— Дурная наследственность, — продолжил лекарь.
Как — дурная?
— Ты понимаешь, что такое титул младшего принца?
— Младший — это, в смысле, возраст, а принц…
— Эх, нет ныне дисциплины во флоте. Когда я, по молодости, после Сорбонны, службу на «Сыне Грома» нес… — быстрый взгляд в мою сторону, — да нет, не пугайся, не на нынешнем, на старом еще… так каждую неделю в общей молитве весь Дом поименно перечисляли. От Владетеля до младшего принца… со всей генеалогией. А уж что чей титул значит, как его приветствовать, если решит на корабль наведаться… Хочешь не хочешь, а запомнишь. Так вот, Марсель, младший принц может быть самым старшим из детей Владетеля. Для простолюдина ребенок со стороны — ублюдок, для графа или барона — чуть повежливее, бастард. А вот кровь Владетеля — священна. Владетель бастардов не плодит. Младший принц — и все в порядке.
— А… — прошептал я, прозревая. Вот от чего Марк перекосился, когда я назвал его бастардом! Значит, я попал в самую точку!
— Титул уважительный, — продолжал старик. — И самые древние фамилии ничего не имеют против младшего принца в своих семьях. Маркус — сын Владетеля и княжны Элизабет, из варшавской ветви Дома. Как-то удостоил Владетель визитом приграничные земли. Княгиня только семнадцатилетие отпраздновала. Но, скажу честно, в рождении Маркуса — ее заслуга. Три дня перед Владетелем вертелась, как могла. Добилась своего. И в Париж после рождения мальчишки перебралась. Будь покрепче… стала бы и законной женой. Красота у нее была… ангельская. Вся светится, тоненькая, прозрачная, даже после родов девочкой выглядела… От туберкулеза сгорела за две недели.
— Что ж ты, лекарь, чахотку прозевал.
— Да скрывала она, дуреха! — рявкнул дед. — Стать женой Владетеля хотела, дурочка! А потом уже — вылечиться! Только болезнь ждать не стала! Когда я ее первый раз осмотрел, от легких одни лохмотья остались, в костях уже зараза сидела!
Он взмахнул сигарой, роняя тяжелый серый пепел. Поморщился.
— Так вот и не вышло у красивой, умной, ловкой девочки… не сложилось. Отвезли ее обратно, в Варшаву, там и схоронили. А принца Владетель при себе оставил. Как бы в память… он и впрямь о княгине печалился. Потом, конечно, ему стало не до мальчишки. В Лувре таких Десятка два бегает… младшие принцы на государственных харчах. Ни поместий, ни денег, ни власти им не жалуют. Хочешь — живи при своих семьях, хочешь — вечно при дворцах околачивайся до самой старости. Все равно наследовать трон не могут…
— Понятно, — сказал я. — Потому он и сбег, верно? Захотелось приключений, ушел, тем Дом опозорил, и начали его ловить…
Старик улыбался.
— Эх, как тебя там… Марсель… Это купеческий сынок с ветром в голове или бюргерский ублюдок, из жалости на кухне пристроенный, может возжаждать приключений и в странствия податься. А младшему принцу, тем более мальчишке, никакой нужды в том нет. Приключений… да подойди он к Владетелю, попросись — тот бы ему с готовностью и любовью устроил приключения. Назначил бы сопляка офицером и отправил в Америку краснокожих бить. Или капитаном на мелкий корабль. Или послом в какое государство… что улыбаешься? Я видел, как преторианцы честь отдавали командиру, которого кормилица на руках держала! Я помню как, смеха ради, Владетель младшую принцессу — девочку девяти лет от роду — назначил послом в Египет!
— Какой же тут смех? — не понял я.
— А когда ее принять должным образом отказались — вот тут и был смех, а для преторианцев — разминка! Чем не повод для войны — дикари отказались Дом уважить! Так что… не просто так Маркус убежал. Никто не стал бы шум поднимать и награду объявлять за поимку. Оповестили бы тихонько Стражу, что младший принц Дома путешествует инкогнито, и все дела.
— Почему же он убежал?
— Не знаю, морячок, не знаю. Вроде я Маркуса понимал хорошо — как-никак десять лет за его здоровьем присматривал. Все боялись за его наследственность, но хранила Сестра… Закалялся по методу темника Суворова, окреп… Больше любил в библиотеках рыться, чем с оружием упражняться. Может, потому Владетель к нему и охладел совсем — был бы нормальный, в отца, отпрыск, а то книгочей юный…
— За книги он душу готов отдать, — согласился я, вспоминая, как Маркус отверг мое предложение пустить книжку на факел.
— Да. Учителям он нравился. Больше, пожалуй, никому. Мне лично проще было десяток идиотов со сломанными конечностями и колотыми ранами врачевать, чем за ним одним присматривать. Ухитрялся даже детскими болезнями по два раза переболеть. Нервы ни к черту как у старика. Эх…
Старик отложил сигару, задумчиво произнес:
— А все-таки вру я. Скучаю по нему. Подлости в мальчике не было. Наоборот, этакая обостренная жажда справедливости. То он учением Энгельса увлекается, то начинает славянский учить — чтобы эмира Кропоткина почитать в подлиннике. Неплохо для ребенка? В храме Сестры со священниками спорил, в Церкви Искупителя такие вопросы задавал, что ответы только через пару дней находили. Думали, что младший принц Маркус пойдет по духовной линии. И было бы это лучше всего, лет через двадцать, глядишь, и стал бы внебрачный сын Владетеля приемным сыном Божьим…
Он потер щеку.
— Забавно, кем бы после этого Владетель Богу приходился?
Я усмехнулся.
— Но теперь тому уж не быть. Маркус что-то такое сотворил… — старик посерьезнел.
— Что?
— Не знаю, морячок. Не знаю. Может, дружок его, тот каторжник Ильмар, сумел бы ответить?
У меня спину приморозило от взгляда лекаря.
— Да его небось со дня на день схватят! — с жаром сказал я. — Куда вору скрыться? Да за награду его дружки выдать готовы.
— Не скажи, моряк, не скажи. С Островов каторжник ушел. Через целую страну до Амстердама добрался — слышал, наверное? Когда весь город в кольцо взяли — ускользнул! Как это?
— Сестра хранит, — мрачно ответил я.
— Сестра всех хранит, да не каждому впрок. Когда у человека головы на плечах нет, то и Бог новую не приставит. Нет, морячок, не прост этот Ильмар. Не зря его Маркус с собой в побег взял.
— Что? — возмутился я. — Да я… Я сам слышал, как офицеры говорили, что это каторжник пацана с собой прихватил!
— Ерунда, — отрезал старик. — Полагаю, дело было так… Маркус оценил, кто из каторжан более полезен ему будет, потом подставился, будто невзначай, ну, показал, что у него на Слове отмычка есть, например. Дальше уж каторжник его с собой тащил, как склад ходячий. А когда добрались они до большой земли, так Маркус Ильмара и бросил. Убивать, конечно, не стал, он добрый. Просто скрылся.
— Ты будто о тайном агенте говоришь…
— А ты подумай, где мальчик этот рос, какие интриги на его глазах закручивались. Он людьми умеет вертеть, куда до него простому вору.
Я молчал. Я был раздавлен и оплеван. Дед говорил с такой убежденностью, что трудно было не поверить.
— Выходит, принц Маркус хитрее всей Стражи?
— Да нет, морячок. Конечно, нет. Один против всех — тут конец все равно придет. Разок не сложится у него — например, ошибется в чело, веке или где-то на мелкой краже попадется, питаться-то ему надо… Возьмут мальчишку. Темное дело творится, Марсель.
— Одна радость… как возьмут мальчишку, так всей панике конец. Небось и каторжника искать перестанут?
— А это вряд ли. Каторжника ищут потому, что боятся — не сболтнул ли ему мальчик чего лишнего. Для Дома самое разумное — загнать Ильмара в могилу. Может, охоту и прекратят, но награду не снимут. Рано или поздно… сдадут его дружки.
Сдадут, это точно.
— Чего же ему делать, а?
— Кому?
— Каторжнику Ильмару, — глядя в глаза старому барону, сказал я.
— Он, конечно, может в чужие страны податься. Всегда есть шанс на краю мира укрыться. А коли родина дорога, так можно со старым порвать, уехать в маленький городок, лавчонку открыть.
— Мне кажется, что Ильмар не такой человек.
— Ну, он может по-другому поступить…