Когда сгустились сумерки, усталые, но преисполненные чувством выполненного долга, завоеватели начали устраиваться на ночлег.
Никто из заснувших десяти миллионов землян так никогда и не проснулся, не пережил эту первую ночь.
Да, они завоевали планету Мож. Но герои-победители не имели представления об одной детали: на этой планете смерть была заразной.
Мрачноватый и не новый в фантастике вариант историософии как бесконечного развития во времени концепции войны Жак Стенберг как бы поверяет алгеброй.
Война не только аморальна, но и лишена, в конце концов, логического основания. Этот вывод вполне совпадает с положениями популяционной генетики. Логичны, с точки зрения выживания вида, кооперация и взаимная помощь.
Об этом размышляет ученый-писатель.
Существует расхожее представление о дарвиновской теории естественного отбора: основное условие эволюции — борьба за существование. Это условие переносилось и на эволюционное развитие человечества, откуда следовал определенный вывод. Человек от природы эгоистичен, его основные инстинкты — самосохранение и стремление к личной выгоде. Тогда как можно объяснить нередко проявляемые людьми жертвенность, милосердие, самоотвержение, готовность рисковать собственной жизнью ради других? Откуда в человеке этот естественный альтруизм?
Считалось, что все прекрасные качества и этические начала приобретаются человеком в ходе индивидуального развития, и решающая роль здесь принадлежит воздействию среды, воспитанию, религии. Внимательное чтение классических работ того же Дарвина уверенность в этом колеблет. Более того, от нее не остается и следа при знакомстве с трудами ряда отечественных исследователей века минувшего и нынешнего.
Но вернемся к Дарвину. Вводя в науку понятие борьбы за существование, ученый подчеркивал, что трактовать его следует «в широком и переносном (метафорическом) смысле, то есть включая сюда зависимость одного живого существа от других, а также — что гораздо важнее — не только жизнь самого индивидуума, но и возможность для него оставить по себе потомство» («Происхождение видов»). Да, идея о борьбе за существование универсальна, но каким оружием она ведется и кто в ней побеждает? Говоря о борьбе «метафорической», Дарвин подразумевает не агрессию друг против друга внутри вида, а конкуренцию межвидовую, точнее — вживание в среду, которое позволит существовать и оставлять потомство. Он уточнял эту мысль в последующем своем труде «Происхождение человека», говоря о том, что процветать и оставить наибольшее потомство смогут сообщества, «которые содержат наибольшее количество сочувствующих друг другу членов». Не случайно Дарвин, обычно приводящий множество доказательств и примеров в пользу того или иного положения своего труда, фактически не находит ни одного примера в подтверждение борьбы между особями одного вида. Она принимается как аксиома.
Добро и Зло, существующие извечно рядом, — великие философские категории. Но с точки зрения биологии, эволюционной генетики, оценок «хорошо» или «плохо» быть не может. Есть понятие нормы, адаптации, того, что, как говорят ученые, проходит сквозь сито отбора. А, скажем, отбор могут проходить и закрепляться разные признаки, которые относимы к категориям и Добра, и Зла. Так агрессивность, хищность — она должна была закрепиться в процессе отбора, иначе на ранних этапах эволюции человечество просто не выжило бы. Но с тех давних времен начинаются и ассоциация, взаимопомощь еще допервобытных наших предков. Значит, складываются зачатки этики. На определенном этапе эволюции «понято», что семьей не выживешь, это не проходило отбор. Так формируется стадо, в котором складывается своя, весьма жесткая, иерархия власти, отношений. Но пища, которую не добудешь без физической силы, «клыков и когтей». Но, оказывается, выжить невозможно и без взаимопомощи, сочувствия, заботы о потомстве. Добро и перемешиваются в человеке. Замечательный отечественный ученый нашего времени, с позиций эволюционной генетики рассматривая этику, Владимир Павлович Эфроимсон сформулирует этот парадокс эволюции. Самый жестокий, безнравственный и аморальный механизм из всех существовавших на 3eмле — естественный отбор — породил и сохранил инстинкты величайшей нравственной силы.
К сожалению, с учением Дарвина случилось то же, что со многими другими, столь же великими учениями, которые объясняли человека, тем более что эволюционизм — наука во многом описательная, это не математика или физика. Отсюда причина для субъективизма последователи, которые могут идею огрубить или вовсе исказить, приспосабливая под собственную концепцию.
Нечто подобное случилось и с учением Дарвина. Его последователи не были склонны к тонкому, «метафизическому» пониманию идеи борьбы за существование, напротив, она возведена в принцип, закон всей психологии, которому, следовательно должен подчиниться и человек. Один из признанных представителей эволюционной теории Гексли уподобил животный мир природы арене гладиаторов. Ясно, чем заканчивают подобные сражения.
Первым признал взаимную параллель между законом природы и главным фактором эволюции русский последователь Дарвина, известный зоолог, в свое время декан Петербургско университета, профессор К. Ф. Кесслер. Эту идею он сформулировал в речи, которую произнес на съезде российских естествоиспытателей в 1880 году. Закончил ученый такими словами: «…не отрицаю борьбы за существование, но только утверждаю, что агрессивному развитию… человечества не столько содействует взаимная борьба, сколько взаимная помощь…» Для своего времени мысль эта была революционной, однако речь, напечатанная только на русском языке, осталась не известна мировой науке. Тем более что через несколько месяцев после ее произнесения ученый скончался.
Идея была подхвачена русскими естествоиспытателями Н. А. Северцовым и прежде всего Петром Алексеевичем Кропоткиным, который довел идею до уровня концепции, теории. Основы ее изложены в труде Кропоткина «Взаимная помощь как фактор эволюции», увидевшем свет в 1907 году. На этот раз «поправка к теории Дарвина», сделанная русским ученым, была замечена в мире, работа переведена на несколько языков, Кропоткин был избран членом Британской научной ассоциации за выдающиеся географическое и другие открытия. Взаимная помощь провозглашена законом природы, что доказывается автором на большом материале, в том числе и касающемся «общественной жизни млекопитающих» (выражение Кропоткина). Вывод таков: лучшие условия для прогрессивного подбора создаются устранением состязания, путем взаимной поддержки; естественный отбор постоянно «выискивает» пути, помогающие этого состязания (битвы гладиаторов, по Гексли) избежать. Сохраняются те виды, которые умеют это сделать.
Не война всех против всех и вся, а объединение, кооперация, взаимопомощь. Этому учит природа, и ее голосу вняли все животные, «которые достигли наивысшего положения в своих соответственных классах». В практике взаимной помощи, которая несомненно присутствует и на самых зачатках эволюции, лежит происхождение этики.
Ученый сформулировал свою теорию на рубеже веков, в еще догенетическую эпоху и не мог претендовать на создание принципиально нового учения об эволюции. Впрочем, единого такого учения не существует и поныне. Споры вокруг эволюционной теории ведутся второе столетие. Порой беспредметно, поскольку она не может быть экспериментально подтверждена или опровергнута. Все остается на уровне гипотез, которые формируют общие представления о развитии биологии.
Труды Кропоткина казались кое-кому архаикой и даже усматривалась в них ересь, поскольку взгляды ученого не соответствовали господствующей теории эволюции. Однако к идеям его снова проявляется интерес. Очень напоминает концепцию Кропоткина теория эволюции, с которой выступил японский ученый К. Иманиши. Пару десятилетий назад о роли альтруизма в развитии человеческого общества размышлял В. П. Эфроимсон, безусловно, хорошо знакомый с трудами Кропоткина. Положения статьи Эфроимсона, увидевшей впервые свет в 1971 году (в значительно цензурированной редакции), разделили некоторые отечественные генетики: Б. Л. Астауров, Д. К. Беляев, М. Д. Голубовский.
Понадобилось более двух десятилетий, чтобы взгляды выдающегося отечественного ученого (разумеется, как водится в отечестве, — посмертно, В. П. Эфроимсон умер в 1989 году) стали достоянием гласности. Только что вышел его труд «Генетика этики и эстетики», на основании которого и написана та статья 1971 года, а два года назад журнал «Химия и жизнь» опубликовал впервые ее текст без цензурных переделок и купюр, такой, каким он ходил в свое время в самиздате, вызывая восторг научной молодежи. Стоит упомянуть социальный контекст, в котором работа создавалась. Еще сильны в биологии позиции «лысенковщины», еще рискованно касаться таких тем, как генетика поведения человека, его психических свойств. В массовом сознании господствует представление о ведущей роли самого «гуманного» социалистического общества в деле воспитания человека, формирования его психики. А тут ученый говорит, что альтруизм, жажда знаний, противление злу столь же биологичны, как и другие генетические признаки человека.
Этика была представлена как продукт естественного отбора человека. Этические нормы передаются из поколения в поколение, и меньшая или большая восприимчивость к ним — наследственна, она и поддерживалась отбором. Передача принципов этики — это связь времен, которая для Гамлета, например, прерывается смертью, вернее, убийством отца. Автор показывает, как «отбор повел человечество по пути создания эмоционального комплекса совести» (под совестью он предлагает понимать всю группу эмоций, которая побуждает человека совершать поступки, лично ему не выгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям). Оказывается, в процессе естественного отбора, по мере превращения человека в животное социальное, развивались эмоции человечности, доброты, рыцарское отношение к женщинам, старикам, жажда познания. Разумеется, первичный альтруистический импульс может быть слаб, и человек, нацеленный на нечто противоположное, легко его преодолевает (и общество помогает ему в этом), но импульс есть, следовательно, отбор работал не зря.
Правомочен тезис: культура как средство выживания, поскольку она служит одним из компонентов системы адаптации человеческого вида к среде. Есть конкуренция, есть доли зла в каждом, но есть и любовь к ближнему. Нагорная проповедь Христа — «да светит свет ваш пред людьми» — возникла не на пустом месте. Человечество было уже подготовлено к ее восприятию, и императивы
Ветхого Завета: «не убий», «не укради», «не возжелай…» и т. д. уступили место более совершенному нравственному закону: «блаженны милостивы, ибо они помилованы будут». Однако и установления древних, и Нагорная проповедь имели целью одно — предложить человечеству еще один способ выживания. Недаром христианство закрепилось в культуре, остается в веках. Его постулаты были нужны для выживания вида. Генетики называют это «культуральным наследованием». Вроде бы родители вкладывают нечто в своего ребенка, но это нечто имеет генетический базис. Жизнь и биология — вещи жесткие. Сохраняются только признаки восприятия полезных для выживания вида норм поведения.
В природе господствует примат вида, и ей безразлична судьба индивидуума. Есть вид, на сохранение которого (или на несохранение) и действует природа. Человечеству надо было пройти колоссальную духовную эволюцию, чтобы понять ценность единичной жизни. Для этого потребовалось чуть ли не сто тысяч лет — кажется, столько, сколько человек существует.
Он получил от природы в дар превосходный мозг, интеллект — мощнейший аппарат для выживания вида. Представим только себе, в какую пропасть мог зайти с его помощью человек, не имея этических подпорок. Человечество живет и развивается путем проб и ошибок. Неудачно? Начинаем исправлять. Идет не просто процесс на элементарном уровне, идет приспособление, чтобы выжить. На определенном этапе требовалась система запретов («не убий» и т. п.), которая, пройдя длительную историческую фазу, кстати, не утратила своего значения до сих пор. Но началась и другая фаза: человек имеет право. Декларация прав человека, другие законоуложения, кодексы, институции, эти права закрепляющие, — это тоже составные системы выживания. Эволюционный вектор привел к идее ценности не только вида, но и индивидуума. Это огромное завоевание, не будь которого, человечество могло быть истреблено, самоуничтожено в нескончаемой войне всех против всех. Вспомним войны, которые велись по 30, 100 лет всего лишь несколько веков назад.
Значит ли это, что человек будет привержен только добру? Нет, поскольку в нем намешано всякого. И в пределах одного вида возможны тоже крайние варианты: блаженные и злодеи. Между ними — ошеломляющее разнообразие людей, типов личности. Вот здесь и важно горнило отбора, действующего на уровне культуры. В обществе, например, есть профессиональные ниши «отбора». Скажем, люди с предопределенностью творить добро идут в религию. Математика, философия, психиатрия привлекает лиц шизоидного склада. Всякий тип личности может найти свою нишу и реализовать потенции в социально приемлемых рамках.
Интересные исследования провели американские психологи, выявляя с помощью специальных тестов возможную склонность людей к асоциальным действиям, их врожденную агрессивность. Оказалось, что таковых больше всего среди полицейских и… педагогов. Может быть, результаты всякого рода тестирований далеко не абсолютны, особенно спорным выглядит второй вариант «врожденного агрессора». Хотя, если видеть своего рода «агрессию» в желании властвовать над умами других, видеть психологическую зависимость кого-то, подавлять своим авторитетом, результаты тестов не покажутся ошеломляющими.
В свое время В. П. Эфроимсон подвергся особенно большим нападкам как раз за размышления на тему генетики преступности. Речь идет, как заметил ученый, не о противопоставлении социальных факторов наследственности, а об отклонении от нормального генотипа, которым преступность в значительной мере порождается. Есть набор синдромов, аномалий наследственной конституции, дефектов хромосомного аппарата, оказывающих властное влияние на формирование личности, которые создают, так сказать, группу риска. Реализация тенденции зависит от социальных условий.
Ученый анализирует данные ряда исследователей разных стран о частоте преступности второго близнеца (при преступности первого) среди пар однояйцевых и двуяйцевых близнецов. Первые имеют идентичные генотипы, вторые отличаются примерно на половину генов. Так вот, среди однояйцевых близнецов (в случае преступности одного) становятся преступниками две трети «напарников». Этот показатель много ниже (примерно четверть случаев) при неполном генотипическом сходстве близнецов двуяйцевых.
Разумеется, не все люди из группы риска становятся преступниками, особенно если общество не толкнет их на этот путь. Но ученый предлагает задуматься и над тем, что вкладывает общество в понятие «преступник». И здесь, замечает автор, напрашивается вопрос: что общего между профессиональными преступниками, нередко тупыми, примитивными, с их легко удовлетворяемыми страстями, и иными властителями, повелителями народов, завоевателями, партийными боссами, всеми теми, кто оказывается на вершине социальной лестницы?
Нечто общее есть, считает Эфроимсон: это бессовестность. А разница в деяниях определяется возможностями, которые у правителей значительно богаче. Масштабы их преступлений могут охватывать сотни тысяч и миллионы человек, тогда как бытовой преступник убивает или грабит единицы. Нередко решающим фактором социального успеха личности оказывается именно бессовестность, хотя и энергия, целеустремленность, наконец талант роль тоже играют. Можно надеяться, что естественный отбор и отбор социальный начнут когда-нибудь совпадать. И главным фактором социального отбора станут не честолюбие, жажда власти, жестокость и та самая бессовестность, а готовность к «взаимной помощи», которая и помогла некогда животным достичь «наивысшего положения в соответственных классах».
А не слишком ли много бед принесли человечеству «бессовестные»? Убрали из популяции самых нравственных, способных, честных? Если смотреть на происходящее глазами биолога, генетика, эволюциониста, ответ может звучать оптимистически. Все частоты генотипов, характерных для популяции, должны восстановиться — для этого потребуется более двух поколений (в генетике одно равняется примерно 25 годам). При нормальной, разумеется, с точки зрения биолога, ситуации, без вой и геноцида. Требуется лишь естественный, а не искусственный отбор, когда все люди имеют равные шансы на воспроизведение, рождение и воспитание потомства.
Природа одарила каждого из нас многочисленными способностями, мощным и проницательным разумом. Попробуем с ее помощью различить добро и зло, понимать их и устремляться к первому.
«Отбор естественный и социальный шли в далеко несовпадающих направлениях, если не сказать — противоположных. Нередко главными факторами социального отбора были честолюбие, властолюбие, жестокость, беспринципность.
Социальный отбор лишь в слабой степени шел по признакам энергии одаренности и нередко, как, например, свидетельствуют биографии миллиардеров, шел и на способность к хищничеству.
Истребление Наполеоном пленных в Яффе оправдывали необходимостью. Но его этическая сущность раскрывается посылкой им в период послетермидорианской безработицы прошения о принятии на русскую службу. Тем не менее корсиканец позднее взывал к патриотизму французов столь же успешно, как австриец Шикльгрубер — к патриотизму немцев.
Обжора в состоянии съесть несколько обедов; даже Распутин, падишах или султан имели все же ограниченное число любовниц, и только одна из страстей ненасытна — властолюбие. Оно победило самого Наполеона. Именно властолюбие породило наибольшее число преступлений. Эйхман, убийца шести миллионов, как выяснилось на суде, не был антисемитом, однако величайшей гордостью его жизни было то, что он, лейтенант, однажды как равный участвовал в заседании среди одних лишь генералов.
Существование импульса человечности вынуждает подбирать идеологические мотивы для его нарушителей и постоянно подкупать окружающих чинами, должностями, деньгами. Попрание норм человечности быстро расслаивает нарушителей по иерархической лестнице соответственно степени их готовности преступать рамки кодекса этических норм…
…Опричники и янычары давно продемонстрировали и плоды направлено-солдафонского воспитания, и если признать всемогущество именно «воспитания», то попытка Гитлера вырастить такую молодежь, от которой содрогнется мир, уже не покажется безумной. Однако в дело вступает групповой отбор: опричнина оказалась прологом к смутному времени, янычаров пришлось уничтожить как величайшую угрозу собственному государству…
…Избавившись и от религиозных догм, и от веры в вождей и pyководителей, которые знают все лучше других, все же нелегко жить по смутно ощущаемым законам этики, в условности которых человечество долго и упорно убеждали со всех сторон. Слишком долго проповедовалась классовость, временность, условность законов этики, их субъективность… Эволюционно-генетический анализ показывает, что… естественный отбор связал все человечество единым органом — совестью.
Это чувство всегда во все времена стремились извратить, подавить захватчики и тираны. Это естественное, природное чувство coвести можно временно заглушить у части или у многих. Тот, кто его лишен, легко накупит единомышленников. Он может захватить власть, создать могучую систему массового обмана и дезинформации. Но страна, которая это допустит, обрекается на деградацию.
Секрет прост. К бессовестной власти быстро присасываются бессовестные исполнители, и начинается цепной процесс… Полстолетия власти инквизиции сбросили Испанию в такую пропасть, из которой она не могла выбраться несколько столетий…
Безгранично возросшие возможности массового насилия и дезинформации заставляют противопоставить им осознанный общечеловеческий щит совести и отношение к добру и злу как основоположным категориям, не допускающим софизмов».
ПРИСТ, Кристофер (PRIEST, Christopher)
Английский писатель, родился в 1943 г. Писать начал рано, причем для нефантастических произведений использовал различные псевдонимы.
Первая НФ-публикация — рассказ «Бег» («Impulse», 1966 г.). Многие из его ранних новелл вышли в сборнике «Мир в реальном времени» (1974 г.).
Первый роман Кристофера Приста — «Постижение» (1970 г.). Это мрачный взгляд на будущее практически уничтоженного мира, где главный герой, перемещаясь во времени, пытается изменить ход событий. Роман, затрагивающий изрядное количество проблем, вышел довольно эклектичным, однако следующий, «Фуга для темнеющего острова» (1972 г.), получил весьма лестные отзывы критиков. В нем описываются социальные и политические проблемы Англии в недалеком будущем, которая подвергалась нашествию полчищ беженцев из Африки, где разразилась ядерная война. Далее последовали романы «Опрокинутый мир» (1974 г.) и «Машина пространства» (1976 г.). Начиная со «Снов Вессекса» (1979 г.), где души нескольких десятков людей переносятся при помощи компьютера в виртуальный мир, Кристофер Прист начинает уделять все больше внимания психологическим аспектам прозы. Такие произведения, как «Утверждение» (1981 г.) и «Колдовство» (1984 г.) считаются вершинами его творчества. Знаменитый английский писатель Джон Фаулз назвал Приста «одним из наиболее одаренных и поэтичных писателей-фантастов».
ЭФФИНДЖЕР, Джордж (EFFINGER, George)
Американский писатель.
Джордж Алек Эффинджер родился в 1947 г. Некоторое время посещал семинар-школу фантастов «Светоч» в Пенсильвании, где общался как с маститыми писателями (Т. Диш, X. Эллисон, Д. Найт, У. Ле Гуин), так и с начинающими. Три рассказа Эффинджера вошли в антологию произведений участников семинара («Clarion», 1971 г.). Первый опубликованный рассказ появился в журнале «Fantastic» (1971 г.). Ранние работы часто публиковал под различными псевдонимами. Рано утвердился как автор стилистически отточенных новелл сюрреалистического плана, став регулярным автором в антологиях «Orbit» (издатель Д. Найт) и «New Dimensions» (издатель Р. Сильверберг), а также во многих журналах. Выпустил пять сборников рассказов, в основном написанных в 70-е годы. В 80-х перешел к большой форме, однако именно тогда рассказ Д. А. Эффинджера «Котенок Шредингера» (1988 г.) завоевал «золотой дубль» — премии «Хьюго» и «Небьюла». Первый роман Эффинджера «Что для меня значит энтропия» (1972 г.) — многоплановая «космическая опера» — получил высокую оценку Старджона и Сильверберга и номинировался на «Небьюлу». Последующие романы подтвердили мнение об Эффинджере как о любителе удивлять читателей; кроме того, выяснилась его склонность к детальной разработке общественных и философских основ создаваемых им миров. Роман «Когда под ногами бездна», выпущенный в 1987 г. (Мариду Одрану посвящены еще две книги), по мнению критиков, лучшее произведение одаренного писателя. «Это прорыв… Вот на что способен киберпанк, когда он вылезает из пеленок», — сказал об этой книге Орсон Скотт Кард.
БИССОН, Терри (BISSON, Terry)