— Понятия не имею, Мэдлин. Я всего лишь простой воин. Но ты когда-то был самым великим мудрецом в мире.
— Я подумаю над этим.
— А враги у Молека есть? — спросил Кормак.
— Конечно. Однако они почти все — такое же воплощение зла, как и он.
— Величайший враг Молека здесь — Горойен, Царица-Ведьма, побежденная Утером. И ее сын-любовник Гильгамеш, сраженный Ку-лейном.
— Я должен встретиться с царицей. Как мне найти ее?
— Она уничтожит тебя, Кормак.
— Только если ненависть ко мне будет сильнее желания победить Молека.
— Зачем ты ей? У нее есть собственное войско и покорные звери-рабы, готовые выполнить любое приказание.
— Я предложу ей Башню… И душу Вотана.
— Но что ты знаешь о Горойен?
— Ничего. Только, что она, по словам Мэдлина, была врагом Утера.
— Она была бессмертной и сохраняла красоту вечной, принося в жертву тысячи молодых женщин, глядя, как их кровь струится по ее Магическому Камню. Она возвратила жизнь своему умершему сыну — и сделала его своим любовником. Его звали… и зовут — Гильгамеш, Владыка Немертвых. Вот с кем ты готов искать союза.
— Враги Молека — мои друзья, — упрямо сказал Кормак.
— Она тебя уничтожит. Если, конечно, сумеешь добраться до нее. Ведь для того тебе придется сойти с дороги и отправиться на поиски в Край Теней. Там обитают гнусные чудовища, и они будут подстерегать тебя на каждом шагу.
Викторин поднял руку, и все обернулись к нему.
— Я ценю твой совет, Альбейн, как и твои предостережения. Но принц и я сойдем с дороги, чтобы отыскать Царицу-Ведьму. — Он обернулся к Марку, своему помощнику. — Ты с нами?
— Мы умерли с тобой, почтеннейший, — ответил молодой человек.
— И не оставим тебя сейчас.
— Тогда решено. А ты, Мэдлин?
— Ведьма ненавидит меня больше, чем любого из вас, но, да — я пойду, что еще мне остается?
Альбейн встал и обвел грустным взглядом всех пятнадцать.
— Да сохранит вас Бог! Больше мне сказать нечего.
Кормак посмотрел на удаляющуюся фигуру монаха.
— Как он попал сюда, Мэдлин?
— Он последовал за истинным Богом, когда Римом правил ложный. Идем.
В четвертую неделю весны корабли с вражескими войсками подошли к берегам Британии с трех сторон. Одиннадцать тысяч человек высадились в Сегундунумне вблизи самой восточной из укрепленных башен, мало-помалу разрушающейся стены Адриана. Город был разграблен, сотни его жителей преданы мечу.
Вторая флотилия — под командованием Алариха, лучшего военачальника Вотана — высадила восемь тысяч человек у Андериды на южном берегу, где к ним присоединились две тысячи саксов, которых переманил на сторону Вотана ренегат Агвайн. Дороги и тропы на Лондиниум заполонили беженцы, а готы стремительно двигались по побережью на Новиамагус.
Третья флотилия добралась до Петварии, не встретив в устье Хамбера никаких помех. Двадцать две тысячи воинов вышли на берег, и оборонительный британский отряд из тысячи двухсот человек обратился в бегство.
Эборакум, до которого оттуда было меньше двадцати пяти миль, был охвачен паникой.
Геминий Катон, у которого не осталось выбора, собрал свои два легиона и с этими десятью тысячами выступил навстречу врагу. На легионы обрушились яростные бури. Многие легионеры клялись, что видели на фоне туч голову демона, озарявшуюся вспышками молний. К утру боевые силы Катона уменьшились на тысячу с лишним человек, тайком сбежавших из лагеря.
Едва рассвело, разведчики доложили ему о приближении противника, и он отвел оба легиона на вершину невысокого холма в полумиле к западу. Там были поспешно вырыты рвы, в них вбиты колья, а лошади центурионов и других военачальников отведены в ближайший лесок позади холма.
Грозовые тучи исчезли с той же быстротой, с какой прежде затянули небо, и готы появились в ярких солнечных лучах, которые ослепительно вспыхивали на наконечниках копий и поднятых боевых топорах. Катон ощутил, как страх начал овладевать легионерами при виде несметного вражеского войска.
— Клянусь всеми богами, ну и шайка! — вскричал Катон.
Послышались смешки, но напряжение не рассеялось. Молодой легионер уронил гладий и попятился.
— Подбери его, мальчик, — мягко сказал Катон. — Он ведь заржавеет, валяясь тут.
Юноша задрожал, готовый расплакаться.
— Я не хочу умирать, — пролепетал он.
Катон взглянул на готов, приготовившихся атаковать, подошел к юноше и подобрал его меч.
— Никто не хочет, — сказал военачальник, вкладывая рукоять в пальцы юнца.
С ревом, напомнившим о недавней буре, готы ринулись на легионы.
— Лучники! — загремел Катон. — Занять места!
Пятьсот лучников в легких кожаных туниках пробежали между щитоносцами и образовали ряд у вершины холма. Темное облако стрел обрушилось на нападающих. Готы были в крепких доспехах и потеряли немногих, но набегающие сзади спотыкались о трупы, и атака захлебнулась.
— Назад! Взять копья!
Лучники отступили за стену щитов, положили луки с колчанами и попарно взяли длинные копья, лежавшие позади тяжеловооруженных легионеров. Первый в каждой паре опустился на колено позади щитоносца и ухватил древко примерно в трех локтях от наконечника, а второй стиснул его у конца, и они застыли, ожидая команды Катона.
Готы уже почти приблизились к линии щитов, когда Катон взмахнул рукой.
— Бей!
Задние копейщики рванулись вперед, и спрятанные копья, направляемые коленопреклоненными передними, молниеносно выдвинулись между щитами, поражая первые ряды атакующих, разбивая щиты вдребезги, пронзая кольчуги. Незазубренные наконечники не застревали в теле — копья оттягивались назад, вновь и вновь находя свою цель.
Это была настоящая бойня, и готы обескураженно отступили.