— Ты ведь не видела в зелени, да?
— Не видела.
— Но все-таки еще помнила прошлое, — сказал он. — Келлога и все остальное.
— Да.
— По-твоему, что там произошло?
— Не знаю, — сказала она. — Ты думал, что я твоя дочь. Но как будто и впрямь так было…
— Ты помнишь и то, и другое, — предположил Хаос. — Помнишь и своих родителей, и меня…
Она заплакала. Они сидели на обочине под жаркими лучами солнца, около здания, из которого доносились голоса. Мелинда свернулась калачиком у него на коленях, снова став маленькой, и плакала. Он гладил ее по шерстке. Когда она успокоилась, он сказал:
— Надо, чтобы ты мне помогала.
— Как?
— Не позволяй забывать. Не дай мне снова потерять себя, как тогда.
— Хаос, я пыталась тебе сказать…
— Пинай меня, делай что хочешь. Потому что мне теперь надо многое выяснить. Ничего не получится, если я забуду самого себя.
— Ладно, — произнесла она тихо, затем добавила: — Я не думаю, что и здесь будет так, как там. Мне казалось, мы для того и едем в Калифорнию…
— Не знаю, — перебил он. — И все-таки запомни. Просто на всякий случай.
— Хорошо.
— Да, и вот еще что… Тебе по ночам снятся мои сны?
Она испуганно кивнула.
— Ты только не скрывай, говори каждый раз. Рассказывай, что увидишь. Ладно?
— Ага. — Она вздохнула. Сползла с его колен, отряхнулась от пыли и произнесла независимым тоном: — Договорились.
Хаос поднялся на ноги и снова прислушался к голосу (или голосам) из здания. Вроде не один человек говорит, но и на беседу не похоже. А похоже на что-то иное… на что-то смутное из глубины памяти, на какую-то особую речь… Он подошел чуть ближе к двери и все равно не смог разобрать ни слова.
Хаос поднялся на крыльцо, Мелинда не отставала. Дверь оказалась незапертой. Он отворил ее легким толчком и произнес:
— Эй, есть кто-нибудь?
Ни слова в ответ.
Он вошел.
Вещал телевизор, работавший в пустой гостиной. В доме было уютно, опрятно. Казалось, хозяин только что вышел. Мелинда остановилась перед экраном и раскрыла рот от изумления. В Шляпвилке почти все телевизоры были разбиты, после катастрофы никто не видел их в действии.
Хаос оставил ее в гостиной и прошел по комнатам, стуча в двери и безуспешно дожидаясь ответа. Наконец оказался на кухне. В раскрытое окно над кухонным столом задувал ветер, шевелил занавески. Хаос повернул краны, в раковину побежала вода. В сушилке было полно тарелок, некоторые еще влажные. Он заглянул в холодильник — уйма пластмассовых коробочек с крышечками.
Вошла Мелинда. Он дал ей кусок холодного жареного цыпленка и стакан апельсинового сока, она уселась за стол и принялась с шумом поглощать еду.
Наступила среда. День Переезда. Каждая среда, каждая суббота… Но по субботам легче, ведь она отвозила мальчишек к отцу. Только так она его теперь и называла. Не Джеральд, не «мой бывший», а «их отец». В пятницу завезти малышей, в субботу до полудня побыть в одиночестве, а потом забрать их и к вечеру вселиться в новое жилище. Где бы ни заставала ее среда, приходилось разлучать Рэя и Дэйва с играми и потайными местечками, к которым они успевали привыкнуть, с новыми друзьями по двору и загонять в микроавтобус, не дожидаясь, пока прибудут новые жильцы и заявят свои права.
В эту среду, вынося к машине последние сумки с одеждой, она нигде не увидела Рэя и Дэйва. Она снова опаздывала. Соседние дома уже опустели, и она боялась, что мальчики через окошко пролезли в подвал искать «клады». Худо, если так. Если новые жильцы поймают детей в оставленном доме, то могут выписать «билет» — повестку в суд. Всего лишь две повестки остались ей до новой явки в Суд Везения, до нового тестирования. Рэй и Дэйв — несовершеннолетние, обвинения против них автоматически лягут на нее. Еще несколько проверок в Суде, и ее отправят в лагерь для невезучих.
А может, и не отправят. Кули заступится. Она знала: Кули ее не оставит в беде. Ибо таков его убогий, подловатый способ ухаживания. Пока она на краю пропасти, из нее можно вить веревки.
Она снова внимательно оглядела улицу. Мальчиков не видно. Всякий раз, переезжая, она брала с собой много лишнего: одежды больше, чем положено, рюкзачок, битком набитый книгами. Надо довольствоваться книгами и журналами, найденными в новом жилище; строжайше запрещено перевозить их с места на место. За такое нарушение недолго получить билет, но она остерегалась, маскировала книги промасленной ветошью и слесарным набором — запихивала все это в рюкзачок поверх книг и укладывала его в угол багажника. Если кто и заглянет, то решит, что там всякие автомобильные снасти.
Она села за руль, посигналила, завела мотор и медленно двинулась вокруг квартала. Часы показывали пятнадцать минут первого, уже прибывали новые жильцы. Она увидела два-три знакомых лица — прежние соседи по коттеджу или многоквартирному дому. Таких лиц в ее памяти хранились сотни, но никого из этих людей она не знала по имени. Да и система не поощряла близкого знакомства. Соседи не рисковали представляться, даже если нравились друг другу.
День выдался безоблачный, но жара не лютовала. Ехать предстояло через весь город, однако по такой погоде это не беда. На сей раз ее загоняют на окраину, куда-то за старую ректификационную фабрику. В этом районе она еще ни разу не жила, хотя и переезжала дважды в неделю. Говорят, там просторные и уединенные дома, а который из них достался ей — разве важно? Но где же мальчишки? Как в воду канули. Свернув за последний угол квартала, она увидела детей, а между ними — Кули. Он стоял, положив ладони им на плечи, и ухмылялся до ушей. Ублюдок. Неужели поймал на краже?
Кули был Исследователем Везения, и она, хотя и не вполне ясно представляла себе Вакавилльский Институт Везения, догадывалась, что Кули стоит где-то у самого верха административной лестницы. Нельзя сказать, что у него дел невпроворот — он приезжал донимать ее всякий раз, когда ему этого хотелось. У него она проходила вступительные тесты, и с тех пор он питал к ней интерес, далекий от научного.
В тот раз она набрала мало баллов. Слишком мало. С таким результатом впору сдавать машину, отпускать детей к Джеральду, а самой отправляться в барак для невезучих. Так бы с ней и поступили, если б не вмешался Кули. А Кули никогда не позволит ей забыть об этом. Он особенно любил наведываться в Дни Переезда, когда у нее и так голова шла кругом.
— Рэй, Дэйв, живо в машину.
— Здравствуй, Иди, — приветствовал Кули, подходя вместе с близнецами. — Что, потеряла фургон с вождями краснокожих?
Отрицать не имело смысла. Если она ехала вокруг квартала, значит, искала детей.
— Стащили что-нибудь? — спросила она с тревогой.
Кули был широким человеком. Иначе не скажешь. Он очень смахивал на персонажа мультфильма, который проглотил дверь и принял ее форму. Кули всегда носил костюм, даже в самую жаркую погоду; пиджак и брюки полоскались на нем, словно парус. Лицо тоже было необычайно широким, глаза сидели на огромном расстоянии друг от друга, а улыбка рептилии, казалось, могла растягиваться до бесконечности. И при всем этом он совсем не выглядел уродом.
— Не, мам, — сказал Рэй. — Просто мистер Кули нам канализацию показывал. Там лягухи живут.
— Ладно, в машину. Быстро. — Она не закрывала дверцу. Ждала. — Спасибо, Йан, — сказала она Кули, надеясь, что он отвяжется. Мальчики уселись на заднее сиденье, она протянула руку и хлопнула дверцей. Кули обошел микроавтобус спереди и встал около бокового окна.
— Новый дом — через весь город, — сообщил он.
— Снова залез в мой файл?
— Просто нажал на клавишу и позволил файлу повисеть на экране, — ухмыльнулся он. — А что такого? Висит же над моим столом твое фото.
— Очень мило. — Ей осточертели его подходцы.
— Хе-хе, да ты еще не знаешь, как это мило. Теперь от моего жилья до твоего рукой подать. — Кули, как и другие высокопоставленные чиновники, обитал в домах первого класса. Она их видела только по телевизору. Конечно, и она сможет в таких жить, он частенько на это намекал. Сможет, если решит с ним сойтись.
— У тебя теперь маленький коттеджик за свалкой металлолома, — продолжал он. — Ближайшая халупа от моего дома. Так что милости прошу ко мне на новоселье.