В 1956 году весь мир обошла международная фотовыставка «Род человеческий», побывавшая даже в Москве. Поскольку отбор произведений был очень строгий, искусство английских мастеров XIX века оказалось представленным одной фотоработой. Ее автором был Чарльз Лютвидж Доджсон, более известный под псевдонимом Льюис Кэрролл.
Случись так, что в минуту гибели Кейза туда, где он погиб, направили бы лазерный луч (мощный, небывало мощный!), и на этом луче с Земли послали бы астронавта в путь на тысячу долгих лет (вообразить такое немыслимо, никто, во всяком случае, и пытаться не станет), то астронавт этот смог бы увидеть гроб, в котором покоился Кейз.
По сути дела, конечно, не гроб. На космических кораблях есть спасательные лодки на случай аварии, а в этих лодках — спасательные капсулы, тоже на случай аварии. Вот в такой-то капсуле и осталось на веки вечные тело Кейза.
Капсула вращалась в состоянии невесомости, слегка покачиваясь, ее сигнал бедствия давно и навсегда замолк.
Кейз, вот уже годы и годы, века и тысячелетия (но мертвые остаются молодыми…) лежал в герметическом цилиндре; от его истлевшей одежды остался лишь форменный знак со званием лейтенант.
Нечто незримое, неощутимое мельком коснулось капсулы-гроба, коснулось лишь на миг (этого оказалось достаточно), и тогда возникло явление, неведомое человеку эпохи Кейза. Неожиданная вспышка — молниеносная, как проблеск сознания. Пульсируя, сияя, разрастаясь в широкий поток, она постепенно приближалась к капсуле. Уменьшение скорости не было заметно, ибо незаметно было движение, как его обычно понимают. С каждой новой вспышкой корабль — это действительно был корабль — исчезал, чтобы снова появиться вдали. Он рос, он появлялся в полную свою величину, до него остались считанные метры, сантиметры… Прошло еще мгновение, и от корабля отделился диск величиной с блюдце.
Диск порхнул над капсулой, отплыл назад, облетел ее и, покачиваясь ей в такт, завис над носовой частью. Мигнула вспышка пламени, потом еще одна. Вращение замедлилось и прекратилось. Прошло еще немного времени — корабль испускал волны, они обволакивали капсулу, прощупывали ее, скользили, пробегая по обшивке, испытывали что-то, проверяли, перепроверяли. Затем на безупречно гладком корпусе корабля обозначились вертикальные и горизонтальные линии образовался прямоугольник.
Оранжевые полосы повернули цилиндр и подтянули его к носовой переборке, в переборке открылся ход в коридор овального сечения, залитый сине-белым светом, совершенно пустой. Оранжевые полосы ощупали капсулу и пронесли ее в другое помещение. У капсулы появился человек в синем. Он был в капюшоне, на руках перчатки, тело неярко светилось, причем трудно было определить, то ли оно прозрачно, то ли нет — абрис был нечеткий, расплывчатый. Маленькими руками он на ходу касался различных предметов; он не ступал, а словно бы плавно скользил по отсеку.
Синий человек долго всматривался в Кейза — еле заметные надбровья, мощные грудные мышцы, плоский живот.
Синий повернулся к пульту и заложил в него программу.
Кейз сел. Но как можно сесть, если ты повис в воздухе, тебя держит только силовое поле, весь ты опутан трубками, электродами, датчиками? Своим неожиданным рывком Кейз сбил с толку и синего человека с его быстрой реакцией, и бдительную аппаратуру, готовую справиться с любой непредвиденной ситуацией. Кейз судорожно замахал руками, закричал от мучительной боли. Однако к его мозгу сразу же подключили мощный транквилизатор, Кейз расслабился и заснул.
Спящий — не мертвец. Пусть он спит, скомандовал главный компьютер, и синий человек растворился в воздухе. Огни померкли. Кейз закричал: «Джэн!»
Но тот, предсмертный, его крик был страшнее: душераздирающий вопль, в котором звучали страдание, смертная тоска и ужас, утрата, изнеможение — все, что он испытал при последнем космическом запуске, в котором погиб. Он вспомнил две спасательные капсулы, аккуратно поставленные у эскарпа — он и Джэн притащили их туда. Они с Джэн чуть не попали в лапы к тем, кто — те? (Здесь мысль ускользала, провал в памяти, затмение…) И потом… Что случилось потом?
Его капсула стартовала. Ее аппарат остался на площадке.
Вероятно, никто никогда на свете не испытывал такой беспомощности, такой ярости. Программа на спасательных капсулах была совсем простая, ничего замысловатого. Он сам отладил системы, сам принял все меры предосторожности: запер все, подсоединил ее систему контроля к своей. Исключалась любая ошибка. И все-таки…
Его капсула взлетела, ее же не смогла… не смогла… не смогла.
Джэн!
Состояние Кейза уже нельзя было назвать сном.
Это состояние было значительно глубже.
Возникло определенное давление на мозговые оболочки, какая-то сила еле заметно, неотвратимо устремилась в самую глубину.
Хлынули новые сведения, опыт, понятия. Кейз получил все, что могло быть ведомо любому современнику синего человека, кроме самосознания и данных о своем новом воплощении. Их Кейз должен был почерпнуть сам из окружающего. Это был щедрый дар.
Гипнотический гул затих. Свет слегка изменился. Синий заложил руки за спину и стал ждать.
Кейз очнулся.
Нет числа удивительным чудесам Вселенной, и нет необходимости совершать головоломные трюки во времени и пространстве, чтобы эти чудеса наблюдать. В XX веке человек мог бы при желании потратить полжизни на изучение квадратного фута земляного покрова глубиной в несколько дюймов. Он бы отыскал существ, наделенных удивительными способностями, знающих язык запахов и звуков; например, грибы, способные вить петли, достаточно прочные, чтобы захватить саламандру, весьма хитроумно ее удержать и поглотить. Под микроскопом можно наблюдать бесконечно сложные растворы, суспензии; замерзание и таяние, при которых происходит метаморфоза живых существ в коконах и пузырьках — конца нет подобным чудесам.
Жизнь насекомого состоит из мгновений и периодов (как и у нас с вами), и, если бы можно было с ним объясниться, оно (как знать?) что-нибудь припомнило бы: сбрасывание чешуйки, момент совокупления, длинный путь вверх по ноге, прыжок, ожидание в жару, холод, дождь, бурю — и все это лишь миг, его и жизнью не назовешь, его толком и не припомнить; истинный проблеск воспоминания лишь один — погружение в горячую живую кровь.
И первое пробуждение Кейза после немыслимо долгой смертной спячки, казалось, лишь на мгновение отделяло его от того трагического запуска. Он не мог, не желал вспомнить отчаяние, которое заставило его прибегнуть к единственной надежде — довериться спасательной капсуле, ее системе поддержания жизни. Какими невыносимыми были бушевавшие тогда в нем ярость и мука! Он покончил бы с ними разом, но аварийная программа, им же составленная, неумолимая, не умевшая размышлять, непреклонная, автоматически послушная приказу, превратила его в своего пленника. Пленника в спасательной капсуле.
А ее капсула не взлетела.
Когда Кейз проснулся во второй раз, он знал, что прошло какое-то время, что он спал и выспался. Он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, ему хотелось есть, пить. Он не сознавал, где находится, и попытался сесть, но не смог.
— Лежите, не двигайтесь, — сказал ему синий человек.
Сначала Кейз не хотел повиноваться Синему, он желал поскорее встать. Почувствовав, что не может, понял: надо последовать совету — и расслабился. Синий быстро и уверенно провел рукой над пультом, из переборки выскользнул какой-то аппарат, подтянулся ближе, выпростал сверкающие зажимы и инструменты, извлек трубки из тела Кейза, смазал его кожу нежным кремом, отключил приборы, которые вернули Кейзу жизнь, и снял все следы их воздействия, а Кейз лежал, думая о том, на каком языке разговаривал синий человек, и почему все понятно.
Сложное оборудование исчезло. Кейз спокойно наблюдал за Синим, чье лицо, полускрытое капюшоном, ничего не выражало, но весь он, спокойный, с заложенными за спину руками, был воплощенное внимание. Он ждал.
Кейз подвигался, обнаружил, что ничего не стесняет его движений, и сел.
— Лейтенант Хардин…
Кейз зажмурился. Немыслимо давно, даже по его восприятию времени, его фамилия была Хардин.
— Меня обычно зовут Кейз, — произнес он. — А вас?
Минутное молчание, потом Синий (лица было не разглядеть, но в голосе прозвучала улыбка) сказал:
— Ответить на это непросто. Зовите меня Доктор.
«Доктор». Значение слова было понятно, но, выговаривая его, Кейз ощущал, что звуки незнакомы. «Доктор», — повторил он на своем собственном (том, старом) языке. Так было много лучше, но он видел, что Синему эти звуки ничего не говорят.
— Верно, — сказал Доктор. — Вы научились новому языку. Новому для вас, старому, как мир, для меня.
Кейз закрыл глаза. А в этом новом языке имеются слова, обозначающие тоску, возмущение, отвращение к себе? Да. Благодарность? Спасли мне жизнь… Когда умираешь в тоске, тоска умирает вместе с тобой. Умирает и мучение. А если тебя оживили, а заодно и твое мучение? Вот что было сейчас главным, а не пустое «где я?». Он на космическом корабле, который его подобрал. Чей корабль, куда направляется? И это Имело значение, но все потом…
Вопросам не было числа. А если спросят что-то у него, он будет следовать навсегда укоренившемуся правилу — давать информацию лишь в крайнем случае, да и то ограниченную.
— Вы служили на корабле «Отважный», — начал Доктор свой рассказ. Космический корабль класса «Поиск-Открытие» стартовал с Космодрома Земля-Центр с заданием исследовать рукав галактики и Провести ряд опытов в межгалактическом пространстве, в том числе испытание нового модуля, развивающего скорость большую, чем скорость света. Ошибка при конструировании вызвала ускорение, не поддающееся контролю. Катастрофа усугублялась тем, что корабль при движении стал поглощать межгалактические молекулы водорода, а это при сверхвысокой скорости вызвало увеличенный расход горючего. Единственно возможным результатом мог быть взрыв или поломка корабля. Что произошло в действительности — неизвестно, ибо к моменту катастрофы корабль был вне пределов слежения.
— Если вы уже извлекли это из моих мыслей, зачем повторять? — спросил Кейз с раздражением.
— Мы ничего не извлекали. Мы уважаем неприкосновенность личности; мысли и переживания человека — его частное дело. А то, о чем я сейчас рассказал, найдено в архиве, — спокойно возразил Доктор.
Архив. Не из картотеки, не из сохранившихся документов — из архивов.
— Сколько же мы… Когда пропал «Отважный»?
— Около тысячи двухсот лет назад.
— Не мог же я провисеть в лодке тысячу двести лет!
— Вы были мертвы.