Но все, наверное, согласятся: этих догадок было высказано столько, что в этой массе можно при желании отыскать почти любой искомый результат. Хотя и попаданий «в молоко», конечно, хватает.
Приведу только два примера — из относительно незатасканных.
Уж на что, казалось бы, «истоптали» писатели-фантасты ближний и далекий космос к середине нашего столетия — когда многие ученые мужи все еще считали межпланетные полеты чепухой, недостойной серьезного ученого! И сколько раз описывали первую высадку людей на Луну… Но удивительное дело: вплоть до 1969 года, когда Армстронг и Олдрин реально топтали пыльные тропинки нашего естественного спутника, никому из фантастов не пришло в голову, что подобное событие будут наблюдать миллионы землян на экранах своих телевизоров. Даже автоматические станции на Луне с телепередатчиком были описаны еще в конце 20-х! А вот телетрансляция в реальном времени — увы… При том, что о возможностях-то телевидения эта литература все подробно рассказала своим читателям еще в начале века.
И, конечно, не Уильям Гибсон (при всем к нему уважении), а, скорее, Станислав Лем — вот кто впечатляюще предсказал «виртуальное» будущее нашей цивилизации еще в начале 1960-х. Причем, со свойственной ему парадоксальностью, философской глубиной и остротой публициста. Но почему-то «Сумма технологии» так и не была переведена в свое время на английский, и все радужные перспективы и, самое главное, возможные опасные ловушки «фантоматики» почему-то оставались в слепой зоне поисков англоязычных фантастов еще долгие два десятилетия. А для многих энтузиастов «виртуальной реальности» (которые видят в ней полноценную замену той, что была нашей единственной все бесчисленные эпохи «до Гибсона») идеи и выводы Лема неведомы и по сей день.
Хотя, прочитай мудрую книгу польского писателя на порядок больше людей, не спотыкались бы мы сегодня об очередные электронные грабли. Легко различимые, даже очевидные для тех немногих, кто «Сумму технологии» читал и перечитывал еще в допотопные (прошу прощения — досетевые) времена.
Никак не идет из головы фраза из записных книжек Ильфа и Петрова. Насчет того, что, вопреки грезам фантастов, радио-то есть, а вот счастья…
Вовремя угаданные технические игрушки, разумеется, не главная заслуга литературы, относительно которой в широких массах так и не изжито устойчивое заблуждение, что она будто бы ничем иным и не занимается.
Зато социальные последствия тех или иных открытий и изобретений, безусловно, относятся к ее уникальным ноу-хау. Никто не умеет так просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед, как писатель-фантаст. И дать не один-единственный вариант развития событий, а показать весь спектр возможного. И даже невозможного — сегодня (а завтра — кто знает…).
При этом огромный накопленный эмпирический материал — вся та масса книжек, которые успели написать фантасты за последние два века, — позволяет сделать пусть нестрогий, но достаточно уверенный вывод. Лучше писателям удаются антипророчества — то есть те варианты будущего, от которых мороз по коже. Может быть, тут все дело в психологии. Мы подсознательно относимся к подобным прогнозам, как к приговору гадалки «а умрешь ты, золотой, тогда-то и тогда-то»: никто не будет возражать, если она что-то напутала, и в точно указанные день и час «жертва» остается живой и целехонькой…
Правда, тогда и возникает главный парадокс научно-фантастических предсказаний: мы испытываем особую благодарность в отношении тех авторов, мрачные пророчества коих как раз не оправдались. В значительной степени благодаря им же — сочинителям очередных социальных «ужастиков»!
Впрочем, подобное наблюдается не только в научной фантастике. Истории благополучные, приглаженные, без надрыва читаются легко — и так же легко вылетают из головы. Зато когда перед нами драма, трагедия, клубок страстей, ужасы, нас силком не оттащишь от книжки или экрана!
Поэтому все великие утопические произведения, начиная с Платона и Томаса Мора, если к чему и приводили в реальной жизни, так чаще всего к уродливой, а порой и просто жуткой карикатуре на себя. Какими бы благими чаяниями не были одержимы мостившие дорогу в очередной ад.
Самое страшное во всех без исключения утопиях то, что они безумно скучны. В мире, где все правильно, благостно, где нет никаких проблем, — в таком мире жить, оказывается, неинтересно. Хотя в реальности мы все упрямо стремимся именно к подобному идеалу. Зато когда писатели рассказывают нам о вероятном будущем нечто страшное, это оставляет глубокий след в памяти целых поколений. Которые, может быть, подсознательно, но делают все возможное, чтобы подобное будущее никогда не наступало.
Я бережно храню в своем архиве письмо одного из братьев Стругацких тридцатилетней давности. В нем мэтр терпеливо разъясняет мне, тогдашнему старшекласснику, свято убежденному в том, что в книжках фантастов все точно расписано: «Мы вовсе не озабочены тем, чтобы, подобно архитекторам, рисовать подробный чертеж будущего дома. Мы просто хотим сказать: если здесь поставить водопровод, а здесь — канализацию, то будет то-то и то-то. Правда, прорабы подчас весьма странно реагируют на наши предупреждения — например, просто замыкают друг на друга водопровод и канализацию…».
Знаменитые антиутопии Евгения Замятина, Олдоса Хаксли, Джорджа Оруэлла имели все шансы осуществиться. Как ни печально признать, мы в XX веке были на магистральном пути к их осуществлению. И, наверное, в том, что все-таки не дошли, не добрались, есть большая заслуга тех, кто сумел нас так здорово испугать.
По крайней мере, когда человечество счастливо пережило 1984 год, многие вполне серьезные люди искренне вздохнули с облегчением. А на одном из многочисленных научных симпозиумов, посвященных од-ной-единственной книге, в заголовке которой стояли эти четыре магические цифры, один из докладчиков в сердцах обронил: «Спасибо Оруэллу, что он так блистательно ошибся. И побольше б таких ошибок в будущем…»
Ставить памятники за неосуществленный прогноз? Что ж, это было бы вполне в духе этой самой парадоксальной из литератур.
Пора подводить итоги. Может быть, даже закрывать тему.
Конечно, любим мы фантастику не за это. Не за предсказанные ею — часто случайно — технические игрушки. И даже не за увиденные загодя целостные картины нашей нынешней реальности.
Мы любим фантастику, когда ее интересно читать. Когда она нас захватывает. Иными словами, когда это действительно художественная литература — а не скучный набор пусть даже и удачных прогнозов. Более того, можно сформулировать даже некий эмпирический закон обратно пропорциональной зависимости: максимально «читабельными» оказываются именно те произведения, прогностическая ценность коих часто близка к нулю.
Кто сегодня, кроме критиков, станет в трезвом рассудке перечитывать роман Хьюго Гернсбека с не-запоминаемым названием «Ральф 124 С 41+». А ведь одно перечисление того, что блистательно предвидел писатель в своем единственном крупном произведении, вышедшем в 1911 году, делает книгу бесспорным рекордсменом.
Судите сами. Флюоресцентные светильники, световая реклама прямо на небесах, машины для автоматической упаковки продуктов и товаров, пластмассы, радиодальномер (фактически — радар), музыкальные автоматы, жидкие удобрения, гидропоника, нержавеющая сталь, торговые автоматы горячей и холодной пищи, гипнопедия, использование солнечной энергии для обогревания жилищ и в качестве «топливной» базы для различных механизмов, стекловолокно, синтетические материалы для производства одежды (типа нейлона), звукозапись на магнитных лентах, громкоговорители, микрофильмы, телевидение, радиосети, наконец, впечатляющее описание и даже чертеж радара!
Другое дело — кто это все перечитывал хотя бы в следующем десятилетии… А книтЛема, Стругацких, Брэдбери, Ле Гуин, Дика (список каждый может продолжить) мы перечитываем, даже не особо отдавая себе отчет в том, насколько эти авторы угадали по части конкретики. Хотя эти-то угадывали, и порой удивительно точно. И Лем (см. выше), и Стругацкие (одна «дрожка» чего стоит — достаточно побывать на современной дискотеке!), и все прочие.
Но, на мой взгляд, не правы и те, кто с горячностью утверждает, что научная фантастика и не должна заниматься подобными «угадайками».
Не ее, мол, это дело — да и путного в результате ничего не выходит.
Выходит. Кому-то удается. Удается хоть краем глаза заглянуть в будущее и сообщить нам об увиденном, заразив нас надеждой или ужасом. Правда, чаще всего такие удачи случаются у тех, кто меньше всего думает о том, чтобы точно угадать — но в то же время постоянно настроен на волну всех мыслимых и немыслимых будущих. Срабатывает кумулятивный эффект: каждый конкретный писатель-фантаст может лихо палить в «молоко», но когда таких стрелков много, пули кого-то из них обязательно попадут в «яблочко».
Другое дело — нужно ли вообще задумываться о будущем? Тут каждый решает сам. По мне, так оно полностью безразлично лишь животным, за которых «думает» эволюция.
…В начале века Зигмунд Фрейд, вернувшись из своего первого и единственного вояжа в Новый Свет, заявил: «Америка — это большая ошибка». Сегодня, на закате века, я все больше убеждаюсь, что в данном случае речь идет о сбывающемся на глазах пророчестве.
Однако и мысленные проклятия в адрес Колумба — чего ему стоило проплыть мимо! — тоже несправедливы. Мы все равно не усидели бы в своем обжитом Старом Свете.
История научно-фантастических предвидений подтверждает с неопровержимостью математической теоремы: настоящие «америки» открывают, как правило, случайно. И открывают лишь те, кто в школе имели хвосты по географии — и упрямо, вопреки общеизвестному, отправляются на поиски своих «индий».
Приходят папины друзья,
и все им надо знать —
И сколько будет пятьдесят,
деленное на пять,
И кто открыл Америку,
когда и для чего,
Как звали лорда Байрона
и бабушку его…
Мы с Пухом шепчемся в углу,
мы с ним найдем ответ!
Пух говорит: «Наверно, СТО!
А может быть, и нет».
И если это так и есть —
нам дарят шоколад,
А если Пух не угадал,
то я не виноват.
В конце сентября Россию посетил Пол Андерсон. Знаменитый писатель-фантаст согласился ответить на вопросы нашего корреспондента.
— Расскажите, пожалуйста, как начинался ваш роман с научной фантастикой?
— Я взялся за фантастику, когда был еще совсем мальчишкой. Эта литература не просто понравилась мне — я был буквально очарован! Конечно же, я тут же стал писать рассказы. Впрочем, думал, что мои потуги пропадут втуне и никто о них никогда не узнает… К тому же я поставил себе цель стать ученым, и поэтому много времени уходило на занятия в школе, потом в университете. В студенческие годы я все-таки послал несколько рассказов в один из журналов и очень удивился, когда увидел их опубликованными. Было это в 1947 году.