Луиза на несколько секунд задумалась.
— За умышленное отравление моего телохранителя путем залива в вентилятор лавровишневой настойки.
— Но в этом нет ничего противозаконного, разве не так?
Пасокон снова зазвонил, и на экране появился ослепительно белый кот с огромными, сияющими, неземными глазами.
— Отпусти его, — распорядился он.
Луиза, взвизгнув, выдернула вилку пасокона из розетки, и через полсекунды весь свет в номере погас.
— Инфраструктурная атака! — еще громче завизжала она и быстро залезла под кровать. В комнате было темно и очень тихо. Кондиционер тоже отключился.
— Думаю, вы можете выйти, — сказал наконец Цуоши. — Это всего лишь короткое замыкание.
— Это не замыкание, — упрямо пробормотала Луиза. Она медленно выползла из-под кровати и села на матрас. Странным образом в темноте у них возникли почти товарищеские чувства.
— Я очень хорошо знаю, что это такое, — тихо сказала женщина. — Меня атакуют. Не было ни минуты покоя с тех пор, как я арестовала тот сегмент Сети. Со мной постоянно что-то случается. Куча неприятностей. Но ничего нельзя доказать — ни малейшего свидетельства, которое можно предъявить суду. — Она тяжело вздохнула. — Если я сажусь на стул, кто-то уже оставил на сиденье жевательную резинку. Мне приносят бесплатную пиццу, и всегда с такой начинкой, какую я терпеть не могу. Маленькие дети плюют в мою сторону на улице, старухи в инвалидных колясках преграждают дорогу, когда я тороплюсь.
В ванной внезапно включился душ, сам по себе. Луиза вздрогнула, но ничего не сказала. Постепенно темная, душная комната стала наполняться горячим паром.
— В туалетах не спускается вода, — всхлипнула женщина. — Мои письма теряют на почте. Если я прохожу мимо автомобиля, срабатывает противоугонная система, и все окружающие начинают пялиться на меня. Мелочи, всегда только мелочи, но они никогда не прекращаются. Я столкнулась с чем-то ужасно большим и очень-очень терпеливым, и оно все про меня знает. Оно распоряжается миллионами рук и ног. И все эти руки и ноги принадлежат людям!
В холле послышался какой-то шум, отдаленные голоса, бессвязные крики. Внезапно кресло полетело на пол, и дверь с треском распахнулась. В комнату, споткнувшись на пороге, влетел Митч, теряя черные очки, и растянулся на полу. Следом ввалились два охранника из отеля и набросились на него. Митч, невнятно ругаясь, энергично отбивался руками и ногами, в драке оба охранника потеряли фуражки. Наконец один из них крепко ухватил противника за ноги, а другой, крякнув, успокоил его резиновой дубинкой.
Пыхтя и отдуваясь, они вытащили телохранителя в коридор. Темная комната настолько наполнилась паром, что в спешке стражи порядка даже не заметили Цуоши с Луизой. Женщина уставилась на сломанную дверь.
— Бог ты мой, почему? Что он им сделал?
Цуоши в замешательстве поскреб в затылке.
— Должно быть, небольшое взаимонепонимание?
— Бедный Митч! В аэропорту у него отобрали оружие. С его паспортом была бездна технических проблем. С тех пор как Митч с связался со мной, ему ни в чем не было удачи…
Тут кто-то громко постучал в окно. Луиза съежилась в ужасе, но взяла себя в руки и мужественно раздвинула глухие портьеры. Комнату залил яркий солнечный свет.
За окном висела люлька, спущенная с крыши отеля. Два мойщика окон в серых форменных комбинезонах весело помахали руками, складывая пальцы кошачьей лапкой. С ними был еще один человек, оказавшийся старшим братом Цуоши.
Один из мойщиков открыл окно универсальным ключом, и брат неловко забрался в комнату. Выпрямившись, он аккуратно одернул костюм и поправил галстук.
— Это мой брат, — представил его Цуоши.
— Что вы здесь делаете? — холодно осведомилась Луиза.
— Ну, в ситуациях с заложниками всегда приглашают родственников, — охотно разъяснил тот. — Полиция доставила меня на вертолете прямо на крышу отеля. — Он с интересом осмотрел Луизу с ног до головы. — Мисс Хашимото, у вас едва осталось время на побег.
— Что?!
— Взгляните на улицу, — сказал брат. — Видите их? Люди толпами прибывают со всех концов города. Продавцы лапши с самоходными ларьками, рассыльные велосипедисты, мотокурьеры, почтальоны на пикапах, подростки на скейтбордах…
— О нет! — громко взвизгнула Луиза, взглянув в окно. — Ужасная, неуправляемая толпа! Они меня окружили! Я пропала!
— Пока еще нет, — сказал брат. — В окно и на платформу. У вас есть шанс, Луиза, не упустите его. Я знаю одно местечко в горах, священное место, где нет компьютеров, телефонов и прочего безобразия. Подлинный рай для таких, как вы и я…
Луиза с надеждой вцепилась в пиджак бизнесмена.
— Могу ли я вам доверять?
— Посмотрите мне в глаза. Разве вы не видите? Да, вы можете мне довериться, Луиза, — кивнул он, — ведь у нас так много общего.
Они решительно вылезли в окно. Луиза крепко ухватилась за руку старшего брата Цуоши, ветер развевал ее темные волосы. Люлька со скрипом пошла наверх и пропала из виду.
Цуоши встал из кресла и протянул левую руку. Кончиками пальцев ему удалось подцепить свой поккекон. Он подтащил его поближе, схватил и прижал к груди. Потом снова сел в кресло и принялся терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет сюда, чтобы вернуть ему свободу.
В прошлом году в Польше вышла новая книга известного фантаста «Мегабитовая бомба», куда вошли философские статьи, посвященные «информационной революции» и стремлению автора увидеть облик грядущего мира. Как нам показалось, данный материал представляет собой резюмирующую статью книги, позволяющую читателю вспомнить, что Лем не только фантаст, но и футуролог.
Я давно уже заметил, что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa[4]). Можно легко привести пару конкретных примеров. В «красной утопии», каковой было написанное мной «Магелланово облако» и которое я, кстати, не разрешаю переиздавать ни в Польше, ни за ее границами, поскольку это «утопия коммунизма», можно найти по крайней мере два вида прогнозов, которые были реализованы в последующие сорок лет. То, что сейчас называется «базой данных» и является основным информационным ресурсом, предназначенным для различных экспертов или «сетевиков», в «Магеллановом облаке» я назвал «трио-нами». Это можно легко проверить, раскрыв книгу. А так называемая «видеопластика» из «Облака» — это предвосхищение виртуальной реальности: мои астронавты, хоть и живут в замкнутом космическом корабле, могут испытывать ощущения, будто находятся в джунглях, на море и т. д. А в еще более соцреалистическом рассказе «Топольный и Четверг», вышедшем в сборнике «Сезам», полном и других столь же скверных новелл, из-за чего я не соглашаюсь переиздавать и их, говорится о сверхтяжелых элементах трансурановой группы. А также о методе, с помощью которого уютно «перескочить» через нуклиды, более тяжелые, нежели уран и торий, но распадающиеся с огромной скоростью, к таким элементам, которые, будучи синтезированными, оказываются устойчивыми, поскольку их ядра не подвергаются самопроизвольному распаду. Так вот, повторяю, рассказ убогий, но о таких элементах, как цели нуклеарного синтеза, теперь уже говорят физики.
С подобного рода прогнозами, которые иногда являются существенной частью фабульного скелета беллетристического повествования, я оказался в затруднительном положении, когда писал «Философию случайности» — книгу о теории литературы. А трудно мне было прежде всего потому, что непонятно, стоит ли, а если стоит, то как следует оценивать вне-художественные, а значит, и внелитературные достоинства удачных предвидений, размещенных в неудачном, а проще — плохом произведении. Ведь если выдается просто обычный прогноз, лишенный претензий, свойственных художественной литературе, то при его оценке нет никаких препятствий и закавык: или футурологическая гипотеза оказывается меткой (хотя бы наполовину), или же она попросту ничего не стоит. Однако неизвестно, является ли прогностический вклад в литературное произведение отдельной ценностью, совершенно или частично независимой от художественного качества, или же это вообще не так. Эту проблему можно, конечно, расширить таким образом: будем ли мы считать, что произведение (главным образом, НФ) имеет прогностическую или познавательную ценность или нет. Здесь, в некоторой степени отступив от темы и едва ли не с диверсионными целями, следует заметить, что точные науки довольно широким фронтом вошли нынче в такое фазовое пространство, что провозглашаемые в них новейшие гипотезы часто все меньше подвержены — или вообще не подвержены — экспериментальной проверке, а потому как бы начинают приближаться к областям, до сих пор находящимся в компетенции исключительно научной фантастики. Не говорю, что это хорошо, и не утверждаю, что это плохо: и вообще это не я обнаружил данную тенденцию (в «Одре» я писал об этом, ссылаясь на американца Хогана, одного из редакторов «Scientific American» — журнала, который вообще никогда никакой беллетристики, ни фантастической, ни нефантастической, не печатает). Эта проблема одновременно имеет характер как познавательный, так и философский — из области философии науки или ненормативных эстетик. Пока что я попросту не знаю ответа на этот вопрос, ибо когда мы имеем дело с плохим произведением, содержащим исполнившуюся прогностическую начинку, это примерно то же самое, как если бы мы взяли в руки сгнивший фрукт, который нельзя употреблять в пищу, но который в то же время содержит косточку с отборным зернышком.
Я прекрасно понимаю, что моя меткость прогнозирования может и даже должна особенно нервировать или раздражать критиков из числа гуманитариев, которым обычно не хватает компетенции в конкретной области (ее доступного библиографического описания, когда публикуются мои вещи, вообще не существует в мире). Что же касается ученых, о них мне известно меньше, а потому не буду пока вторгаться на их территорию. Во всяком случае после фантоматики, или виртуальной реальности, и после Интернета появились первые, но все же реальные вестники совершенно особого явления, которое коротко и предварительно я назову эволюцией саморепродуцирующихся, чисто информационных (пока цифровых) внутрикомпьютерных систем — или говоря на современном сленге, в киберпространстве. Возникли программы, способные к репродуцированию, затем к самостоятельному размножению. Следующий же этап еще в зачаточном состоянии: это внутри-компьютерная эволюция — не только и не столько цифровая имитация естественной биологической эволюции, сколько ее информационное, возникающее в киберпространстве, неизвестно еще ни как, ни куда развитие. О том, что в моих книгах предвещало Интернет, можно было прочитать еще в первом «Предисловии Голема» (опубликовано в сборнике «Мнимая величина» в 1973 году). На 108-й странице этого издания имеется фрагмент, который я процитирую дословно:
«До этих пор каждое следующее поколение компьютеров конструировалось реально; идея создания новых образцов с огромной — тысячекратно более высокой! — скоростью, хотя и была известна, не могла быть осуществлена; тогдашние компьютеры не обладали достаточной вместимостью, чтобы стать «матками», или «искусственной средой» эволюции Разума. Положение изменилось с появлением Федеральной информационной сети. Разработка следующих шестидесяти пяти поколений заняла всего десятилетие. Федеральная сеть производила на свет один искусственный вид Разума за другим; это потомство ускоренного компьютерогенеза созревало в виде символов, то есть нематериальных структур, впечатанных в информационный субстрат, в «питательную среду» Сети».
Что же такое произошло, почему я осмеливаюсь болтать об очередной реализации моего все же научно-фантастического прогноза? А произошло то, о чем, например, сообщает «New Scientist» в статье «Жизнь в кремнии». Речь там идет о коллективе, который называется «Tierra Working Group», с Томасом Реем во главе, а задача, которую этот коллектив поставил, описывается словами: «За последний месяц ученый-дарвинист, работающий с группой ученых-компьютерщиков, создал вселенную». Это не белковая и не основанная на атомах углерода вселенная, а «большая, пустая экосистема», которая не смогла бы разместиться ни в одном, даже самом большом, параллельном компьютере, для которой местом рождения является киберпространство в сетях Интернета. Еще в 1990 году Том Рей, биолог, научившийся программировать, сконструировал «вселенную малых существ, которые эволюционируют с изумительным разнообразием, в которой наблюдаются паразиты, иммунитеты и даже социальное взаимодействие». Об этом «New Scientist» писал еще 22 февраля 1992 года на стр. 36 в статье «Жизнь и смерть в цифровом мире», но я тогда сидел тихо, поскольку меня самого терзало ощущение, что предвидение с такой эффективностью как-то плохо пахнет и натравит на меня различных комендантов отечественной критики. Но как раз в то время в Германии в Эссенском университете вышла книга философа науки «Голем Лема», а в издательстве «Suhrkamp» вышел труд «Открытие виртуальности» другого автора: я уже не мог дальше прятаться в кустах со своими прогнозами, хотя было бы лучше не высовываться.
Q настоящее время возможности дальнейшего развития цифровой эволюции существенно возросли и ускорились, потому что (как снова сообщает «New Scientist») Т. Рей понял, что связанные Интернетом миллионы компьютеров могут предоставить «достаточно большую, объемную и разнородную вселенную», чтобы информационные создания могли в ней эволюционировать. Речь идет о создании численных аналогов разнообразия и конкуренции, двойного движителя эволюции. Чтобы идти дальше (естественно, не до какого-то Голема, но все-таки до элементарных «фальсификатов молекулярной жизни»), программа, названная TIERRA, действует как созданный на языке программирования «С» «виртуальный компьютер» внутри «компьютера-хозяина». Таким образом, как выразился Джо Флауэр, руководитель «Проекта изменчивости» из Калифорнии, «первородный кремниевый бульон» отделен от нормальной работы «компьютера-хозяина». Хвала Богу, здесь я добрался уже до «виртуального компьютера» и оказался в самом начале того пути, который на далеком горизонте довел мое сочинение до «Голема».
Следует заметить, что информационная эволюция на сегодняшнем вступительном этапе не является материальной эволюцией, скажем, молекулярно-химической. Нет внутри киберпространства ничего, кроме нулей и единиц; из них, как из кодонов, построены «системы». Что-то подобное описанному в моем (увы, увы!) тексте из другой книги «Бессонница» — «Не буду прислуживать», в которой речь идет о «математически созданных Существах, подслушиванием которых во время их теологических дискуссий» занимается мой фиктивный герой, профессор Добб. Command performance[5] любой из эволюционных программ Tierra можно найти в специальной литературе. В конфигурационном безразмерном, а значит, не метрическом, а скорее топологическом (алгебраически: топология является абстрактным дериватом геометрии, алгебра же может быть дериватом — эквивалентом — определенных разновидностей топологии) пространстве возникают «маленькие индивидуальные программы», что-то вроде «простейших», у которых в соответствии с командами осуществляются мутации, случайным перемешиванием единиц и нулей или даже перемещением, «перетрансплантацией» одной части «создания» в другую. Благодаря этому возникает разнообразие — первый из двух «движителей» эволюции. Большинство мутаций не приносит никаких существенных различий. Однако некоторые дают новые эффекты. Таким образом могут возникать копии «простейших», или их реплики, такие же или не такие. Когда весь объем «хозяйского пространства» заполнен, система включает «жнеца» (reaper), который «убивает» самые старшие создания или полные «ошибок»: таким образом освобождается пространство для «новорожденных» программ, и на сцене появляется конкуренция. Теперь для эволюции имеются «оба необходимых движителя», и она может идти дальше, куда — пока еще неизвестно, поскольку это даже не уровень прокариотов, а как бы более ранний, и наверняка это еще никакая не «биоэволюция», а только ее «информационная тень», ее чисто цифровая разновидность.
В этом месте в статье появляются слова: «Благодаря операционной системе Tierra человек-оператор получает возможность управления в роли Бога-Творца». Подобные слова можно найти в «Не буду прислуживать» из «Бессонницы», но звучат они там следующим образом (программы в моем рассказе называются ВААЛ-66, KPEAH-IV, ЯХВЕ-09):
«Сначала в машинную память вводят минимальный набор данных, то есть — если прибегнуть к языку, понятному непосвященным — заряжают ее «математическим материалом», который становится зародышем жизненного универсума будущих «персоноидов». Существа, которые явятся в этот машинный и цифровой мир, которые будут существовать в нем и только в нем, мы уже умеем помещать в окружение с бесконечностными характеристиками. Они не ощутят себя узниками в физическом смысле: у этого окружения не будет с их точки зрения никаких границ. Из всех его измерений лишь одно весьма близко к тому, что знакомо и нам; это — ход (протекание) времени. Но это время не тождественно нашему: скорость его протекания свободно регулируется экспериментатором. Обычно она максимальна на вступительной стадии (стадия «пуска миротворе-ния»); наши минуты здесь соответствуют целым зонам, во время которых сменяют друг друга фазы преобразования и кристаллизации искусственного космоса. Этот Космос совершенно беспространственный, различные его измерения носят чисто математический, то есть с объективной точки зрения как бы «вымышленный» характер. Измерения эти суть следствие аксиоматических решений программиста, и от него зависит, сколько их будет. Если, например, он выберет десятимерность, то получится мир с совершенно иной структурой, чем мир всего лишь с шестью измерениями; следует, пожалуй, подчеркнуть еще раз, что они не имеют ничего общего с измерениями физического пространства, а представляют собой абстрактные, логически правомерные конструкты, которыми пользуется математическая системная демиургия. «Мир, возникший таким образом», сконструирован из математических элементов (воплощенных, разумеется, в обычных, чисто физических объектах: реле, транзисторах, контуpax, короче, во всей огромной сети цифровой машины)».
Я вынужден закончить цитирование, поскольку, так или иначе, от того, что уже существует реально — от программы Tierra и ее «числовых созданий», — путь до «Голема» неслыханно долог, однако направление на старте сейчас выбрано именно это.
ОТ АВТОРА
О расстоянии, отделяющем «простейших» программ Tierra от каких-либо созданий, хоть немного сложностью строения и псевдожизненными функциями напоминающих биологических существ, свидетельствует хотя бы такой вот результат общих, глобальных работ современной генетики.
Детально расшифрована структура наследственности ДРОЖЖЕЙ. Геном одной клетки дрожжей складывается из 6000 генов, а эти гены, в свою очередь, сложены из двенадцати миллионов и ста тысяч отдельных пар нуклеотидных оснований (соответствующие цифры для человека — впрочем, до сих пор неточные — составляют 70000 генов и три миллиарда нуклеотидных кирпичиков). Дорога слишком далека, но в прогнозе развития биологии в XXI веке, написанном для Польской Академии Наук, я предвидел возможность создания внематематических аналогов эволюции, уже не «естественной эволюции», а такой, кормчим и конструктором которой будет человек, работающий в среде и с веществом «биологически мертвым» или «живым по-другому», то есть небелковом и необязательно основанном на конструкциях, построенных из атомов углерода. Перемещения из литературы с физиономическими чертами фантастики в укромные складки совершенно реального прогресса биотехнологии и информатики являются своеобразными фактами, отпечатками которых действительно отмечено мое творчество, но не является это ни результатом моих специальных намерений при написании, ни даром небес, как я считаю, наконец, ни случайными обстоятельствами, как, например, четыре точно розданных масти в руках четырех игроков в бридж после (и несмотря на) тщательного тасования колоды карт. Попросту так сложилось, и кажется мне, что не стоит меня за такое положение вещей ни осуждать, ни особенно хвалить, потому что пишу я почти 50 лет то, что пишу, не «для наследника престола», а просто то, что меня интересует и представляется мне ДОСТОЙНЫМ НАПИСАНИЯ (но далеко не достойным прогностических работ, поскольку ни на какое предвидение будущего никакими актами воли или пророческим вдохновением я не претендую).
Кили всегда ходила в затрепанной футболке с мерцающими там и сям голографическими наклейками. Она носила эту футболку и в виртуале, и вне его. Если виртуал был интерактивный, другие игроки чаще всего возмущались. Среди эльфов, драконов и рыцарей с огненными мечами нахальная девчонка с патлами цвета ежевики, упорно не желающая подстроить свой имидж хоть под что-нибудь средневековое, вызывала всеобщее раздражение.
— А пошли вы знаете куда!.. — неизменно отвечала она на все упреки и жалобы.