В самом деле, результаты специальных исследований убедительно показывают, что у больных дела идут намного лучше, если рядом с ними постоянно дежурит «милый, добрый песик». Согласно данным, обнародованным германскими врачами на прошлогодней конференции в Кембриджском университете, собаки особенно помогают инфарктникам и тем, у кого нарушен обмен веществ, а вот шизофреникам и страдающим депрессией, как уверяют британские специалисты, лучше всего общаться с лошадьми и дельфинами. Некий американский исследователь, понаблюдав за одним-единственным укротителем змей, сделал решительный вывод, что поглаживание боа констриктора крайне полезно для здоровья человека: кровяное давление нормализуется, пульс замедляется (проверить эту рекомендацию на себе никто из специалистов так и не решился).
Статистика свидетельствует: для здоровья обитателей домов престарелых весьма полезны канарейки и другие приятные пичужки. Эрхард Олбрих, психолог из Эрлангенского университета, констатировал, что среди пожилых людей, которые завели попугайчиков, вдвое больше довольных жизнью, чем в среднем в той же возрастной группе.
И все же медики рекомендуют лечиться преимущественно с помощью собак! «Рыбку не выгуляешь на веревочке, к канарейке не прижмешься щекой, лошадь не уложишь с собой на кушетку… Кошки? Уж слишком они эгоистичны, — замечает энтузиастка зоотерапии Габриэла Нипель из Германии. — Собака же, наоборот, сама стремится пообщаться с человеком». Недаром во многих ставших классическими НФ-романах именно собаки рука об руку (или, правильнее, «о лапу») вместе с человеком сражаются с роботами, инопланетянами и т. п.
Возможно, симпатичное механическое существо, сконструированное Джиллом Праттом из Массачусетсского технологического института, научится бойко расхаживать на своих двоих куда раньше, чем его антропоморфные собратья-роботы! Снабженный длинным опорным хвостом и когтистыми лапами, малыш Труди более всего напоминает хищного динозавра троодона, а тот, между прочим, является ближайшим родичем небезызвестного супербегуна велоцираптора… Пратт снабдил своего питомца улучшенной системой управления, которая, по расчетам, позволит тому весьма искусно поддерживать динамическое равновесие. Сейчас динозавреныш обучается прямохождению в лаборатории, а чтобы на первых порах Robot erectus не тюкался лбом о пол, корпус его поддерживают с помощью кран-балки. Впрочем, вскорости Труди начнет бегать самостоятельно, а в будущем он (или его усовершенствованный потомок) научится передвигаться по узким и тесным переходам, переносить тяжелые грузы и взбираться с ними вверх по лестнице. Что дальше? Подключение живого мозга, и киборги победно замаршируют по планете?
Промозглая жизнь на Васильевском имеет неоспоримые преимущества для оптимистов. Ветры со всех сторон пронизывают насквозь проспекты и линии, крутят сырые хороводы во дворах и в подворотнях, выдувая из обитателей хандру и безысходность, заставляя их суетиться, нервничать, бодрее шевелить извилинами и конечностями в поисках своего места в жизни или — что почти одно и то же — заработка на пропитание и поддержание этой самой жизни в одном, отдельно взятом организме. А пессимисту и летнее тепло — повод для тоски.
Геннадий сидел у окна, наблюдая с высоты второго этажа сквознячное трепетание обрывков старых предвыборных плакатов. Когда-то они возвещали о битве насмерть заслуженного демократа с крепким хозяйственником за право обладания городом в первую, а также во многие последующие ночи. Это все осталось в прошлом. Да и активное шевеление конечностями, грустно думал Геннадий, тоже позади. Унылая картина — молодой парень на костылях! А ведь еще не один месяц ковылять на них. Разве что кости быстрее срастутся.
Две недели тому назад его выписали из больницы, костыли ему подобрала сердобольная сиделка из кладовой при морге, узнав, что живет парень один-одинешенек. Где-то далеко, правда, в заводском поселке под Стерлитамаком у него осталась родня, но о ней он старался не вспоминать. Еще до отъезда рассорился со всеми. Вот и оборвал корни. Он не страдал от одиночества. Ребят знакомых хватало, в техникуме народ подобрался невредный.
Комнату, которую снимал Гена, сдавала почти задаром пенсионерка Клавдия Михайловна. Ярмо старости она тянула легко, не жалуясь, подрабатывала уборщицей в магазине. Намекала часто в разговоре, что приедет скоро племянник и увезет ее к себе на юг, к винограду и персикам. Племянник о себе знать не давал, и Гена полагал его персонажем мифическим. Хозяйка его не тиранила, разрешала водить знакомых и сильно не гноилась, если кто из гостей ненароком заливал ванную комнату или терял лифчик на вешалке для полотенец.
Но после того, как он переломал себе обе ноги, знакомые как-то незаметно рассосались. Подружка по техникуму заскочила в больницу проведать, рассказала несвежий анекдот про инвалида и огурец, а потом унеслась на дискотеку, пообещав зайти на днях. Дни затянулись…
Деньги у него еще водились, хватить должно было на полгода, если поджаться. Выручали старые запасы с прошлогоднего рейда. Рассчитывал этим летом хорошо заработать на приличный компьютер, но его кладоискательским надеждам вышел полный облом. Знакомые ребята, которых он выручал с армейским миноискателем, напали на свежее место, не затоптанное поисковиками-конкурентами. В белорусских лесах еще немало осталось военного железа. А богатенькие буратины, набив свои особняки антиквариатом, переключились в последнее время на старое оружие. За хорошо вычищенный и доведенный до кондиции немецкий пулемет МГ-42, который классно смотрится в интерьере холла рядом с портретом хозяина в полный рост, выкладывали добрую стопку бумажек в валюте бывших союзников по той войне. Не гнушались и дойч-марок. Легко брали наши трехлинейки и солдатские наганы времен гражданки, но они редко попадались в приличном состоянии. В основном, одна трухлявая ржавчина.
А этим летом, когда они раскопали блиндаж, сгнившие бревна наката не выдержали, их засыпало, а Гене перешибло ноги рухнувшим на него патронным ящиком, набитым пустыми бутылками. Потом он сообразил, что ему здорово повезло — в бутылках могла оказаться зажигательная смесь…
Кое-как выползли, наложили лубки на переломы и добрались до грунтовки, где они оставили старый «москвичок». Машина была еще та: на вид рухлядь, но мотор справный. Потому и спокойно проходили сквозь кордоны гаишников и омоновцев.
Но теперь Гене было не до трофеев. Хоть он и ковылял помалу от комнаты до кухни, но старорежимные высокие ступени на скользкой лестнице его пугали. С едой выручала хозяйка. Покупала для него хлеб, помогала картошки отварить или яичницу изжарить. Но неделю тому назад Клавдия Михайловна утром вышла в магазин и не вернулась. Через два дня Гена запаниковал и стал обзванивать морги и больницы. Пришел участковый, долго выяснял, кто он такой есть, смотрел документы, больничные бумаги. Спросил, не хотела ли хозяйка продать квартиру — дом уже почти весь скупила какая-то фирма. Геннадий рассказал, что месяца два или три тому назад приходили квадратные уроды с бритыми затылками и предлагали ей хороший обмен куда-то на Комендантский проспект. Старуха вроде была не прочь, она даже собиралась вообще ее продать, только вот ждала племянника. «Значит, не дождалась!» — подытожил участковый, предложил искать себе новое жилье и ушел, запечатав комнату хозяйки.
А позавчера участковый вернулся вместе с племянником, которого Гена считал несуществующим. Высокий худой мужик неопределенного возраста со странно бегающими глазами дохнул на Гену перегаром, назвался Василием, скорбно посмотрел на костыли и сказал, что он жильца гнать не будет, потому как сам на птичьих правах, а пока продолжают искать его дорогую тетушку, он здесь временно поживет. В тот же вечер племянник Вася долго ходил по шестиметровой кухне, хлопал дверцами старого буфета и шкафчика, дребезжал посудой. Потом без стука ввалися к Гене, толкая перед собой журнальный столик, на котором разместилась миска соленых груздей, нарезанное тонкими ломтями белейшее с розовыми прожилками сало, от которого в комнате встал такой чесночно-перечный дух, что у парня засосало под ложечкой и еще во многих местах — который день он перебивался бутербродами с паштетом, да чайком с обрыдлым повидлом. Рядом с буханкой ржаного хлеба копченым ужом свернулась аппетитнейшей спиралью домашняя колбаса. А еще Вася держал под мышкой длинную бутыль с жидкостью вишневого цвета, которая по дегустации оказалась как раз домашним же вишневым вином — сладким, но не приторным.
— Знакомство, я так соображаю, надо отметить, — сказал племянник и придвинул столик к кровати. — Тут вот типа закуски…
В ответ Гена только громко сглотнул.
Через час наследник Клавдии Михайловны уже не напоминал ему обихоженного бомжа. Кургузый пиджачок как-то незаметно приобрел вид вполне пристойный, щетина благородно оттеняла щеки, а речь стала связной и даже интересной.
Незаметно для себя Гена окосел и рассказал ему о своих летних приключениях. Племянник разлил остатки вина по стаканам и многозначительно покивал головой.
— У нас тоже портовые ребята промышляли этим делом, — сказал он. — Только старья не ищут, они с новых корабликов, пока их не поделили, столько успели наснимать, что на две маленькие войны хватит. Однажды пацаны глубинную мину притащили домой, а какой-то козел стал в ней ковыряться.
— Ну, и…? — заинтересовался Гена.
— To есть две хаты напрочь снесло, а у всей улицы стекла повыбивало. Хоронить потом собирали по чертежу. Не там вы, ребята, клады ищете. На такую дрянь нарваться можно, костей не соберешь.
Тут Гена стал горячиться, хвастать своими находками, а под конец беседы вытянул костылем ящик из-под кровати. Знала бы хозяйка, на каком арсенале спит ее квартирант, наверняка сна бы лишилась.
Племянник равнодушно скосил глаза на круглые диски от ППШ, на ребристые гранаты без взрывателей, на части пистолетов и россыпь патронов в отдельной обувной коробке. Подержал в руках тяжелый парабеллум, почти годный для употребления — осталось добыть одну пружину и выточить нужный винтик, — и положил обратно. На ржавые нечищенные штыки он не обратил внимания. Его заинтересовала лишь длинная гильза от зенитного пулемета. Ее конец был сплющен, наверно, когда-то она послужила коптилкой. Гена собирался толкнуть ее знакомому однокурснику, тот во время практикума в мастерских ловко выправлял такие гильзы и делал насадки-зажигалки в виде большой пули. После гальваники такая хромированная штука украшала стол фирмача средней крутизны.
Задумчиво повертев гильзу в руках, племянник внимательно осмотрел ее торец, попытался заглянуть в узкую щель и зачем-то стал трясти возле уха.
— Там песок набился, выковырять надо, — еле выдавил из себя Гена, осоловевший от славной еды и доброго бухла.
— Я думаю, там не только песок, — отозвался Вася и принялся расширять щель столовым ножом.
Гена хотел было сказать, что нож сломается и хозяйка будет недовольна, потом сообразил, что хозяйки нет и неизвестно, когда она будет. Эта мысль так расстроила его, что он ни с того ни с сего всхлипнул.
Между тем племянник тряс гильзу над столиком. Оттуда посыпалась серая труха и мелкие камешки. Он подцепил что-то ногтем и осторожно вытянул позеленевшую от времени бронзовую штуковину.
— Смотри, ключ. Твой, что ли?
Спать хотелось неимоверно, но Гена нашел силы разлепить глаза. Действительно, ключ с перекладинкой у кольца и простым изогнутым шпеньком вместо загогулины с вырезами. Гена удивился глупому замечанию племянника — каким образом его ключ мог попась в гильзу? Да и где сейчас найдешь замки для таких ключей!
— Н-не мой… — промямлил раскисший парень. — М-может, твой… — он хотел пошутить, но уронил голову на подушку и заснул.
— Может, и мой, — задумчиво проговорил племянник. — Ладно уж, спи, бедолага.
Он повертел ключ в пальцах и опустил в карман. Заботливо поправил одеяло на спящем. Осторожно, чтобы не скрипнула дверь, вышел, еще раз оглядев комнату. Если бы Гена не спал, он бы понял, почему глаза племянника показались ему странными. Они порой бегали так быстро, что зрачки словно перебегали из одного глаза в другой.
На следующий день племянник куда-то с утра запропастился и пришел только поздно ночью. Но Гене было не до него. Зверски болела голова, желудок плохо держал вчерашнюю еду, а прыгать на костылях ежечасно в сортир и обратно — это почти как самолетом без ног управлять.
Только на третьи сутки он немного оклемался.
И вот он сидит перед окном и тупо пытается вспомнить, не наговорил ли чего лишнего племяннику Васе, не стукнет ли Вася на него, и не выбросить ли все железки, пока не пришли со шмоном? Из окна можно было увидеть лишь грязные стены домов напротив, двор, где ничего не росло, разбитые скамейки у остатков детского городка. Выгуливала единственную на весь дом собаку корявая бабка. Вместо косынки она прикрыла свои седые космы рокерской банданой с черепами и костями. Почему-то выглядело не смешно, а жутко. Худой парень с рюкзаком за спиной пересек двор наискось, остановился у подъезда, почесал ничейного кота за ухом и исчез за дверью. Почему-то вспомнились родные места: простор и теплый ветер, несущий к предгорьям полынные степные запахи, вспомнил мертвые трубы комбината, переставшие коптить небеса, речушку, в которой опять завелась рыба…
Тут в прихожей хлопнула дверь, послышались голоса. Племянник громко и возбужденно что-то говорил, в ответ доносилось хмыканье. Потом к нему постучали, объявился Вася, кивнул и сделал кому-то приглашающий жест. В комнату вошел амбал в малиновом пиджаке, и сразу стало тесно. Амбал глянул на потолок, на стены, отвесил губу и, не обращая внимания на Гену, сказал племяннику:
— Стены — тухляк. На ремонте влетишь. Десять косых без базара.
И вышел.
Гена заскучал. Продаст бомжила теткину квартиру, а ему сейчас на костылях комнату не найти. Черные мысли закружились в голове. Не урыл ли Вася тетю за хату? Может, вовсе и не племянник он. Сейчас не то что за квартиру, за бутылку мочат. Унести бы ноги отсюда, да костыли эти чертовы! С досады он шваркнул их об пол. Эхом щелнул дверной замок, и тут же к нему ворвался племянник, радостно потирающий ладони.
— Ну, парень, этих лопухов я обул!
Гена пожал плечами.
— Когда выезжать-то? — спросил он.
— Не понял? — удивился Вася, потом глянул искоса, дернул вверх-вниз зрачками и засмеялся.
— Думаешь, я уже продал квартиру? Да ни боже мой! Этим сказал, чтоб ждали, ответ дам скоро, только пусть не давят, а то в момент еще родня набежит. Если упремся, считай, нас с тобой и нет. Я ведь не только в ментовке правильные бумаги оставил, но и в конторы риэлтерские отнес. Там такие ребята, что нашим фирмачам лучше с нами по доброму. А так выкинули бы нас с потрохами, и это в лучшем случае. В худшем — мы отдельно, потроха отдельно. Пока поживем, там видно будет.
— Хорошо бы время подольше потянуть, — облегченно вздохнув, произнес Гена.
Племянник замер, внимательно посмотрел на парня своими чудными глазами и медленно так, в растяжку спросил:
— А что ты, сударь мой, знаешь о времени, ежели собираешься его растягивать?
Вопрос удивил Гену своей бессмысленной неожиданностью. Он даже не обратил внимания на то, что в голосе Васи исчезла пропойная хрипота, а интонация стала мягче.