Потом мне становится смешно — надо же, коварный неандерталец. Нелепо… Проходит неуловимое мгновение, и он больше не кажется мне угрозой. Да, он не красавец, но и не демон, просто уродливый коренастый человек, одиноко сидящий в холодном лесу.
И еще я знаю наверняка, что убийство не для меня.
— Меня послали убить тебя, — говорю я, показывая каменный нож.
Он не сводит с меня глаз. С тем же успехом я мог говорить на английском или санскрите.
— Но я не стану этого делать, — продолжаю я. — Вот главное, что тебе следует знать. До сих пор я никого не убивал, и не собираюсь открывать счет. Ты меня понял?
Он произносит что-то в ответ. Говорит тихо и неразборчиво, на каком-то примитивном языке.
— Я не понимаю того, что ты мне говоришь, а ты не понимаешь меня. Так что мы в равном положении.
Я подхожу к нему на пару шагов. Нож все еще у меня в руке. Он не шевелится. Теперь я вижу, что он безоружен, и, хотя неандерталец очень силен и наверняка способен за считанные секунды оторвать мне голову, я все же успею опередить его и ударить ножом. Я указываю на север, в противоположную от поселка сторону.
— Уходи из наших мест. Иначе тебя убьют. Понимаешь? Capisce? Verstehen Sie? Уходи. Сматывайся. Я не убью тебя, но другие убьют.
Я опять жестикулирую, пытаясь красноречивой пантомимой указать ему путь на север. Он смотрит на меня. Смотрит на нож. Его огромные ноздри-пещеры расширяются и трепещут. На мгновение мне кажется, что я ошибся в нем, как последний идиот, и он просто выгадывал время, чтобы прыгнуть на меня, едва я кончу говорить.
А потом он оторвал кусок мяса от жареной куропатки и протянул его мне.
— Я пришел убить тебя, а ты со мной делишься едой?
Он не опускает руки.
— Пойми, я пришел убить тебя. Но сейчас я повернусь и уйду, хорошо? Если меня спросят, то я тебя не видел.
Он помахивает куском мяса, и у меня начинают течь слюнки, словно мне предлагают фаршированного фазана. Нет, и еще раз нет. Я не могу лишить его обеда. Я тычу пальцем в него, потом на север и еще раз пытаюсь втолковать, чтобы он не попадался никому на глаза. Потом поворачиваюсь и делаю первый шаг. А вдруг он сейчас вскочит, набросится на меня сзади и задушит?
Пять шагов, десять. Я слышу, как он возится у меня за спиной.
Вот и все. Теперь нам придется драться.
Я резко оборачиваюсь с ножом наизготовку. Он смотрит печальными глазами на нож, а в руке у него все еще зажат кусок мяса. Он твердо решил отдать его мне.
— Господи, — доходит до меня. — Да ты просто одинок…
Он что-то тихо и невнятно бормочет на своем языке и протягивает мне мясо. Я беру его и быстро проглатываю, хотя оно еще полусырое. От спешки я едва не давлюсь. Он улыбается. Мне все равно, как он выглядит, но если кто-то улыбается и делится едой, то для меня он человек. Я улыбаюсь в ответ. Зевс меня убьет. Мы садимся рядышком и ждем, пока поджарится вторая куропатка, потом молча делим ее пополам. Заметив, что ему трудно оторвать от тушки крыло, я протягиваю ему нож. Он неуклюже отрезает крыло и возвращает оружие.
Когда все съедено, я поднимаюсь и говорю:
— Теперь я ухожу. И желаю тебе добраться до холмов.
Потом поворачиваюсь и ухожу.
А он идет за мной. Словно пес, только что отыскавший нового хозяина.
Вот так я и прихожу с ним в поселок. Избавиться от него попросту невозможно, разве что избить, но этого я делать не могу. Когда мы выходим из леса, по моему телу прокатывается волна тошнотворной слабости. Стервятник явно намерен оставаться со мной до самого конца, а конец мне светит невеселый. Я представляю пылающие глаза Зевса, его гневный оскал. Оскорбленный вождь ледниковой эпохи в припадке ярости. А раз я не справился с делом, они закончат его за меня. Убьют его, а возможно, и меня, потому что я выступил в роли идиота, приводящего домой врага, которого должен был убить.
— Придурок ты несчастный, — говорю я неандертальцу. — Зря ты за мной увязался.
Он вновь улыбается. Ты ведь ни хрена не понимаешь, верно, приятель?
Мы проходим мимо мусорной кучи, потом мимо «бойни». Би Джи и его команда строят новый дом. Би Джи поднимает голову, видит меня, и его глаза блестят от изумления.
Он толкает Марти, Марти толкает Пола, а тот хлопает по плечу Дэнни. Они указывают на неандертальца. Переглядываются. Открывают рты, но ничего не говорят. Перешептываются, покачивают головами. Слегка пятятся, потом окружают нас и пялятся, разинув рты.
Боже, начинается…
Представляю, о чем они думают. Они считают, что я окончательно свихнулся. Пригласил духа в гости пообедать. А если не духа, то врага, которого полагалось убить. Словом, я законченный сумасшедший, полный идиот, и теперь им придется самим завершать грязную работу, на которую у меня не хватило ума. И я гадаю, стану ли я защищать неандертальца, и если да, то как это будет происходить? Мне что, накидываться на всех четверых разом? А потом извиваться на земле, когда четыре моих закадычных приятеля навалятся и пришлепнут меня к вечной мерзлоте? Да. Если они меня вынудят, клянусь, я так и поступлю. И выпущу им кишки длинным каменным ножом Марти, если они попробуют сделать что-нибудь с неандертальцем.
Я не хочу об этом думать. Я вообще ни о чем подобном думать не хочу.
Потом Марти показывает пальцем, хлопает в ладоши и подпрыгивает на три фута.
— Эй! — вопит он. — Посмотрите-ка! Он привел с собой духа!
И они набрасываются на меня, все четверо — окружают, смыкают тесное кольцо, молотят. Я даже не могу пустить в ход нож, все происходит слишком быстро. Я делаю все, что в моих силах — локтями, коленями и даже зубами. Но они лупят меня со всех сторон — ладонями по ребрам, руками по спине. У меня перехватывает дыхание, и я едва не падаю, когда на меня со всех сторон обрушивается боль. Я собираю все силы, чтобы не рухнуть, и думаю о том, как глупо умирать забитым до смерти пещерными людьми за двадцать тысяч лет до рождения Христа.
Но после первых нескольких секунд я чувствую, как их азарт немного стихает, ухитряюсь растолкать своих соплеменников и даже от души врезать Полу. Тот катится по земле с разбитой в кровь губой, я разворачиваюсь к Би Джи и начинаю обрабатывать его, решив оставить Марти на «закуску». И тут понимаю, что они больше не дерутся со мной, да и вообще не нападали.
До меня доходит, что, хлопая меня, они улыбались и хохотали, что глаза их были полны веселья и любви и что если бы они и в самом деле захотели меня убить, то шутя справились бы с делом за считанные секунды.
Они просто веселились. Может, и грубовато, зато от души.
Потом они расступаются, и мы стоим, тяжело дыша и потирая ушибы и ссадины. Меня вновь мутит, но я сдерживаюсь.
— Ты привел с собой духа, — повторяет Марти.
— Не духа, — возражаю я. — Он настоящий.
— Не дух?
— Нет, не дух. Он живой. Он сам пошел за мной следом.
— Представляете! — восклицает Би Джи. — Живой! Пришел следом! Взял и пришел с ним прямо к нам! — Он поворачивается к Полу, глаза его блестят, и мне на секунду кажется, что сейчас они набросятся на меня снова. Если они это сделают, вряд ли я сумею отбиться. Но он говорит: — Сегодня вечером должна прозвучать новая песня.
— Надо позвать вождя, — говорит Дэнни и убегает.
— Послушайте, мне очень жаль, — говорю я. — Я знаю, чего хотел от меня вождь. Но я не смог этого сделать.
— Что сделать? — спрашивает Би Джи.
— Ты о чем говоришь? — удивляется Пол.
— Убить его. Он просто сидел у костра, жарил двух куропаток, предложил мне кусок, и я…