с этим пожаром мало, и не берегли силы, хотя знали - Родион все равно подымет их завтра чуть свет.
- Пожары! Пожары еще ничего, - послышался смутный, полусонный голос Неелова. - На пожарах-то... это... еще туда-сюда...
- Да что же еще хуже? - вдруг раздался въедливый голос Евксентьевского.
- А тебе тут тоже плохо? - Крепкий голос, что "ел" Баптиста, нашел другую мишень. - Правда, мы ваньки и ничего не понимаем, а ты говори о своем, будто мы тебе ровня. А? Говори!
- Ну скажите, сколько вам платят за такую лошадиную работу? презрительно спросил Евксентьевский.
- Сколько ни платят - все наши. А ты, парень, что ни скажешь - все поперек пуза...
- Товарищ Гуляев, вот сколько ты в месяц получаешь? - гнул свое Евксентьевский.
- Сто двадцать, - сказал Родион.
- И это деньги?!
- Да за прыжок десятку, но разве только в этом дело?.. Вот что давайте-ка спать. Ша!
Евксентьевский хотел добавить что-то еще, но его оборвали, да и сам он, видно, вспомнил, что слово Родиона тут закон, замолк. Скоро храп послышался в палатке, а Родион в темноте все сцеплял и сцеплял застежки мешка. Пина невзначай притронулась к его руке, сжала ее и так оставила, а Родион невыразимо сладким жестом трогал ее ладонь, прикасался к пальцам, ощупывая дешевенькое колечко.
10
Старший следователь. Гуляев, у вас семья есть?
- Мать.
Старший следователь. Она не с вами живет?
- В Казачинском районе.
Старший следователь. Вы сообщили ей?
- Нет.
Старший следователь. С самой весны она ничего не знает?
- Ничего.
Старший следователь. Хорош сынок! Как же это вы мать бросили?
- Почему бросил? У нее там избушка, я ей посылаю. Зимой был. А что поделаешь? Летим другой раз над районом, и я, кажется, без парашюта бы спрыгнул. А сообщить не могу, она и так из-за моей работы переживает...
Утром Родион, разглядывая небо и далекие гольцы, хмурился, а Пина торопилась с завтраком. Бирюзов переглядывался с Родионом. Пожарники почему-то не стали ждать чаю, хотя из-за высоты этих мест вода на костре в момент подымалась ключом.
Все ушли в гору быстро, скоро послышались удары мотыг, и камень посыпался почти к самой воде. Пина не понимала, зачем так спешить - до пожара еще очень далеко, а добить полосу по ручью совсем было пустяковым делом. Она не обратила внимания на то, что долину сверху затягивало синей дымкой, а невидимые канюки кричат надрывно и тоскливо, как перед бедой.
К завтраку полоса была готова. Тут бы радоваться, но пожарники ели торопливо, разговаривали у костра неохотно, с обычными своими паузами и как-то невразумительно.
- Отдохнули...
- Отдохнешь!
- А Бирюзов-то думал позверовать.
- Не до баловства.
- Да-а-а. Тут потащит - только держись.
- Труба настоящая.
- А я еще вчера сказал - закат нехороший, розовый.
Тут Евксентьевский ни к селу ни к городу начал болтать что-то насчет атомного века, говорил для всех, но было видно, что мужики его не слушают.
- А что же ты молчишь, товарищ Гуляев? - Родион вздрогнул. - Поговори, ты же тут начальник!
Родион даже не посмотрел в его сторону; взгляд тянуло туда, к вершине Учуги, где дымы будто бы начали густеть. Сказал: