Мрачная и леденящая фантастика творилась вокруг, куда ни брось взгляд. Ясно, что в этих условиях европейской литературе стало просто не до нее.
А вот Америке повезло, она находилась далеко — во всех смыслах. Хотя и ей позже пришлось ввязаться в драку, собственную территорию от пожарищ и разрухи американцы все-таки уберегли. Что означало, в частности, сохранившуюся и в военные годы возможность писать и печатать книги… Неудивительно, что, начиная с предвоенных лет и до конца первого послевоенного десятилетия, столица «фантастического» мира закономерно перемещается в Новый Свет.
Однако началу «Золотого века» способствовали события не только внешние, но и внутренние, «домашние». И главное среди них — появление целой армады НФ-журналов, ставших, по сути, коллективным творцом жанра. 06 этом читатели «Если» уже знают. Знакомы они и с именами «отцов-основателей» НФ, и с легендарным редактором Хьюго Гернсбеком, создавшим не просто журнал, но и своего рода читательский форум, средство общения писателей и читателей-фанатов. Однако для того, чтобы двинуться дальше, нам необходимо еще раз встретиться с другим не менее знаменитым редактором журнала.
Уже в начале 40-х первопроходцы, великие и малые, как-то резко отошли в тень, уступив место новой плеяде писателей, приход которых задал новый отсчет времени в мире американской фантастики.
Это произошло после того как в середине 30-х годов редакторский руль одного из самых популярных журналов, «Astounding Science Fiction», крепко взял в руки подающий надежды писатель — Джон Кэмпбелл-младший и уже не выпускал до самой смерти, наступившей в 1971 году. К тому времени всем стало ясно, что звездный час Кэмпбелла, как и всей молодой американской фантастики, пробил именно тогда, когда он сменил писательское кресло на редакторское. «Дюжина лет между 1938 и 1950 годами была эпохой «Эстаундинг», — пишет писатель-фантаст и исследователь этой литературы Джеймс Ганн. — Именно в это время первый значительный редактор научной фантастики запустил первый современный журнал научной фантастики, дав путевку в жизнь первым авторам современной научной фантастики — да, в сущности, и самой ей». В этом высказывании важно прилагательное «современная»: фантастику — и получше — писали задолго до редакторских новаций Кэмпбелла; однако только с его легкой руки эта литература приобрела облик, практически не изменявшийся на протяжении нескольких десятилетий.
В отличие от предшественников Кэмпбелл ввел для желавших напечататься в его журнале некий катехизис «настоящей научной фантастики» (как сам ее понимал). От новоиспеченных адептов требовалось: уделять внимание не только науке, но и собственно «литературе»; обращать внимание не только на разного рода машинерию — но и на социологию (в широком смысле); а кроме того, не поддаваться искушению слепого следования «верняку» — не идти по борозде, проложенной и проверенной на коммерческую прочность другими, а рождать собственные, будоражащие и безусловно фантастичные идеи.
Один из первых идеологов молодой science fiction Кэмпбелл обладал редким чутьем на талант — при том, что его опека порой сильно смахивала на диктат. Справедливости ради следует сказать и о собственных взглядах редактора «Эстаундинг», которые вызывают по меньшей мере смешанные чувства. Кэмпбелл истово поддерживал далекие и от истинной науки, и от истинной религии дианетику и сайентологию одного из своих учеников — Рона Хаббарда. И очередной проект «вечного двигателя» — так называемую «машину Дина». Наконец, совсем не безосновательны раздававшиеся в адрес Кэмпбелла упреки в его, мягко скажем, одиозных национальных и политических пристрастиях и антипатиях…
И все-таки — любая критика блекнет перед списком тех, кого он открыл в одном только 1939 году (вот почему выбрана эта дата). Роберт Хайнлайн, Айзек Азимов, Альфред Ван-Вогт, Лестер Дель Рей, Спрэг де Камп, Теодор Старджон, уже упомянутый Рон Хаббард (имеется в виду его чисто «писательская» ипостась), Альфред Вестер; чуть позже авторами журнала стали Клиффорд Саймак, супружеский дуэт Каттнер — Мур, Джек Вильямсон. А еще спустя десятилетие к ним при-соединились Пол Андерсон, Гордон Диксон, Гарри Гаррисон, Джеймс Блиш, Хол Клемент, Фредерик Пол И Сирил Корнблат…
Не случайно кто-то из этой благодарной команды назвал ее тренера «соавтором всех авторов».
Ныне практически вся плеяда знакома отечественному любителю фантастики. Худо-бедно — в смысле, Бог знает, каким чередом и Бог знает, в каких переводах! — но большинство из созданного той «командой-мечтой» дошло и до нас. Хотя что-то и по сию пору остается в слепой зоне поисков наших издателей.
Что касается основных имен и главных произведений, то о них мы некоторое представление составили еще в советские времена. Правда, при существовавшей в советское время практике деления зарубежных авторов на «прогрессивных» и «реакционных» в общей картине не могли не зиять существенные дыры. Так, быстро и всласть насытившись всем лучшим, что было создано Брэдбери (хотя его-то при всем желании учеником Кэмпбелла не назовешь), Саймаком или Азимовым, мы на протяжении десятилетий лишь понаслышке знали о творчестве капитана чудо-команды — Роберта Хайнлайна.
Не то чтобы «играл» он лучше других. На мой-то взгляд, так по многим статьям уступал вышеназванным членам команды. Однако среди фэнов — соотечественников Хайнлайна — царит редкое единодушие относительно того, кому отдать капитанскую повязку… Что и понятно: книги «самого американского из американских фантастов» (по меткому определению одного из критиков), как в зеркале, отразили научную фантастику этой страны. Со всеми ее очевидными и никем не оспариваемыми достоинствами — и столь же явными недостатками.
В его биографии и творчестве тесно переплелись две линии: анархиста-технократа и солдата. Непреклонный защитник американских свобод, он особенно почитал одну — свободу индивидуума сохранять независимость от Власти (но не от Закона). В то же время не было во всей science fiction более искреннего певца военной романтики, защитника идеи, выраженной зычным: «Стр-рой! Шагом… а-р-рш!» Так получилось, что автор самой свободолюбивой книги в этой литературе, своего рода библии хиппи и либералов — романа «Чужак в чужой стране», Хайнлайн к моменту выхода его едва успел оправиться от сокрушительной критики, «подставившись» предыдущим романом. По мнению многих, самым милитаристским («Звездный десант»)… Однако критикуя или, как минимум, оспаривая его политические пристрастия, нельзя не отдать должное его фантазии, логике и убедительности, экономной литературной технике, умению «сильной рукой» держать сюжет. Словом, качествам, без которых на рынке американской фантастики делать нечего.
Трудно обнаружить область научной фантастики, где бы Хайнлайн — обычно обгоняя на полкорпуса коллег — не сказал решающего слова. Он первый стал четырехкратным лауреатом премии «Хьюго»; когда же американские фантасты учредили еще одну — «Великий мастер» (произошло это в 1975 году), то кандидатуру первого лауреата даже не обсуждали — и так было ясно, кто это. Ведь все они, перефразируя русского классика, вышли из хайнлайновского «мундира-скафандра»!
Писатель оказался не только «самым американским» фантастом, но и «самым кэмпбелловским». Почти вся хайнлайновская История Будущего, как и многие его классические романы, первоначально увидели свет в журнале «Эстаундинг». Хотя, к примеру, «Чужака» — один из лучших, на мой взгляд, его романов — Кэмпбелл в своем журнале не напечатал бы ни за какие коврижки.
Хайнлайн писал до последних дней (он умер в 1988 году), но славой своей почти полностью обязан «Золотому веку». Что касается его поздних романов, то, становясь раз от разу все толще и толще, они прирастали, увы, только словами…
Еще один знаменитый выпускник школы Кэмпбелла оставался верен заветам учителя до конца, а под конец жизни словно обрел второе дыхание, поразив читателей и критиков серией романов, как бы воскресивших «доброе старое (кэмпбелловское) время»! Нетрудно догадаться, что я имею в виду Айзека Азимова.
Уроженец России, этот литературный вундеркинд поставил, видимо, абсолютный рекорд: начав публиковаться в 1939 году, он за полвека с небольшим отстучал на пишущей машинке (даже в последнее десятилетие не променяв ее на более эффективный текст-процессор) более четырех сотен книг! Почти половину составляет научная популяризация, причем широчайшего спектра: от астрономии и новейшей физики до «путеводителей» по Библии и Шекспиру. Что касается собственно фантастической прозы Азимова, то она, хотя и не дотягивает до вершин просто прозы, во всяком случае, всегда добротна, мастеровита, информативна. Просто интересно читается, наконец! А две его ранние серии — о роботах и Основании, — инспирированные Кэмпбеллом, а затем продолженные и объединенные уже в 80-е годы, так те прочно заняли место в «золотом фонде» мировой научной фантастики. Контрастом ярым технократам Хайнлайну и Азимову служит интеллигентная и человечная проза Теодора Старджона, автора, которого нам еще предстоит открыть по-настоящему.
Хотя можно предвидеть, что его путь к отечественному читателю будет нелегким. Старджон подчеркнуто литературен, его проза переполнена обертонами, психологическими нюансами и, на первый взгляд, немотивированными уходами «в сторону». Словом, это просто хорошая проза — так что у читателя-фэна неизбежно возникнет вопрос: а где же здесь научная фантастика? «У Азимова превосходное чистое звучание, — проводит ту же мысль Брайан Олдисс, — у Хайнлайна неподражаемые напор и ярость; однако подлинную музыку создавал все-таки Старджон». Он, как никто другой, углубился в тему «неприкаянных сверхчеловеков» в классическом романе «Больше, чем люди»<sup>3</sup>, но воистину прославился — на сей раз вопреки взглядам и установкам «тренера» — произведениями иными, содержащими первые решительные удары по сексуальным и религиозным табу. Хотя, в сущности, всю жизнь писал об одном: о любви — непривычной, не вписывавшейся ни в какие рамки, парадоксальной и шокирующей, но любви…
Более простым и незамутненным представляется творчество патриархального романтика Клиффорда Саймака. Он ушел из жизни в один год с Хайнлайном, но если тот к концу 80-х годов для нашего читателя оставался, в основном, лишь именем, то Саймака отечественные фэны успели узнать и полюбить. Его переводили быстро, легко, обильно. Причина такой любви советских издателей объясняется просто: в отличие от Хайнлайна, Саймак был автором добрым и не задиристым. Не ввязывался в политику, предпочитая писать о простых людях (а не о суперменах с бластером наперевес), о взаимопонимании и сострадании. До последнего дня не отходя от машинки, он, как и Старджон, без устали проповедовал любовь, причем не только к людям, но и к «человечным» роботам, и ко всякой земной и космической живности, разумной и не очень. Только не заходил так далеко, как Старджон. Наивно, конечно, — особенно в наш холодный и окончательно расправившийся с «сантиментами» век. Но, видимо, и без этой наивной доброты в нем многим не прожить.
Наоборот, два главных романа Альфреда Вестера — «Разрушенный» и «Звезды — цель моя», — назвать упрощенными язык не поворачивается. Изощренные стилистически и сюжетно, перегруженные словесными фигурами и другими, на первый взгляд, посторонними деталями, красота и органичность которых познается на расстоянии, когда окидываешь всю конструкцию в целом, — все эти бестеровские излишества успешно выдержали проверку временем. «Широкоэкранное барокко» (по выражению как всегда острого на язык Брайана Олдисса) уже в наши дни с триумфом было поднято на щит современными киберпанками, разглядевшими в Беетере своего предтечу.
А с «Разрушенным» у моего поколения связаны особые воспоминания. Роман был переведен на русский язык в 1972 году как «Человек без лица», и, кажется, в те дни это была единственная в нашей стране книга (да еще выпущенная массовым тиражом), в увлекательной форме раскрывшая нам глаза на такие полузапретные материи, как психоанализ, «эдипов комплекс», сублимация и прочие фрейдистские штучки! Попутно показав, что научная фантастика — это не только «о чем», но в значительной мере и «как».
Другие из знаменитых кэмпбелловских протеже мне лично менее близки. Хотя, к примеру, такие авторы, как Альфред Ван-Вогт, Лестер Дель Рей и Спрэг де Камп — не говоря уж о Роне Хаббарде — по-прежнему ходят в классиках у определенной части американского фэндома.
С другой стороны, невозможно обойти вниманием еще одну группу «игроков». Хотя почти все они и сотрудничали с Кэмпбеллом, но часть написанного отсылали все-таки в иные журналы, в которых правили бал потусторонние ужасы.
Первым — хотя бы по рекордному числу завоеванных высших премий жанра — следует назвать классика Фрица Лейбера, у нас известного, на мой взгляд, все-таки несколько однобоко. Он ведь заслужил признание не только благодаря популярной парочке искателей приключений (по ходу дела открыв новый субжанр, настоящую золотую жилу для сотен ремесленников — «фантастику меча и волшебства»!), но успешно творил и в рамках привычной НФ: писал антиутопии, «романы ужасов» и «романы о катастрофе», а одно из лучших его произведений — «Необъятное время»<sup>4</sup> — посвящено традиционным для фантастики временным парадоксам. И в довершение ко всему Лейбер обладал незаурядным даром сатирика.
Напротив, один из самых успешных «фантастических» семейных дуэтов — Генри Каттнер и Кэтрин Мур — у нас как раз известен, в основном, двумя озорными сериями новелл: о семейке мутантов Хогбенов и незадачливом изобретателе Галлагере. Хотя у себя на родине супругов больше знают по произведениям мрачной фэнтези, соседствующей с «ужастиками»… <sup>5</sup>
И наконец остался еще один писатель, не нуждающийся в долгих представлениях. Он не может быть в полной мере назван «выпускником» школы Кэмпбелла, а если сам кого и числит в учителях, так скорее всю великую американскую литературу скопом: По, Твена, Бирса, Хоторна, Мелвилла, Хемингуэя, Фолкнера… Или Верна, Уэллса, Берроуза. Тем не менее едва ли отыщется в американской НФ другая подобная фигура, которая столько бы сделала для разрушения стен жанрового гетто, для признания этой литературы в мире литературы вообще. Выйдя, подобно всем вышеназванным, из тех же дешевых журнальчиков предвоенной поры, он быстро обрел собственный стиль, образы, темы — и закономерно покинул взрастившую его колыбель, найдя себе иные, более респектабельные печатные издания.
Надеюсь, ясно, что имеется в виду Рэй Брэдбери. Его имя и слава, на мой взгляд, разом прекращают все возникающие время от времени споры о степени «низости» сформировавшего его жанра. Новеллы писателя, его «Марсианские хроники» и «451° по Фаренгейту» уже полвека читают без раздражения даже те, кто на дух не переносит всей этой фантастики…
Теперь окинем взором «пейзаж после битвы» — панораму американской фантастики двух послевоенных десятилетий. Время, которое критики не сговариваясь окрестили «десятилетиями социальной ответственности» — и к такой несколько высокопарной оценке были все основания.
Хотя в 50-е годы на первый план вышли иные журналы, да и взгляды тренера уже не являлись для многих истиной в последней инстанции, — все равно то было время настоящего триумфа кэмпбелловских «птенцов». Однако и они, и пришедшие в фантастику сразу после войны новые талантливые авторы начали планомерно разрабатывать темы и проблемы, на которые в довоенный период если и обращали внимание, то случайно, эпизодически.
Прежде всего американская НФ в значительной мере превратилась в литературу социальную, а значит, с неизбежностью острую, критическую, порой вызывающе «антиамериканскую». Прошедшая мировая война, быстро возникшая на горизонте ядерная опасность (угаданная, кстати, раньше других именно фантастами!), да и захлестнувшие саму Америку волны маккартистской «охоты на ведьм»… — в хорошеньком горниле закалялось «чтиво для подростков», рожденное в довоенных журнальчиках!
Его авторы стали мудрее, смелее — и оказались более экипированы в литературном отношении. Они перестали комплексовать перед коллегами из «основного потока» (mainstream), потому что во многих отношениях выглядели куда реалистичнее их. И адекватнее — веку! Именно фантасты начали смело вторгаться в области, заповедные для иных жанров, развернув перед читателем целый веер альтернатив: альтернативные вселенные, культуры, общества и даже альтернативные земные истории…
Можно сказать, что как раз в 50-е — 60-е годы англоязычная научная фантастика и приобрела то, что выделило ее, определив особую роль в семье литературных жанров: интеллектуальную дерзость (правда, порой граничившую с бесшабашностью). Они действительно ничего не боялись и всюду совали нос, а хорошо это или плохо в мире, где единственной константой существования стали изменения — причем идущие на нас лавиной! — о том судить читателю. В лучших своих образцах это была литература иконоборческая, она будоражила воображение и не только парадоксально комментировала окружавшую действительность, но еще и подспудно предуготовляла общество сразу ко всем — а не к одному-единственному! — вариантам возможного будущего…
Что и говорить: Золушка на своем первом балу была способна и ослепить, и увлечь, и заставить потерять голову.
А затем, как уже говорилось, сказке пришел конец. Конечно, трудно было ожидать той смеси наивности, свежести и кружащей голову дерзости от разбогатевшей, остепенившейся и хладнокровно-цепкой литературной принцессы, каковою НФ стала в 70-е годы.
Но это случится позже, пока же ее авторы во всем блеске продемонстрировали, на что способна их литература! Когда ее признают за равную и стараются понять, но — еще не «перекормили». Ярких авторов, заблиставших на НФ-сцене в ту пору, можно считать десятками, творчество большинства из них нам хорошо знакомо, посему, какой бы длинный и обстоятельный список я ни привел, он неизбежно кому-то покажется слишком беглым, субъективным и неполным.
Для начала разберемся с критиками. Я имею в виду не тех, кто по обязанности пишет рецензии и обзоры, а тех, кто в своих произведениях резко критиковал окружавшую социальную действительность. Большинство их в научной фантастике выдвинулось на передний план именно в охваченные паранойей «холодной войны» 50-е и сравнительно легко переводились еще в советское время. (О причине, думаю, долго распространяться не стоит).
Однако прирожденного сатирика обычно очень трудно держать в рамках и «направлять». И многие лучшие произведения американской социальной фантастики дошли до нас значительно позже, когда — по крайней мере, внешне — все идеологические препоны были сняты. Но даже сегодня нельзя говорить о полном и объективном знакомстве. Если, например, с наследием знаменитого дуэта Пол — Корнблат (первая «половина» которого активно творит и по сей день) или Уолтера Миллера (славу которому принесла, фактически, единственная книга — «Песнь по Лейбовицу») сегодняшний наш читатель знаком, можно сказать, исчерпывающе, то встреча с лучшими вещами таких авторов, как Альгис Будрис, Филип Уайли и Роберт Такер, еще только предстоит.
Как хочется верить, и с романами совершенно не известной у нас писательницы (хотя родилась она в России!) Эйн Рэнд — автора, наоборот, куда более редких в этой литературе «прокапиталистических утопий». Впереди и полное, и обстоятельное (а не обрывочное и искаженное, как сегодня) знакомство еще с одной любопытнейшей фигурой, которую трудно втиснуть в рамки примитивных дихотомий: «прогрессивный» — «реакционный», «критик» — «апологет» и т. п. Я имею в виду видного ученого-политолога, военного и разведчика, под псевдонимом Кордвайнер Смит создавшего одну из интереснейших и оригинальнейших в западной фантастике Историй Будущего.
50-е годы принесли успех и авторам, сочетавшим «твердую» или «строгую» научную фантастику (hard science fiction) с более, что ли, гуманитарными размышлениями о границах «человеческого» в человеке: Джеймсу Блишу, Даймону Найту и Джеймсу Ганну<sup>6</sup>. В наиболее же «твердокаменной» ее части, то есть в той фантастике, где главной и единственной героиней является какая-то естественнонаучная идея или гипотеза, бесспорное лидерство захватил хорошо знакомый у нас Хол Клемент. Что касается другого полюса, гуманитарного, то на нем выделились почти не известные нам Чарлз Харнесс и Эдгар Пэнгборн.
Между прочим, и в фантастике откровенно развлекательной — ее в Америке, как пиво или сигареты, снабжают предупредительной этикеткой «light» («легкая»), — два послевоенных десятилетия ознаменовались появлением настоящих мастеров своего дела. Добротную приключенческую фантастику, по литературному уровню на световые годы отстоящую от ранней «космической оперы», по сей день исправно поставляет на рынок команда крепких профессионалов: Джек Вэнс, Пол Андерсон, Гордон Диксон, Фред Саберхаген, не говоря уже о заслуженной «бабушке американской фантастики» Андре Нортон. А завидное чувство юмора — с эпизодическими выходами на настоящую, отнюдь не безобидную социальную сатиру — демонстрируют хорошо известные и любимые у нас Роберт Шекли,
Уильям Тэнн и Гарри Гаррисон (упомянем еще и ушедшего из жизни Фредерика Брауна). И совершенно особое место занял в современной американской фантастике ее неподражаемо скандалезный enfant terrible — Филип Хосе Фармер, поставивший, видимо, цель сокрушать на своем пути все сексуальные и религиозные табу!
Для исторической объективности заметим, что есть группа писателей — соотечественников Уэллса (который в большей степени, нежели Гернсбек, заслуживает титула «отца» современной научной фантастики). А ведь война в Старом Свете закончилась, и отныне фантастику на английском языке снова писали не только американцы, благо язык и рынок общие.
По праву первыми следовало бы назвать истинных титанов Джорджа Оруэлла и Джона Толкина, однако автору пора закругляться, но даже беглый разговор о них требует специальной статьи. К тому же оба никак не были связаны со специфической «журнальной» фантастикой, их романы никогда не выходили под грифом «SF» (правда, по разным причинам).
Что касается бесспорного лидера британской фантастики — Артура Кларка, то он в большей мере напоминает игрока команды Кэмпбелла (у которого, кстати, регулярно печатался). Энциклопедически образован, умен, логичен, прагматичен; все у него надежно, добротно — но без высоких страстей и обнаженного нерва Оруэлла и обстоятельного мифологического монументализма Толкина.
В нашей стране Кларка долгое время знали, в основном, по вполне «благонамеренным» популяризаторским романам и рассказам. Хотя проскочил, пусть и со скрежетом, перевод «Девяти миллиардов имен Бога», а также, кастрированный на финальную главу, — романа «Космическая одиссея 2001 года» (о том, что на самом деле это никакой не роман, а переделанный сценарий потрясающего, не идущего ни в какое сравнение с книгой, фильма Стэнли Кубрика, мы узнали позднее…). Все равно, лучших — по духу и художественной силе не устаревших и сегодня романов
Кларка образца 50-х («Конец детства» и «Город и звезды») пришлось ждать аж до начала перестройки. Тогда-то и открылся нам настоящий Кларк — живой клубок противоречий и драматических «сшибок»: автор книг инженерно-выверенных и безупречных, с точки зрения науки, и самых религиозных, еретических, парадоксальных, тревожащих наше ледяное рацио. И, несмотря на то, что в последние два десятилетия патриарх британской фантастики в своем тропическом раю на Шри-Ланке расписался «как молодой», выпуская бестселлер за бестселлером, мне кажется, пик его творчества навсегда остался там, в наивноромантичных 50-х.
Вклад его коллег не столь значителен, но все же картина будет неполной без упоминания нескольких имен. Это один из ведущих современных ученых — астрофизик Фред Хойл, умелые авторы закручивать приключенческий сюжет Эрик Фрэнк Расселл, Джеймс Уайт и Бертрам Чэндлер (последний тоже долгие годы прожил на краю света — в Австралии); наконец два мастера истинно британской традиции «романов о катастрофе» Джон Уиндэм и Джон Кристофер.
Ну что ж, мне кажется, даже одни перечисленные имена напомнили любителю фантастики, что принес с собой «Золотой век». Другого такого ее взлета и не припомнить — хотя легкие «шевеления» случались и позже.