88063.fb2
Следуя инструкциям человека в доме Бетховена, он сразу же после возвращения на Землю нашел Эртманн. Собственно, искать ее не пришлось: она по-прежнему сидела на стуле в переходной камере в обществе Харрисона и Майлса, как перед его перемещением на ТКЗ с вакциной. Увидев его, Эртманн, не дав ему открыть рта, призналась, что уже побывала там и ввела Бетховену препарат, блокирующий действие вакцины. По предложению Роббинса вызвали Эверетт, которой задали вопрос о дальнейших действиях. Та бросила на него подозрительный взгляд, словно собираясь напомнить, что это по ее предложению он отправится на ТКЗ для «ранней» встречи с Эртманн. Однако она согласилась, что необходимо поступить именно так.
Оказавшись в который уже раз в доме Бетховена, он дождался Эртманн, убедил ее довериться ему, назвавшись ее союзником, и объяснил, как надо поступить. Напоследок он взял с нее слово, что, возвратившись, она не наложит на себя руки.
Вернувшись на Землю, он переоделся и перенесся в Вену 1827 года. Тамошние газеты сообщали о смерти Бетховена днем раньше, чего и следовало ожидать, коль скоро он не вводил композитору вакцины. Он снова вернулся домой — несолоно хлебавши.
Труднее всего было обмануть накануне участников специального заседания гуманитарного комитета, заявив, что он сделал все ради продления жизни Бетховена. Все с удивлением встретили его решение снять свое предложение. Он объяснил, что передумал из опасения катастрофических последствий для ТКЗ и их собственного мира. Для пущей достоверности он воспользовался сюжетными линиями из рассказов, полученных от Биллингсли, а также примером, который привел ему встреченный в доме Бетховена «незнакомец».
Предложение отказаться от проекта было одобрено четырьмя голосами против двух. Против высказались Литтон и Шимура, расстроенные тем, что «горят» их проекты. Роббинс сомневался, правильно ли поступил, послушавшись человека, назвавшего себя «Роббинсом в будущем». С другой стороны, если не доверять самому себе, то кому же тогда доверять?
Эртманн откликнулась на просьбу и нанесла ему визит. Он уговорил ее никому не рассказывать о «заговоре». Если кто-то узнает об истинных событиях, опасные попытки будут повторены, чего оба никак не хотели. Дороти поблагодарила его за все, особенно за то, как он помог Харрисону убедить исполнительный комитет не увольнять ее из института. Обняв его и чмокнув в щеку, она убежала.
Вспоминая это прощание, Роббинс ловил себя на чувствах, которые нельзя назвать платоническими. Увы, он для нее староват. К тому же у него есть возлюбленная…
Симфония приближалась к своему громоподобному, взрывному апофеозу. Антония крепко прижалась к нему.
— Какая красота! — мечтательно прошептала она. — Сколько экстаза, жизни, торжества!
— Да, — согласился он. — Но ты все равно заманчивей.
Их губы слились, и он забылся в поцелуе. Музыка ненадолго стихла, а потом сменилась иной мелодией — могучим, торжествующим, воинственным до мажором. Той самой, которую наиграл на рояле в кухне Бетховена незнакомый человек… Роббинс очень сожалел, что так и не узнал, что это такое.
Антония нежно прошептала ему в ухо:
— Не надо расстраиваться из-за того, что ты не добыл новой музыки. Вспомни: «Звучащие мелодии прекрасны, беззвучные прекраснее стократ…»
Ее грудь скользнула по его рубашке, во взгляде появилась робость. Он очень давно не видел в ее глазах такого выражения, но помнил, что оно означает. Он глянул через ее плечо на бюст Бетховена на рояле. На гипсовых губах гения играла одобрительная улыбка.
В комнате звучал могучий оркестр. Последовало, искрометное восходящее глиссандо и заключительные аккорды фортиссимо последней симфонии Бетховена.
То была полная радости Девятая симфония ре минор.
Кое-кто затрудняется с ходу определить, что же такое современный грабеж — искусство, хобби или политика? Анализируя деятельность лучших мастеров, мы видим, что в основе их практики лежат, как правило, все три составляющие. К тому же глубокое моральное удовлетворение, проистекающее из квалифицированного исполнения замысла, полная незаинтересованность в материальной выгоде и презрение к чужой собственности затрагивают чрезвычайно чувствительные струнки человеческой души — эстетическую, игровую и общественную.
В нижеописанном случае объектом потенциального грабежа был избран некий эскиз в стиле фигарт, широко известный как раритет величайшей ценности. Изловчившись женить на себе его творца и владельца, Милашка Эвелинг одним махом сделалась самой состоятельной жительницей Спирали. Эта персона и прежде пользовалась особого рода популярностью по причине выдающихся черт характера (скромность среди них, увы, не значилась), так что благосклонность судьбы она восприняла как должное. Теперь Милашка стала олицетворением серьезной психоэкономической силы, что неизбежно привлекло к ней пристальное внимание общественной прослойки уравнителей, где, как известно, весьма щедро представлены грабители и традиционной, и принципиальной ориентации. Из числа принципиалов искреннее уважение спиралетян завоевала Теодора В@кинс, коей и было доверено урегулирование вопиющей ситуации.
Будучи женщиной с изрядным опытом, В@кинс по зрелом размышлении склонилась к ненавязчивому подходу, избрав роль скромной ловчихи настроений с непритязательным именем Мир&а Риггл. Установив репликатор на производство тридцатичасового клона, она поспешно улеглась в аппарат — и испустила вздох облегчения, осознав, что на сей раз она, кажется, не клон. В тот же самый миг тяжко вздохнула и ее копия, сообразив, должно быть, что на этот раз клоном является именно она.
Отослав свое второе «я» заняться необходимыми приготовлениями (если ты себе не доверяешь, кто же тогда поверит тебе?), В@кинс продублировала комплект чистой одежды, сунула в карманы пару малых репликаторов и отправилась прямиком в Хаммерпонд. Если вы не в курсе, это такой небольшой, но крайне заковыристый завиток
Спирали, который и вообразить-то невозможно, покуда сам не увидишь. В 23-м столетии его рейтинг составляет 60 % Актуальности, 33 % Совмещения, 4 % Случайности, прочее же как получится, а поскольку индекс «Логичность/Безопасность» держится на 92,7 и опускаться не собирается, нет ничего удивительного в том, что большинство обитателей Спирали этот Хаммерпонд попросту игнорирует.
Тем не менее тамошние ландшафты, неврозы и погодные условия могут похвастать вполне приличным количеством битов, чтобы привлечь определенный контингент искателей внутреннего опыта, так что по прибытии В@кинс удостоилась приветствий доброй полудюжины многоопытных ловцов настроений. Понимай она их линго хоть немного лучше, те показались бы ей куда менее подозрительными.
— Скажи, у тебя было много уникальных впечатлений? — поинтересовался персонаж по имени Порсон. В этот момент они вдвоем смаковали шоколадный пунш, сидя на шляпках ониксовых грибов в старомодной забегаловке Расти под вывеской «Плацебо», причем Порсон и не подозревал, что из него выкачивают информацию. В@кинс ужасно хотелось буркнуть: «А я почем знаю?», но вместо этого она произнесла:
— Ну, не слишком. Так, кое-что тут, кое-что там, ты и сам понимаешь.
— Невыразимые?
— А то!
— Как насчет копирнуть?
— Возможно.
— Эй, — вдруг забеспокоился он, — а ты приличный канал?
— На что это ты намекаешь?! Я очень твердый диск!
— Да я о качестве записи, — удивился Порсон.
— А ну сотри нашу беседу немедленно! Почему ты толкуешь со мной, как с перезагруженной? — подозрительно осведомилась В@кинс.
Кто тут действительно был перезагруженным, так это Порсон, генотипически не способный даже помыслить о чем бы то ни было криминальном, а посему он ничего не понял и вконец растерялся.
— До чего мне нравится твоя глазная клипса, — пролепетал он, пытаясь сменить тему.
— Правда? Тогда держи, — В@кинс пропустила вещицу через карманный репликатор и вручила Порсону.
— Какое впечатление ты надеешься поймать здесь?
— Думаю, я бы вполне впечатлилась Хаммерпонд-Парком в разгаре глухой ночи, — честно призналась Теодора В@кинс.
— Что ж, мысль неплохая… Но в какой моде? Гиперреализм? Романтика? Ужасы?
— Ну нет! Сперва я впечатлюсь этим Парком в натуре, а уж потом промодулирую таким настроением, какое сочту подходящим, — отрезала В@кинс.
Шокированного Порсона словно парализовало, что вполне устроило В@кинс, которой наскучила его болтовня. Ее пуншевая фляга (пустотелый рубин с сапфировыми инкрустациями, как у каждого уважающего себя спиралетянина) уже почти опустела, и, чтобы вновь наполнить сосуд, В@кинс пришлось прогнать остатки через репликатор.
— Установлено, — задумчиво изрек старина Расти, преуспевающий узуформный баробот, содержавший свое заведение в духе старой доброй программы, — что в Понд-Хаусе в любое время дня и ночи дежурят минимум три охранника, чьей главной задачей является сохранение шедевра. Один из них работает ради престижа, другой для удовольствия, третий же в порядке наказания. Благодарю за внимание, леди и джентльмены!
В Хаммерпонд-Парке, игравшем стратегическую роль нулевой зоны знаменитого Понд-Хауса, Теодора В@кинс объявилась вечером следующего дня, старательно изображая типичную ловчиху настроений, впавшую в необычайный экстаз при виде тотально смодулированного пейзажа. Ее второе «я» присоединилось к ней сразу после заката, и они немного посовещались приглушенными голосами, как и следует фонировать в нулевой зоне.
Сумерки потихоньку сгущались; на темнеющем небе высветился сперва один, затем второй орбитальный комплекс. Истошные вопли кроликов, подвергаемых форсированной эволюции, постепенно утихли, и воцарилась мертвая тишина. Вступив в свои права, ночь милосердно скрыла архитектурные изыски гибрида Тадж-Махала с Сан-Суси, слегка приправленной Уолдорф-Асторией, обратив громоздкое здание, известное в Спирали под именем Понд-Хауса, в легкий неясный силуэт.
Подкравшись в двойственном числе к этой смутной тени, Теодора В@кинс присела на корточки за углом строения и поспешно разобрала один из репликаторов на составляющие компоненты — стойки, узлы, платы и батарейки. Выудив из кармана второй, она быстро пропустила через него все детали первого, повторив указанный процесс несколько раз. Сборка двухфутового репликатора заняла каких-нибудь пять минут, и дело сразу пошло веселее — микроплаты послушно обращались в макроплатформы, стойки стремительно разрастались в длину, батарейки вылетали нескончаемыми очередями. По сигналу В@кинс клон принялся за сборку примыкающей к Понд-Хаусу хитроумной конструкции.
Внезапно в соседних кустах с громким треском и сдавленным проклятием рухнул некий тяжелый предмет, споткнувшийся, без всякого сомнения, о только что воздвигнутую стойку. Затем В@кинс явственно услышала приближающийся топот двух пар бегущих ног, притом с разных сторон. Питая, как и всякий истинный художник, справедливое отвращение к преждевременной публичности, она немедленно пустилась наутек.
Спринтерский забег в нулевой зоне — чистое мучение, требующее колоссальной концентрации внимания, а посему В@кинс пришлось положиться на подсознание, которое упорно твердило, что у нее на пятках висят по крайней мере двое преследователей и крайне мало вероятно, что оба являются ее собственными клонами.
Вдруг позади завязалась бурная возня, указывающая на то, что ее копия оказалась недостаточно прыткой и была насильственно вовлечена незнакомцами в весьма нежелательную физическую активность. В@кинс чуть было не повернула назад, чтобы помочь своему второму «я», однако вовремя сообразила, что эта краткосрочная копия в любом случае не успеет дать на нее показаний. Отвернувшись, она на цыпочках начала удаляться от дерущихся, когда некое неприятное ощущение вынудило ее мгновенно переоценить ситуацию. «Проклятие! — нервно подумала она, прекращая свое бренное существование. — А ведь клон — это все-таки я!»
Тем временем оригинал Теодоры В@кинс общался с нежданными собеседниками совсем не так приятно, как хотелось бы, ибо дело пришлось иметь с двумя гостями сразу. Те, казалось, поставили себе целью растоптать противницу в лепешку — что вдоль, что поперек,
— но покуда ее хищным пальцам удавалось вцепляться в чужие патлы, а острым коленкам — дубасить по чувствительным частям тел обидчиков, В@кинс проводила время не без определенного морального удовлетворения. К сожалению, удача начала ей изменять, но тут неравной битве внезапно пришел конец.