— По-моему, он ищет не покоя, а чего-то иного. Такое впечатление, что порой им управляют посторонние силы.
— Полагаешь, сейчас как раз такой момент?
— Вполне возможно.
Ветер гнал песчаные волны, дюны казались огромными валами, что накатывались на черневшие тут и там скалы, остатки горного кряжа, с которым расправилось время. А над песками разносился звук, похожий на необычайно протяжный вздох, словно они шептали о том, что кануло в небытие и оплакивает свою кончину.
Элрик накинул капюшон плаща, чтобы закрыть лицо от солнца, ослепительно сверкавшего на голубом со стальным отливом небе.
Однажды, подумалось ему, я тоже обрету вечной покой и, может быть, тоже примусь оплакивать свою смерть.
Он отпустил поводья, предоставив каурой самостоятельно выбирать путь, и выпил воды из прихваченной с собой фляжки.
Казалось, пустыня не имеет ни конца, ни края. В ней не было ровным счетом ничего живого — ни растений, ни животных, ни птиц.
Элрик поежился, словно предчувствуя, что ему суждено остаться в полном одиночестве, даже без лошади, в мире, бесплоднее, чем эта пустыня. Принц отогнал мрачную мысль, однако, сам того не желая, возвращался к ней снова и снова.
Ветер немного утих, шепот песков стал еле слышен.
Элрик положил ладонь на рукоять Буреэова. Предчувствие перемен в судьбе было каким-то непонятным образом связано с клинком. Внезапно ему почудилось, будто в шелесте ветра сквозит насмешка. Или это насмехается меч? Элрик наклонил голову, прислушался, но звук, словно издеваясь, сделался почти неразличим.
Каурая взобралась на гребень очередной дюны, чуть было не увязла копытами в песке. Элрик натянул поводья и осмотрелся. Куда ни погляди, всюду песок да редкие вкрапления скал. А может, плюнуть на все и ехать дальше, пока лошадь не свалится от усталости, пока не станет ясно, что в Танелорн уже не вернуться при всем желании? Принц откинул капюшон и вытер со лба пот.
Почему бы нет? Жизнь надоела до отвращения. Надо попробовать, что такое смерть.
А если смерть ускользнет? Если он обречен на жизнь? Что тогда?
Ладно, попытка не пытка. Вот только лошадь надо оставить здесь. Забирать ее с собой просто нечестно.
Элрик спешился. Ветер вновь задул сильнее, шепот песков стал громче. Каурая явно нервничала.
Принц посмотрел на северо-восток, в направлении Края Света, а затем двинулся по склону вниз.
Лошадь тревожно заржала, однако Элрик и не подумал обернуться. Он спустился по склону и зашагал дальше твердой, уверенной поступью, словно солдат на марше.
Быть может, он ощущал себя военачальником, ведущим в бой армию: мертвецов, друзей и врагов, которых когда-то убил, мечась по свету в поисках смысла существования.
Впрочем, убил он не всех. Один враг, более могущественный и злобный, чем даже Телеб К'аарна, оставался жив до сих пор — второе «я» Элрика, его собственная темная половина, которую олицетворял черный рунический клинок. Этот враг мог погибнуть только со смертью принца.
Элрик шагал пр пустыне несколько часов подряд, постепенно, как и надеялся, забывая, кто он такой, начиная чувствовать себя заодно с ветром и песком, будто сливаясь, наконец-то, с миром, который отверг его и который он отринул сам.
Наступил вечер. Элрик проводил равнодушным взглядом заходящее солнце, но не остановился, не повернул обратно. Пала ночь, однако он продолжал идти, не обращая внимания на холод и жажду. Подкатила слабость, которой принц обрадовался так, как еще совсем недавно — силе, исходившей от Бурезова.
Около полуночи силы оставили его, и он рухнул на залитый лунным светом песок и потерял сознание.
— Элрик! Принц Элрик! — произнес чей-то низкий голос. Женский голос. Элрик узнал его, но не пошевелился. — Принц Мелнибонэйский!
Элрика взяли за плечо, попытались приподнять. Он с трудом сел, раскрыл было рот, но в горле настолько пересохло, что слова попросту не шли с языка. Женский силуэт на фойе рассветного неба, длинные черные волосы, обрамляющие прекрасное лицо; пышное зелено-голубое, расшитое золотом платье… Женщина улыбнулась.
Элрик сглотнул, покачал головой и выдавил:
— Даже после смерти меня преследуют призраки.
— Я вовсе не призрак, в чем легко убедиться, и ты вовсе не умер, принц Элрик.
— Каким ветром, госпожа, тебя занесло в этакую даль? До замка Канелун отсюда сотни миль.
— Я искала тебя, Элрик.
— Значит, ты нарушила свое слово? Помнишь, когда мы расставались, ты сказала, что нас больше ничто не связывает и меня ты искать не будешь?
— Я думала, что наш общий враг, зловредный Телеб К’аарна погиб. — Майшелла вскинула руки, словно призывая солнце, и светило в самом деле внезапно показалось из-за горизонта. — А что ты делаешь в пустыне?
— Ищу смерти.
— Разве ты не знаешь, что так тебе умереть не суждено?
— Мне говорили, однако наверняка я не знал, хотя и начал подозревать. — Элрик кое-как поднялся, покачнулся, но устоял на ногах.
— Выпей, — проговорила Майшелла, поднося к его губам наполненный до краев какой-то серебристой жидкостью кубок, который извлекла из складок одежды.
— Признаться, госпожа, я не слишком рад нашей встрече. — Элрик не сделал даже попытки пригубить.
— Почему? Боишься полюбить меня?
— Если тебе это льстит, можешь считать, что да.
— Льстит? Мне прекрасно известно, что ты тоскуешь по Киморил и что там, в Канелуне, я совершила непростительную ошибку — не поняла, что тебя безмерно страшит то, чего ты желаешь сильнее всего на свете.
— Замолчи! — воскликнул Элрик.
— Извини. Тем не менее нам, кажется, удалось слегка утолить твое желание и отогнать страх? — Майшелла пристально поглядела на Элрика. — Так или нет?
— Так. — Элрик взял в руку кубок. — Скажи честно, это снадобье превратит меня в безвольную куклу?
— Не говори глупостей. Оно просто придаст тебе сил.
Элрик пригубил жидкость и мгновенно почувствовал ясность в мыслях. Тогда он осушил кубок до дна и ощутил неожиданный приток сил.
— Ты по-прежнему хочешь умереть? — спросила Майшелла, забирая у него кубок.
— Да, если смерть принесет мне покой.
— И не надейся, по крайней мере, сейчас. Уж я-то знаю.
— Как ты меня нашла?