88035.fb2
— Я хочу, чтобы это сказали Старые.
Она рассмеялась.
— Ты говорить духи-вещи. Я-Атласка, я они давать, Константин-человек. Я давать, ты брать, все торговать, много хорошие вещи, все хорошо.
— Приходи завтра, — повторил он и отошел. Непривычно высокая фигура под косым дождем… Атласка — Там-Утса-Питан сидела на корточках, позволяя дождю хлестать по ее сгорбленной спине, и глядела на могилу, на которой пузырились лужицы.
Она ждала. Наконец пришли остальные, не успевшие привыкнуть к людям. Среди них был Далют-Хоз-Ми, не разделявший ее восхищения людьми, но тоже любивший Беннета.
Люди бывают разные — это хиза усвоили хорошо.
Атласка прижалась к Далют-Хоз-Ми — Солнце-Сияет-Сквозь-Облака, — и он, глубоко тронутый этим жестом, принялся раскладывать перед ней на циновке дары… Так полагалось делать весной — сейчас была зима.
— На Верхней нужны хиза, — сказала Атласка. — Я хочу увидеть Верхнюю. Хочу…
Она давно мечтала об этом, с тех пор как услышала от Беннета о существовании Верхней. Из того мира пришли Константины (и Лукасы, но о них хиза старалась не думать, представляя Верхнюю такой же яркой, наполненной дарами и другими хорошими вещами, как все корабли, прилетавшие с нее). Беннет описывал им «просторное металлическое место, протянувшее руки к Солнцу, пьющее его силу». Из этого места быстрее, чем ходят великаны, быстрее, чем хиза способны вообразить, прилетают корабли. Все вещи плывут оттуда и туда… А теперь Беннета не стало, зато благодаря ему в жизни Атласки появилось Время под Солнцем.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Далют-Хоз-Ми.
— Моя весна будет там, на Верхней.
Он прижался плотнее, обнял ее рукой. Она ощущала его тепло.
— Я с тобой, — сказал он.
Это было жестоко, но она страстно мечтала о первом путешествии, а он страстно мечтал о ней. Седая зима истаивала, они уже думали о весне, о теплых ветрах и разрывах в покрове облаков. И Беннет в холодной могиле рассмеялся, наверное, своим странным человеческим смехом и пожелал им счастья.
Хиза всегда путешествовали по весне.
Обед снова остыл, все опоздали, измученные перипетиями минувшего дня. Новые беженцы, еще больше неразберихи… Поймав себя на угрюмом молчании, Дэймон оторвал глаза от тарелки. Элен тоже безмолвствовала. Это его встревожило, и он протянул руку над столом, чтобы положить ее на кисть Элен, неподвижно лежавшую около тарелки. Кисть повернулась ладонью вверх и приподнялась, чтобы переплестись с его пальцами. Элен выглядела уставшей не меньше мужа. Она слишком много работала, и не только сегодня. Труд — своего рода лекарство от тоски: позволяет забыться. Она ни разу не завела речи об «Эстели», она вообще мало говорила. «Может быть, — предположил Дэймон, — у нее столько забот, что не до разговоров?»
— Сегодня я видел Толли, — хрипло произнес он, пытаясь нарушить молчание, пытаясь отвлечь жену, сколь бы ни была мрачна затронутая тема. — Он выглядит… спокойным. Никакой боли. Абсолютно никакой.
Ее пальцы сжались.
— Значит, ты поступил правильно.
— Не знаю. И вряд ли узнаю когда-нибудь. Он сам просил.
— Он сам просил, — словно эхо, повторила она. — Ты изо всех сил старался не допустить ошибки. Больше от тебя ничего не зависит.
— Я люблю тебя.
Губы Элен задрожали, и она слегка улыбнулась.
— Элен.
Она убрала руку.
— Как ты думаешь, Пелл останется нашим?
— Ты боишься? — спросил он.
— Боюсь, что ты в это не веришь.
— Почему ты так думаешь?
— На то есть причины, но вряд ли ты захочешь их обсуждать.
— Не надо говорить загадками, я никогда не был в них силен.
— Я хочу ребенка. Мой испытательный срок закончился. Надеюсь, ты не передумал?
У него запылали щеки. Он боролся с соблазном солгать.
— Я-то нет, но, по-моему, говорить об этом еще рановато.
Она скорбно сжала губы.
— Я не знаю, что ты задумала, — произнес он. — Не знаю. Если Элен Квин хочет стать матерью, то никаких проблем. Тут все в порядке. В полном. Но я надеюсь, здесь нет никакой подоплеки…
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты очень долго раздумывала. Я все время наблюдаю за тобой, но ты же ничего не говоришь прямо. Чего ты хочешь? Что, я должен сделать тебя беременной и отпустить на все четыре стороны? Боже, что это я несу!
— Я не хочу воевать. Не хочу. Я сказала тебе, чего хочу.
— Но почему сейчас?
Она пожала плечами.
— Не могу больше ждать. — Она нахмурилась, а Дэймон впервые за последнее время увидел глаза настоящей Элен — нежной, женственной.
— Ты за меня боишься, — сказала она. — Я вижу.
— Порой мне кажется, я просто ничего в тебе не понимаю.
— На корабле… это мое дело — рожать ребенка или нет. В чем-то члены корабельной семьи бывают близки, в чем-то расходятся. Но у тебя своя семья… Я это понимаю. И я не против.
— Это и твой дом.
Она ответила самой мимолетной из своих улыбок.
— Так что ты на это скажешь?
Станционная служба планирования распространяла предупреждения, которые можно было расценить и как советы, и как настоятельные просьбы. И дело было не только в «К». Шла война, враг подступал, и правила в первую очередь относились к Константинам.