На другой стороне Орлиного моста он разминулся с мелким князьком, мчавшимся на последней новинке техники — флигтвеге (модернизированный вид велосипеда, оснащенный каучуковыми крыльями, что позволяло ему перемещаться и по воздуху). Монарх проводил князька восхищенным взглядом, а затем обернулся и жестом подозвал свой экипаж, все это время следовавший в некотором отдалении. И уже в коляске царь Иван продолжил свой путь к Столетней горе, на которой расположился Борисовский парк.
Парк встретил его заснеженной пустынностью и погруженными в вечное мраморное безмолвие изваяниями богинь и дриад. Отсюда, с почти двухкилометровой высоты, были хорошо видны дворцы, дома и даже мелкие строения, десятки фабричных труб на периферии города, напоминающих пушечные стволы, которые, казалось, подпирали мглистое небо. С чувством удовлетворения царь взирал на раскинувшуюся до бескрайности столицу, в которой жили и трудились 350 тысяч горожан — человеческий водоворот, бурлящий, подобно морю, обустраивающий новую счастливую жизнь.
К своему удовольствию, царь оказался не единственным посетителем парка в этот предпраздничный день. На тропинке он повстречал нескольких забавляющихся зимними играми шопов[13]. Лица их, как и у всех людей этого времени, сияли здоровьем, умом и благолепием. Очень скоро они вступили в оживленную беседу с государем. Царь Иван никогда не сторонился общения с простыми людьми. В конце концов, царь ведь обязан лично знать о радостях и печалях, нуждах любимого народа, остро интересоваться ими. Таков обычай. Таков порядок вещей.
Потом они все вместе долго любовались городом, превратившимся к концу XX века в центр богатства, культуры и просвещенности обширного царства. А на юге величаво белел горб Витоши[14], на котором приютился сверкающий купол заоблачной гостиницы «Кругозор», куда из Драголевцы вела зубчатая железная дорога. В летнее время на Витошу съезжаются тысячи туристов со всей Европы, чтобы насладиться целебным воздухом и волшебными видами.
Сильные чувства переполняли сердце царя в этот последний день XX века. Перед его мысленным взором проносились фрагменты великих событий — печальных и радостных, ознаменовавших его царствование в уходящем столетии и приведших страну к счастью. Память перелистывала страницы прошлого, а взгляд Ивана впивался в будущее, скрытое завесой тайны, погруженное во мрак манящей неизвестности. Что готовит нам надвигающееся Завтра? Какие чудеса и потрясения ждут нас в этом туманном далёко?..
Уже вечерело, когда царь вернулся с прогулки. Он вошел во дворец, расцвеченный праздничной иллюминацией. Человечество готовилось в радости встретить XXI век.
В предыдущей статье Вл. Гакова речь шла о попытках специалистов решительно оттеснить древних оракулов и самим начать предсказывать будущее.
Результаты, как помнит читатель, малоутешительны для ученых мужей: даже во всеоружии своих точных знаний стреляют они по футурологическим целям не лучше и не хуже древних прорицателей. Иногда угадывают, иногда нет.
Можно с самым умным видом произнести: «Анализ движения антициклона показывает, что вероятность дождя на завтра — 50 %». И обыватели, обомлев от стопроцентной точности прогноза (дождь либо будет, либо нет!), лишний раз уверятся в том, что, да, наука умеет много гитик…
Но откуда тогда взялись отдельные блестящие прогнозы? Выходит, предвидеть будущее все-таки возможно. Вопрос только, как к нему подступиться.
Вряд ли кто станет оспаривать, что пока лучше всего с подобной задачей справлялись научные фантасты. Даже если они не ставили перед собой такой цели. Иногда. Часто. Достаточно часто для того, чтобы заинтересоваться: как же им удалось?
Прежде чем разбираться с причинами такого везения, уместно напомнить один случай — совершенно фантастический, хотя впрямую с научной фантастикой никак не связанный. В нем, словно в капле воды (в данном случае это не метафора), отразились как способности этого жанра угадывать все, даже детали, на годы вперед, так и неспособность ее авторов предусмотреть то, что ждет их буквально на следующий день.
Сегодня, с легкой руки Джеймса Камерона и К0, о жутком происшествии не знает разве что закоренелый кинофоб.
Итак, апрельской ночью 1898 года океанский лайнер «Титан» — самый большой и комфортабельный корабль в мире, настоящий плавучий «город-сказка» для своих 2500 пассажиров, — пересекая Атлантику, врезался в айсберг и затонул. Агония огромного судна водоизмещением в 70 тысяч тонн длилась почти два часа, так что многие все-таки успели надеть спасательные пояса. А вот шлюпок на корабле оказалось 24, хотя требовалось, как минимум, вдвое больше, и основная часть пассажиров просто замерзла в ледяной воде.
Причина преступной халатности секрета не составляет: во-первых, лайнер шел на рекорд скорости, презрев соображения безопасности. А во-вторых, был громогласно провозглашен своими владельцами непотопляемым…
В чем дело? Сегодня даже школьнику известно, что корабль назывался «Титаником». И что трагическое событие произошло, действительно, в апреле — но 1912 года! А уж особо охочие до цифр зануды, заглянув в справочники, немедленно поправят: водоизмещение — не 70, а 66 тысяч тонн, и шлюпок — не 24, а всего 20…
Все верно. Просто выше пересказаны не общеизвестные факты, а сюжет романа малоизвестного писателя Моргана Робертсона «Тщетность», опубликованного в одном из американских журналов в 1898 году. До 1912 года автор маялся в безвестности. Когда же по свежим следам трагедии роман переиздали отдельной книгой в Англии, название звучало уже как «Тщетность, или Гибель «Титана», а имя Робертсона было у всех на устах.
Автор-американец не удивился подвалившей удаче и споро тиснул в журналы и газеты несколько статей, где объяснил, что ему-де было видение. Но, подобно всем аналогичным весточкам из надмирных сфер, видение оказалось смутным, оттого-то он и напутал малость с деталями.
Мистики и парапсихологи сразу же ухватились за эту историю. Изучением всех обстоятельств, связанных с «пророчеством» Робертсона, специально занималась и знаменитая страховая компания Ллойда. А читатели журнала «Если» немедленно вспомнят неплохой научно-фантастический рассказ Альтова и Журавлевой «Некто Морган Робертсон», в котором поразительной догадке даже дано некое убедительное (для научной фантастики) объяснение…
Впрочем, мистика развеялась, как только кому-то из специалистов пришло в голову тщательно покопаться в литературном наследии удачливого провидца. Оказалось, что тот написал более десятка романов о морских крушениях, «потопив» за свою писательскую жизнь уйму кораблей с самыми разными названиями. И лишь в единственном случае — почти угадал!
Прогностический триумф жанра, о котором я веду речь? Как бы не так! Потому что история с «Титаником» была бы не полной, если не сказать об одной детали, о которой, кажется, у нас никто еще не писал: в ту трагическую ночь ледяная пучина поглотила вместе с судном, как минимум, трех профессиональных писателей-фантастов, находившихся на борту. Имена двух никому, кроме библиографов, ничего не скажут, зато третий — Джон Джейкоб Эстер (Астор) — не уступал в популярности самому Уэллсу!
Как же так вышло, что эти-то — не разглядели? Не судьбу человечества (с нею у них все было в порядке — описывали, и не раз!), а свою собственную… Вот вам и чутье на будущее.
В журнале научной фантастики нет нужды подробно повторять то, о чем уже писано-переписано, в том числе и автором этих строк. В книге «Четыре путешествия на машине времени», вышедшей полтора десятилетия назад, я подробно разбирал судьбу некоторых фантастических предвидений. То, что писатели-фантасты на самом деле никакого будущего не предсказывают, для любителей и знатоков этой литературы — мысль очевидная, тривиальная.
Однако, прежде чем делать какие-то окончательные выводы на сей счет, стоит напомнить некоторые классические примеры. Значение которых, на мой взгляд, не столь очевидно.
Умение развернуть перед читателем веер возможных будущих миров — и даже невозможных, бредовых по нашим нынешним понятиям — дар полезный. Оказывается, он помогает и тем, кто к фантастике обращался эпизодически, а в жизни был занят другим. Реалистической литературой, наукой, даже политикой.
Взять хотя бы Свифта, высказавшего в «Путешествиях Гулливера» догадку, которая позже чуть не свела с ума астрономов. Речь об открытии спутников Марса, совершенном безумными свифтовскими академиками с летающего острова Лапута, причем, с приложением численных параметров орбит обоих! Когда американский астроном Асаф Холл спустя полтора века после Свифта действительно обнаружил оба спутника, он был поражен! С расстояниями от Фобоса и Деймоса до Марса великий сатирик изрядно промахнулся (в два и полтора раза, соответственно), зато периоды обращения обоих спутников предсказал исключительно точно.
Кстати, его мудрецы-лапутяне еще много чего навыдумывали. Один из них, к примеру, пережигал лед в порох и готовил трактат о ковкости огня! Можно представить язвительную ухмылку великого сатирика, подбрасывающего тогдашнему читателю подобную чепуху (гнать надо этих дармоедов-академиков!). Но любопытно взглянуть, как изменилось бы выражение лица Свифта, узнай он о современной технологии добычи дейтерия из воды или о термоядерном реакторе-токамаке.
Можно вспомнить и других великих «нефантастов» (не science fiction была их профессией, не она давала им средства к существованию), чьим профессиональным успехам нимало способствовала развитая, натренированная фантазия. Это философ и политик Фрэнсис Бэкон, оставивший нам поразительный каталог будущих научных открытий, полноту и точность которого мы смогли в полной мере оценить уже в середине XX века. И совсем уж хрестоматийный «родной» Циолковский — если говорить о его работах по космонавтике, а не о философских трудах.
Если б только к пророкам прислушивались — ив родном отечестве, и за рубежом! Впору было бы ставить вопрос о серьезной прибавке к жалованью — за «выслугу» не лет, а фантазии. Что ж говорить о результатах творческой деятельности тех, кто фантазировал, как говорится, по долгу службы.
Не стану повторять всего того, что уже подробно разбирал в упомянутых «Четырех путешествиях…». Триумфально предсказанный Космический век (и Атомный), а с другой стороны — почти вчистую «прозеванная» экология и более чем путаная и противоречивая картина прихода в мир интеллектроники… Эти истории и эпизоды сегодня стали хрестоматийными.
Да и главные выводы той книги за полтора десятилетия не претерпели изменений: я лишь укрепился в них под давлением новых фактов. Выводы обязательно будут повторены в конце статьи, а вот эти-то новые факты считаю нужным привести.
Тем более, что они относятся к истории предвидений — и поразительной слепоты, как обычно, сопровождавшей успехи провидцев, — в такой сфере, как коммуникации, связь, информатика. Которые прямо на наших глазах, за какие-то несколько десятилетий решительно перекрашивают уходящий век из Космического или Атомного в Информационный.
Конечно, фраза: «Ямщик, гони к почтмейстеру — нужно факс послать!» — это перебор. Никто ничего подобного не описывал. Но описали другое. Чтобы в полной мере осознать, что именно, позволю себе привести несколько длинных цитат, которые встретились мне в произведениях прошлого и даже позапрошлого века.
Сначала — фрагмент из романа «Год 2440-й» Луи-Себастьяна Мерсье (1770):
«Но еще более я был поражен, взойдя в залу оптики, где оказалось сосредоточенным все, касающееся света. Это было какое-то бесконечное колдовство. Глазам моим предстали различные виды, пейзажи, дворцы, радуги, метеоры, светящиеся цифры, моря — ничего этого на самом деле не существовало, то была иллюзия, но более достоверная, чем-сама реальность… Не меньшие чудеса предстали мне в зале акустики. Здесь научились подражать всем членораздельным звукам человеческого голоса, крикам животных, пению различных птиц: стоило нажать какую-то пружину, и вам казалось, будто вы вдруг перенеслись в девственный лес. Слышен был рев львов, тигров, медведей; казалось, они пожирали один другого…»
Даже и приведенного отрывка достаточно, чтобы серьезно потеснить на пьедестале первопроходцев Уильяма Гибсона, Брюса Стерлинга, даже Станислава Лема, словом, признанных гуру и пророков киберпространства, виртуальной реальности, киберпанка и прочих новомодных развлечений. Но Мерсье на том не остановился — и из своего временного далека высказывает еще одну поразительную идею. На сей раз не техническую, а социальную.
Итак, «всегда преследовавший нравственные цели народ этот даже из сего редкостного изобретения сумел извлечь пользу. Стоило какому-нибудь молодому государю завести речь о сражениях или проявить воинственные склонности, как его препровождали в особую залу, которую с полным на то основанием нарекли «адом»; здесь машинист тотчас же пускал в ход соответствующие рычаги, и ухо монарха поражал оглушающий грохот сражения — крики ярости и боли, жалобные стоны умирающих, крики ужаса и громыхание пушек — эти звуки гибели, этот жуткий глас смерти. И если при этом в душе его не просыпалась природа, если вопль отвращения не вырывался из груди его, если чело его оставалось спокойным и бесстрастным, — тогда его запирали в этой зале до конца его дней; и каждое утро давали ему вновь послушать сию музыкальную пиесу, дабы он мог наслаждаться ею, не принося этим ущерба человечеству».
Каково, а? Хотелось бы, чтобы подобные «наивные» идеи поскорее внедрялись в практику…
Аналогичный пример можно найти и в отечественной литературе — это уже давно и справедливо причисленный к классикам русской фантастики Владимир Одоевский с его неоконченной утопией «4338-й год. Петербургские письма». Публикация отрывков из нее началась в 1840 году, и вот что, к примеру, сообщает современникам автор:
«…мы получили домашнюю газету… ими заменяется обычная переписка. Обязанность издавать такой журнал раз в неделю или ежедневно возлагается в каждом доме на столового дворецкого. Это делается очень просто: каждый раз, получив приказание от хозяев, он записывает все ему сказанное, потом в камере-обскуре снимает нужное число экземпляров и рассылает их по знакомым. В этой газете помещаются обыкновенно извещение о здоровье или болезни хозяев и другие домашние новости, потом разные мысли, замечания, небольшие изобретения, а также и приглашения. Сверх того, для сношений в непредвиденном случае между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии разговаривают друг с другом».
А теперь мысленно перепишите приведенную цитату, используя знакомые нам сегодня технические термины: сканеры, ксероксы, мэйлы, модемы… Чем не идея электронной почты!
Еще более потрясают размышления князя Одоевского на тему возможных изменений в самой природе творчества, неизбежных с приходом технических новшеств в сфере обработки и передачи информации. Если не обращать внимания на архаизмы речи, то мысли, высказанные писателем — пусть и спорные, — совсем не устарели. Скорее, наоборот: мы безусловно прочтем в этих фрагментах и что-то свое, сегодняшнее, о чем наш просвещенный предок вряд ли догадывался. Судите сами:
«Машины для романов и для отечественной драмы… Настанет время, когда книги будут писаться слогом телеграфических депешей; из этого обычая будут исключены разве только таблицы, карты и некоторые тезисы на листочках. Типографии будут употребляться лишь для газет и для визитных карточек; переписка заменится электрическим разговором; проживут еще романы, и то недолго — их заменит театр, учебные книги заменятся публичными лекциями… будет приискана математическая формула для того, чтобы в огромной книге нападать именно на ту страницу, которая нужна, и быстро расчислить, сколько затем страниц можно пропустить без изъяна».
Чтобы оценить это предвидение, спешу сообщить: простенькая пишущая машинка — и та была изобретена лишь спустя четверть века!
Это все прошлые века — о прогностических триумфах научной фантастики начала века нашего (оставаясь на «сегменте» информатики и средств связи) мне бы следовало дописать целый новый раздел — Пятое путешествие к ранее сочиненным четырем.
Однако картина останется неполной, если не учитывать одно обстоятельство. Чтобы в должной мере оценить, угадал тот или иной фантаст прошлого наш сегодняшний день или нет, неплохо было бы для начала договориться, а что считать «нашим сегодня».
Для одних — это мир, превращенный в электронную глобальную деревню, о которой грезил пророк электронной эры канадский философ Маршалл Маклюэн. Мир, в котором перед каждым открывается уникальный доступ к общению друг с другом, к хранилищам культуры и знаний. На глазах рождается всемирная наднациональная экономика, не подвластная локальным перепадам и кризисам. Стираются национальные, этнические и прочие границы, невозможна какая бы то ни было рознь, рушатся все и всяческие искусственные преграды к получению информации и обмену идеями, придуманные правительствами и чиновниками. А люди бесконечно совершенствуют свой творческий потенциал, буквально с пеленок начиная играть в развивающие игры…
Нужно ли продолжать этот жизнеутверждающий перечень — или сразу перейти к другому?
Создан мир, в котором окончательно завершено строительство всепланетного «электронного застенка», где промывание мозгов и манипулирование личностью достигли таких размеров, какие не снились никаким тиранам прошлого. Все больше становится тех, кто порывает всякие связи с реальностью и садится на «виртуальную иглу», по сравнению с которой любые наркотики прошлого — детские шалости. Физическое и психологическое разобщение людей не уменьшается, а растет, причем с угрожающей скоростью (как и прочие виды розни, будь то политическая, этническая, религиозная). Экономика и политика становятся все более и более зависимыми от случайных факторов (типа пресловутого «вируса 2000», небезобидных проделок хакеров или мелких интимных грешков ведущих политиков, раздутых с помощью всевластных масс-медиа). А дети перестают не только читать, но и думать, заменяя эти многотрудные занятия операционными навыками и рефлекторными реакциями.