— Рассказывай! — велел я. — Все по порядку, подробно, как если бы о пройденном маршруте докладывал. А потом расскажу я.
Он заговорил, то и дело сбиваясь и путаясь, и все-таки с каждым его словом картина прояснялась.
Оказывается, две недели назад я заперся в квартире, принял двойную дозу димедрола и пустил из всех конфорок газ. Тихо и безболезненно отошел в мир иной, оставив после себя записку: «Ребята, простите, если сможете. Я виноват перед вами, но поверьте — так было нужно. Иначе я предал бы человека».
Милиция, как полагается, начала следствие, но, конечно, ничего не установила и спустила это все на тормозах. А Димка ходил в тоске, и думать забыл о грядущих экзаменах, жизнь разом стала бессмысленной. Родители пытались его утешать, он рычал на них так, что те сочли за благо прикинуться тенью, ребята из клуба заходили, но с моей смертью байдарки и палатки сделались для Димки бесполезнее сапог для зайца. Сперва он пытался было выяснить, кто же тот гад, из-за которого я отравился, кого не захотел предавать.
Уж он, Димка, замесил бы эту сволочь всеми известными ему приемами. Но расследование кончилось ничем. Версий не было. И не было меня.
А потом в сгустившихся лиловых сумерках возник Сутулый.
Легенда оказалась примерно той же, как и в моем случае, разве что умных слов поменьше. Зато больше космоса, суперцивилизаций и поворотов времени. А умереть — это было Димке запросто, если я буду жить. Родителей, конечно, жалко, но они перенесут эту боль.
Я хотел было высказать все, что думаю по сему поводу, но вовремя осекся, вспомнив, что у меня тоже есть родители. И пусть они живут в далекой столице, пусть видимся мы хорошо если раз в год, но — они есть. А я так легко убедил себя, что они сильные люди, что вынесут эту муку.
Димке так же, как и мне, назначена была платформа. Кстати говоря, и день совпадал — первое июня. И была та же вспышка, и сумасшедший полет мимо всех измерений, а потом — этот гнилой поезд.
— Я не знаю, сколько я тут, — устало твердил он. — Тут же нет времени. Может, час, а может, тысячу лет. Сидят все как приклеенные, никого не добудишься. И ведь едем куда-то, чуете? А куда?
Я молчал. Такая, значит, двухходовка. Сперва его, после меня. Или наоборот — теперь уж и не разобрать, что же на самом деле случилось в реальности, какие там слои на что напластовались. Так, значит, и ловят нашего брата. Выходит, он потому из окошка и сиганул, что я жизнь за него готов был положить. А я, получается, из-за его героизма газом отравился. Фу, мерзость какая. У кольца нет конца.
…Где-то в непредставимой дали остался мир — как всегда, зеленый и ласковый, веселый и жестокий, дождливый и солнечный. Но только для нас с Димкой в нем уже не было места.
— Сан Михалыч, — тронул он меня за локоть. — А как вы думаете, кто они такие? Ну, Сутулый этот и его компания?
— Не знаю, Дим, — сухо отозвался я. — Какая-то пакость, а вот поди разбери, какая… Впрочем, может, нам и не стоит знать. Ты лучше о другом подумай. Мы вроде как мертвые, но… Пока мы нужны друг другу, мы живы. Понимаешь? Это, наверное, единственное, чего нельзя отнять.
Мы и вправду были живы, да вот надолго ли? Те, другие, замороченно вперившиеся в пустоту — может, сперва и они на что-то надеялись? Хотя на что им было надеяться — удавившимся на скользкой бельевой веревке, от души хлебнувшим кислоты или интеллигентно вскрывшим вены? Они принесли сюда, в поезд, свою тоску, больше у них ничего не осталось — ни в брошенном ими мире, ни в этом гнусном трясущемся вагоне.
Но ведь мы же с Димкой — другие! Нас-то за что?
А почему, собственно, другие? — мысленно усмехнулся я. И нас погнала на перрон тоска. И мы раньше ли, позже — а оцепенеем на потертой лавке, окунемся в бесцветную пустоту…
— Слушайте, Сан Михалыч, — вновь затеребил меня Димка. — Я вот что подумал. Раз уж тут поезд, лавки, ну, все эти железнодорожные прибамбасы, может, и стоп-кран найдется?
— Что, похулиганить захотелось? — провел я ладонью по его растрепанным пшеничным вихрам. — Толку-то?
— Ну, все-таки… — протянул он, потупя глаза, но я-то знал, что пляшут в них сейчас шальные зеленые искорки. — Может, придет кто разбираться. Ну, и…
— И что? Маваша-гири или «жемчужный молот»? Думаешь, на этих подействует?
— А лучше как моська на веревке сидеть? — насмешливо хмыкнул Димка.
Нет, никакой он был сейчас не мертвый! И как такая чушь мне вообще в мозги вползла? Если Сутулый со своей шайкой считают, что поставили нам мат, то они очень уж наивные ребята. Да, купился я капитально, но вновь наступать на те же грабли не намерен.
И потом, если уж они решили нас убрать, чего им стоило организовать кирпич на голову? Или тромбик в мозгу? С космическими-то возможностями? Значит, нашим благодетелям такое не по зубам. Устроили волчью яму. Выходит, мы — опасная добыча?
— Стоп-кран, — усмехнулся я, — не лучшая идея. Но в этом ржавом чуде техники наверняка найдется отсек машиниста. Или пилотская кабина. А может, и капитанская рубка. Усек? Визит вежливости. Сдается мне, Дмитрий, что сие транспортное средство способно ехать и в другую сторону.
— Ну так пошли!
И мы пошли.
…Вагон мелко трясся, лиловый свет то нехотя сочился с потолка, то вспыхивал вдруг изломанной молнией, и тогда лица пассажиров казались вылепленными из белого, в розовых прожилках, мрамора. Едва уловимый запах тянулся из каких-то незаметных щелей — не то крови, не то газа, я не смог понять, да, впрочем, какая разница? И шарил по полу ледяными пальцами ветер, мотало туда-сюда окурки, мятые фантики, засохшие яблочные огрызки, и среди этого хлама болталась зачем-то маленькая пластмассовая пешка — от дорожных шахмат.
Но мы собирались играть в иную игру.
Безвозвратно ушли в прошлое времена, когда наручные часы годились лишь на то, чтобы отсчитывать время! Оказывается, в сей обиходный аксессуар, привычно охватывающий ваше запястье, можно встроить миниатюрное запоминающее устройство и столь же миниатюрный передатчик, после чего — посредством специальной кодировки — ваши часы превращаются… Ну, например, в плотно набитый кошелек (деньги электронные, естественно): подсоединившись к соответствующему терминалу, вы сможете рассчитаться за покупку, оплатить проезд в общественном транспорте и т. п. Или в электронный ключ, или… Впрочем, можете придумать собственные варианты применения — они непременно пригодятся: о создании часов нового типа сообщила германская фирма «Юнгханс», а ее специалистам любовь к фантастическим прожектам отнюдь не свойственна. Другое дело, что многократно описанная фантастами система тотального контроля населения с помощью такого «радиобраслета» становится делом вполне реальным.
В отличие от рентгеновского нейтронное излучение легко проходит сквозь слой металла. Этим весьма удачно воспользовались изобретательные сотрудники мюнхенского Технического университета. Нейтронный луч, последовательно сканируя объект с 200 «точек зрения», попадает на люминесцентный экран, откуда визуальная информация считывается особым датчиком и поступает в компьютер. Полученные данные обрабатываются посредством специального программного обеспечения, синтезирующего трехмерное изображение с немыслимыми доселе подробностями: внутренняя структура объекта представлена вплоть до деталей размером в 200 мкм, а разные материалы, из коих он изготовлен, окрашены в различные условные цвета. Картинку можно вывести на дисплей или распечатать на принтере в нескольких проекциях — и тщательно изучить качество изготовления и функционирование исследуемого механизма. Так называемый «интроскоп», многократно описанный в фантастических произведениях, становится вполне реальным прибором. Нетрудно представить, что в ближайшее время нейтронные сканеры приобретут весьма компактные, портативные размеры. Такой «карманный просвечиватель» сделает стены прозрачными. Вот радости-то будет шпионам и соглядатаям…
Первый каталитический нейтрализатор для тяжелых дизельных грузовиков, разработанный немецкой фирмой Siemens, позволит снизить выброс ядовитых окислов азота аж на 60 %! Лабораторные тесты дали самые обнадеживающие результаты, и теперь оригинальная сименсовская система очистки выхлопных газов проходит испытания на восьми гигантских «дальнобойных» машинах.
Приступать ко второй части моего повествования оказалось и труднее, и легче, чем я поначалу предполагал. Труднее, потому что моя первая крупная публикация — брошюра под названием «Виток спирали», изданная еще в 1980 году, — как раз и была посвящена «Новой волне» и кругам, разошедшимся от нее по англоязычной фантастике 1970-х. Возвращаться еще раз к «грехам молодости»? Но ведь все придется пересматривать, осмысливать по-иному, а прежние свои оценки подвергать ревизии — в. этом у меня сомнений не было.
Однако стоило перечитать написанное полтора десятка лет назад и сравнить с сегодняшними представлениями (коллег да и собственными) о «славной английской революции» в научной фантастике, как оказалось, что все не так страшно. И чем дальше в историю отдаляется то потрясание основ, производившее впечатление неодолимого и необратимого, тем больше выступает его временный, преходящий характер.
Перманентных революций не бывает, как бы о них ни грезили самовлюбленные и амбициозные вожди (наверное, не случайно среди авторов «Новой волны» столь высок авторитет главного выразителя этой идеи — Троцкого). Революция по определению и духу своему явление взрывное, шоковое, аномальное и долго длиться не может. Да и название движения, определившего в 60-е годы вектор движения англоязычной научной фантастики, тоже, казалось бы, вызывало неизбежные ассоциации с чем-то циклическим, изменчивым, подвижным и если в чем и вечным, то исключительно в этой своей подвижности.
Одним словом, волны гасят ветер…
Хотя начиналось все бурно, шумно, эффектно, и создавалось впечатление, что отныне научная фантастика уже никогда не будет такой, как раньше. Так и не успев короноваться (хотя и примерив уже не туфельку, а весь ассортимент нарядов из царского сундука), вчерашняя Золушка испытала первое потрясение, рано или поздно настигающее венценосцев: революцию!
Что же оказалось неладно в фантастическом королевстве, коему по всем законам доброй старой сказки пророчилась долгая и счастливая жизнь?
Фантастика повзрослела — и обзавелась, как все взрослые, проблемами.
К началу 60-х годов она мало напоминала ту бесшабашную и, что греха таить, невзыскательную продукцию грошовых журнальчиков, которую оставил наследникам и продолжателям своего дела Гернсбек. Я не хочу сказать, что окончательно заглохла лихая «космическая опера», а инопланетные пришельцы оставили наконец нашу планету в покое (как и одержимые «эдиповым комплексом» научно-фантастические роботы — своих создателей). Все накопленные этой литературой штампы, расхожие сюжеты и новоявленные мифы никуда не делись: рынок есть рынок, и как раз на нем-то у научной фантастики отныне было «куплено» свое суверенное место… Однако теперь, дабы успешно осваивать этот заметно оживившийся рынок, требовалась известная изворотливость. Даже проверенный временем сюжетный «верняк» отныне нужно было как-то по-особенному преподнести.
Либо поднатужиться и придумать что-то действительно новое, свое— в темах, сюжетных поворотах, языке, стилистике.
На последнее-то, кстати, американцы обращали меньшее внимание, предпочитая ставить на сюжет — story. Зато их английские коллеги (мы ведь не забыли, что разговор ведем не об американской фантастике, а об англоязычной?) как раз к началу 60-х словно пробудились от долгой спячки, вспомнив о вековой европейской литературной традиции. И, подобно тому, как в то же время четверка из Ливерпуля все перевернула в мире музыки, внутрижанровая революция в фантастике заполыхала поначалу на берегах Альбиона.
Правда, успехи оказались поскромнее…
Как и в истории с «Золотым веком», датировка этой фантастической революции особенно больших споров не вызывает.
Естественно, что бунт против окаменевших догм американских журналов вызрел на страницах аналогичного британского издания «New Worlds», пророчески переводившегося как «Новые миры». А взорвалась многим казавшаяся вполне идиллической ситуация в жанре ровнехонько спустя 38 лет — месяц в месяц! — после выхода первого номера пионерского гернсбековского журнала.
В апрельском номере за 1964 год закрывавшегося британского журнала его редактор Джон Карнелл, которого справедливо считали «местным» Кэмпбеллом и который почему-то предпочитал, чтобы его называли Тедом, оптимистически предрек: «Не будем смотреть на это печальное событие как на конец пути, но лишь как на естественный этап определенных метаморфоз в развитии жанра». И попал в точку! Летом журнал снова встал на ноги, на сей раз под руководством молодого энергичного писателя Майкла Муркока. И заверте… как писал замечательный русский сатирик Аркадий Аверченко…
Имя Карнелла в ту пору среди читателей и авторов британской фантастики весило почти так же, как имена Гернсбека или Кэмпбелла по другую сторону Атлантики. А кем был тогда Муркок? Фэном до мозга костей, рок-музыкантом, начинающим писателем, пока перебивавшимся, как бы мы сказали, «фэнтезийной» халтуркой. Однако в его сознании уже успели сформироваться представления о том, какой должна быть настоящая фантастика.
Оставалось лишь найти тех, кто доверил бы молодому человеку какой-никакой завалящий журнальчик-плацдарм, где он смог бы развернуться в полную силу… И тут на его пути возник Карнелл.
Поначалу Муркок стал сам регулярно писать в возглавляемые мэтром журналы, но, по странному стечению обстоятельств, не в «Новые миры». Когда же журнал закрылся, то спустя несколько месяцев писатель Муркок его реанимировал — но уже как редактор. И все последующие «семь лет, которые потрясли мир», новые «Новые миры» оставались бастионом целого литературного движения — «Новой волны».