– Я не знаю, – сказала Нгаалу, – об этом ничего не упоминалось. Коммандер Эк’м Валь, похоже, куда-то исчез.
– Вот как? – Ном Анор был заинтригован. Он не знал, почему Нгаалу рассказывает ему это, но история была интересной. – Возможно, он лгал и был наказан за это.
– Возможно, – согласилась Нгаалу, – но слухи об этом продолжают распространяться.
– Ты думаешь, это может быть важно?
– Мои инстинкты подсказывают мне слушать. Джиидаи говорят, что надо доверять своим инстинктам.
Ном Анор едва не закатил глаза.
– Разумеется, слушай и если услышишь что-то важное, сообщай мне немедленно.
– Конечно, Пророк. Я преданно служу нашему священному делу.
Она замолчала, ожидая, что он заговорит.
Ном Анор почувствовал жалость к ней, и бросил комплимент, как Шимрра мог бы бросить еретика йаргх’унам на закуску:
– Ты отлично выполняешь свою работу, Нгаалу. Твое искусство разведчика достойно восхищения.
Нгаалу фыркнула.
– Это все, что я могу сделать против той жестокости, с которой Шимрра душит истину.
– Мы все гордимся твоей храбростью и настойчивостью.
Жрица покрутила в пальцах оставшуюся ветку воскового дерева.
– Иногда это очень тяжело… – сказала она.
– Ты должна отдохнуть.
Нгаалу действительно выглядела очень уставшей, как физически, так и морально. Да и сам Ном Анор почувствовал, что ему нужно отдохнуть. Хотя в глубинах Йуужань’Тара не была заметна смена дня и ночи, все же Ном Анору приходилось прислушиваться к своим биоритмам.
– Возвращайся в свою комнату и поспи, – сказал он.
Нгаалу кивнула и поднялась на ноги.
– Наша борьба продолжается. Скоро мы добьемся успеха.
Ном Анор ободряюще кивнул, скрывая усталость за улыбкой.
Нгаалу поклонилась и ушла. Едва она покинула комнату, послышался осторожный стук в дверь.
Ном Анор вздохнул.
– Да? – отозвался он, ожидая, что это Кунра пришел спросить насчет использования "фальшивых еретиков".
Охранник снаружи открыл дверь и впустил Шуун-ми. "Отверженный" осторожно вошел в комнату и поклонился.
– Простите меня, Пророк, за столь позднее посещение.
Ном Анор раздраженно махнул рукой.
– В чем дело?
– Я просто подумал, не нужно ли вам чего-нибудь?
– Если бы мне что-то было нужно, неужели я бы не позвал тебя?
Шуун-ми угодливо кивнул.
– Вы не приказали подавать ужин. Я подумал, что…
– Я не голоден, Шуун-ми.
"Отверженный" снова раболепно поклонился.
– Простите, Йу’Шаа. Я думаю только о вашем благополучии.
– Я ценю твою заботу, – сказал Ном Анор, – но сейчас я должен отдохнуть.
– Как пожелаете, Пророк, – Шуун-ми поклонился в третий раз и собрался уходить. Но, подойдя к двери, он обернулся, как будто забыл что-то.
– Разрешите мне взять ваш углит-маскун, его нужно привести в порядок.
– Мой углит-маскун? – Ном взглянул на стену над своей постелью, где на йорик-коралловом крючке висел маскун. Действительно, "второе лицо" Пророка нуждалось в уходе.
– Хорошо. Он и в самом деле немного потрепан. Спасибо, что напомнил, Шуун-ми.
– Я приведу его в порядок и верну вам утром, до того, как вы начнете первую проповедь.
Усталость снова обрушилась на Ном Анора при напоминании о повседневной рутине. Он снова вспомнил, как низко он пал. Он может снова подняться наверх на гребне революционной волны, но для этого предстоит еще очень много работы. Еще долго он не сможет выйти на поверхность Йуужань’Тара в своем истинном обличье.
– Простите, Йу’Шаа, – пробормотал Шуун-ми, – я тут болтаю и не даю вам отдохнуть. Вам действительно сейчас ничего не нужно?
Ном Анор покачал головой.
– Обещаю, что позову тебя, как только мне что-нибудь понадобится.
Шуун-ми в четвертый раз поклонился и, наконец, вышел из комнаты.
Ном Анор для надежности закрыл дверь тяжелым засовом, чтобы быть уверенным, что никто больше не помешает его отдыху. Он услышал, как за дверью шептались голоса Шуун-ми и Кунры, они говорили быстро и возбужденно, как будто спорили, но у Ном Анора уже не было сил прислушиваться. "Пусть они сами разбираются", – подумал он, укладываясь на кровать. – "По крайней мере, им будет, чем заняться".
Ном Анор быстро заснул. Ему приснился йуужань-вонг с лицом более изуродованным, чем Ном Анор когда-либо видел до этого. Кожа с лица была содрана, и разорванная плоть истекала кровью и гноем. На месте носа зияла кровавая рана, рот представлял собой безгубую зубастую пасть. Вместо глаз на него смотрели два злобно горящих красных мкаак’ита.