Кое-что из моего прохода в ту субботу потом вошло в методические пособия. Одна раскадровка очень даже неплохо смотрелась в учебнике «Современный горнолыжный спортивный поворот». Знаете, я отнюдь не выложился до отказа. А просто раз в жизни показал все, на что способен. Поэтому в финишном створе ваш покорный слуга вовсе не помер, что было бы закономерно, случись мне «выложиться». Напротив, я весьма элегантно подрулил к Машке, снял лыжи, развернул их логотипами производителя к камерам и только после этого посмотрел на табло.
Все на табло было нормально. Пока что золотой дубль. Лыжи мешали обнять Машку, и я этого делать не стал. Попросил взглядом трансивер — наверху еще оставался Илюха, а я мог ему кое-что сообщить насчет одной коварной рытвины у чек-пойнта. Мне бросили рацию, я вызвал Илюху и начал объяснять. А вокруг… Привычно третьи болгары — привычно злые, ждут, когда им наконец сломают дубль и можно будет уйти. Жжжах! Вздымая снежный бурун, разворачивается девчонка из Лихтенштейна. Четвертый результат. Ну, ее напарник — вот он пошел — в этом сезоне ни разу больше пятого места не привозил. Шмяк! В пролете Лихтенштейн. Трибуны визжат. Кого-то из букмекеров схватили под руки и понесли — сердечный приступ… Тут я огляделся и потихоньку взвыл. Либо опять сплю, либо сон пошел сбываться буквально. Вот букмекера откачивают. Вон репортеры толпятся вокруг Ханны. Если сейчас австриец сшибет флаг — впору будет вызывать скорую психиатрическую…
Австриец флага не сшиб и привез серебро. Мне немного полегчало. Я даже не упал в обморок, когда сбоку раздалось: «Ну что, Павел, как вы думаете, вас уже можно поздравить?» — «Нет», — машинально ответил я. «Это какое-то суеверие, или вы просто ждете выступления Бояна Влачека?» — «Да». — «Вы полагаете, он может улучшить ваш результат?» — «Если очень постарается… Извините, мы следим».
«Пауль, Мария, сегодня ваш день». Чего-о?! Нет, слава Богу, это не американцы, которые мне снились. Это всего лишь Ханна и Анди подошли расписаться в поражении. Машка позволяет Ханне себя приобнять и вроде бы даже не собирается грызть врагиню зубами. Я рассеянно поздравляю ребят с серебром. Весь я сейчас наверху, вместе с тридцать пятым номером, ждущим своего «Гоу!» в стартовой кабине. Если человеческая мысль в состоянии уронить лыжника на трассе хард-слалома, тогда Боян не упадет, а просто размажется — так я этого хочу. И плевать, что друг. Сегодня действительно мой день, и только попробуй его испортить, дружище Боян.
В отличие от меня, он поехал некрасиво. Куда-то делась его танцующая манера брать флаги, и уж точно он не насвистывал себе под нос. Это была дикая ломка сквозь трассу. До меня дошло — Боян тоже идет по максимуму. Доказывает себе и мне, что он все-таки лучший. Без компромиссов, на грани тройного перелома с осколками и смещением. Я еще подумал: вот она, крепкая мужская дружба, до чего доводит.
Оставалось только надеяться, что парень упадет.
Ленту от медали я намотал на кулак — так и ходил, помахивая увесистой железякой. Учитывая мою недюжинную физическую силу, врезать этой штукой можно было славно. Попадись мне сейчас какой-нибудь вампир, ох, бы я его угостил по черепушке! Серебришком. Но вокруг были только свои, ребята-горнолыжники — косились на кистень, жали мне свободную руку и делали вид, что очень рады. Будто забыли — у меня отношения с серебром похлестче, чем у самого отпетого вурдалака. Я серебряных медалей не то что внутрь не приемлю, а просто видеть не могу… Бедная Машка не знала, куда деваться со своим золотом — вроде бы триумф, а за меня обидно. Фактически это ведь я Марию силком на первое место затащил. Или пинками загнал. Для себя трудился, дурак.
Хорошо еще, что заключительную пресс-конференцию назначили на воскресенье, после финала «Даунхилл Челлендж». Был шанс хоть немного отдышаться и поверить, что жизнь все равно удалась.
Ага, удалась… Не успел я спрятаться в номере — пришел тренер. «Паш, тут какое дело. Звонила твоя мама, там у вас… Не очень хорошо. Мы с ней посовещались, она сказала — пока не беспокойте парня. Вот…» — телефон протягивает. «В чем дело?» — «Отец в больнице и что-то еще, я толком не понял». — «Давно она звонила?» — «В понедельник вечером. Извини». — «Да нормально, я же понимаю». Старик потоптался в дверях, буркнул что-то насчет «любая помощь, все устроим» и исчез. А я набрал мамин номер, и уже через несколько минут навеки себя проклял за тупое стремление к золотому дублю и кругу почета. Если бы не мое безумное желание всех уделать и победить, тренер с матерью не стали бы играть в конспирацию. Они хотели создать мне идеальные условия для победы, о которой я так мечтал. А получилось — лишили возможности маневра. Конечно, знай я, в какую яму ухнула моя семья, разговор с Бояном оказался бы совсем иным. К черту всякие рыцарские штучки-дрючки, плевать на совесть, зато у меня на счету лежало бы около полумиллиона юро за дубль — три сотни, да еще спонсорская премия. Плюс те двести с гаком, что я взял на предыдущих этапах — и текущие проблемы уже были бы решены.
Отец мой влетел в большие неприятности. Думаю, он и сам бы вывернулся — папуля всегда это умел. Но то ли у папки нервы сдали в неподходящий момент, то ли еще что. Короче говоря, он заехал в банк, а на обратном пути выскочил на встречную полосу и смялся в лепешку о грузовик. И теперь очень медленно выкарабкивался из реанимации. Маме пообещали, что жить, ходить, ругаться матом и все такое отец сможет. Наверное, она это приключение безропотно пережила бы, не начни ей прямо в больницу названивать разные весьма озабоченные люди. Один банк, другой банк, потом вообще налоговая инспекция. Мама нашла отцовского адвоката. «Как, ты разве не знала?» — деланно удивился тот. В принципе, отец не был особенно виноват — его просто немец-партнер очень крупно подвел. Но выходить из ситуации папа стал некорректно и, главное, никого не предупредив. Брать кредит, чтобы отдать кредит, это всегда немножко обман. А с налогами мухлевать обман уже настоящий. От налогов уходить надо, а не обнулять внаглую доходы. И настал день, когда папочку взяли за шиворот сразу все, кому он задолжал, включая государство. А он поехал еще куда-то деньги занимать — и врезался.
Конечно, все кредиторы готовы были ждать. Что ж они, звери? Половину долга немедленно — а там разберемся. Даже налоговики соглашались «подвесить» штраф и ограничиться пока взиманием того, что папочка от казны утаил. «Держись, мам, — сказал я. — Деньги есть. Сколько нужно?» Тут-то мне и стало дурно. Поставить на ноги папулю обошлось бы тысяч в сто. И пятьсот нужно было отдать сразу в погашение долга, чтобы заморозить надвигающиеся судебные процедуры. Помощи ждать — неоткуда. Многочисленные папины друзья-коллеги, такие же авантюристы, как назло, сидели без гроша. На текущем счете болтались жалкие ошметки, семейный бизнес оказался давно заложен и перезаложен. Это называется — отдали деньги в руки самому активному и оборотистому члену семьи. Вот он и обернулся. Активно. Черт! Раньше я у папули таких деструктивных способностей не наблюдал. Видимо, кризис среднего возраста сказался, который теперь как раз наступает у мужчин лет в пятьдесят. Смешно, но я не разозлился. Был уверен, что если отца починить, он свое отработает с лихвой. Не чужой же человек учил меня всю жизнь: видишь проблему — ищи решение, оно есть.
В целом на семье повисло больше миллиона, из которого шестьсот тысяч требовалось немедленно. Предположим, триста двадцать пять тысяч — все мои последние выигрыши — я мог перевести в Россию хоть сейчас. Тысяч на триста потянет мой инвестиционный портфель — десять лет его холил и лелеял! Допустим, я его распотрошу. Ерунда, на еду деньги всегда найдутся. Хуже другое — отец неизвестно когда поправится, так что вторую часть долга все равно мне отдавать. Где занять еще полмиллиона? Действующему «челленджеру» кредит на такую сумму откроет только псих. А бездействующему — вообще никто. Что делать? Форсировать переговоры с Си-Эн-Эн, быстро продаться им в журналисты, выбить ссуду, работать как проклятому и все это время быть фактически на содержании у Крис? Ох… «А вот и свадьба наша красивая тю-тю, — подумал я. — Нет, конечно, девочка меня выручит, но это же черт знает, что такое! Собиралась замуж за одного человека, получит совершенно другого. Ничего себе подлянка, такого даже в русских народных сказках не бывает. Поль, старина, других не жалеешь — себя пожалей! Каково тебе будет в чужом дому нахлебником? Нет, ты должен что-то сделать. Неужели у тебя кончились все ресурсы? Неужели ты больше ничего не стоишь?»
Думаю, план сформировался у меня в голове именно тогда. Весь, до мельчайших подробностей. Только нужно было торопиться. Все решал темп. Скорость принятия решений и вышибания согласия из окружающих. «Мама, деньги придут уже сегодня. Больше шестисот тысяч, хватит разобраться с текущими вопросами. Остальную сумму — быстро сделаю. Держись. Я тебя люблю. Извини, нужно бежать». И я действительно побежал. Теперь исключительно бегом. Наверное, до самого утра. А что завтра? А завтра — сломя голову. Лишь бы на самом деле шею не свернуть.
Первым делом — секретность. Никаких трансферов с моего телефона. Если авантюра удастся, многих в офисе Федерации заинтересует, чего ради я пошел на риск. Первое, что им придет в голову — не шевелил ли парень деньгами перед стартом? Деталей они не узнают, но выяснить, куда именно я обращался, могут вполне. А там уже два шага до разбирательства, обвинения в нечестной игре и, что самое плохое, аннулирования результатов заезда. Нет, поймать себя за руку не позволю! Я выскочил из номера и едва не сшиб на пол золотого призера. «А я к тебе», — сказал Боян и протянул раскрытую ладонь. Ключи от машины. «Боян, можешь посидеть у меня десять минут?» — «Конечно. Хоть отдохну — репортеры замучили».
Димон с Ленкой играли в свой любимый волейбол — перебрасывали мяч через сетку ногами. Вот так русские готовятся к закрытию сезона. «Леночка, я твоего партнера украду на секунду?» — «Конечно, Пашечка». Сама так и светится, очень ей понравилось, как меня Боян уделал. Интересно, какой я ей буду Пашечка завтра к обеду. Я же их обоих, наших героических скоростников, таким позором несмываемым покрою, если дело выгорит… «Дим, послушай. Мне нужна твоя помощь». Удивленный взмах бровей — действительно, какая еще помощь? Мне уже ничем не поможешь… «Дим, ты понимаешь, что я ухожу? В будущем сезоне меня рядом не окажется. Ты останешься здесь лидером. А сейчас, по старой дружбе, выручи!» — «Конечно, Поль. Что я могу?..» — «Отдай мне твой завтрашний даун. И одолжи до полуночи свой запасной телефон».
Да, вот это называется — ошеломил человека. Бедняга Димон мелко-мелко заморгал и часто-часто задышал. «Поль… Э-э… А зачем тебе?..» — «Мне очень надо. Без обид. Вы с Ленкой сейчас оба не в лучшей форме. И завтра на подвиги рваться не будете. Отдай мне этот даун. Век не забуду». Он даже не сопротивлялся. «A-а… А старик что говорит?» — «Дима, первым я должен был спросить тебя, верно? Мы же друзья все-таки? А старика я уломаю. Он же вас нацеливал на будущий сезон, так?» Я вбивал в него слова, Димон знай себе кивал. Вот как надо с людьми. Недаром лидером в команде считали меня. Когда-то. «Значит, договорились? Завтра вместо тебя на трассу скоростного выхожу я?» — «Угу…» — «Тогда вопрос номер два. У тебя есть запасной телефон, ты с него делаешь ставки… Помолчи, Дим. Это не шантаж, а просьба. Одолжи мне его. Прямо сейчас». Димон замялся, но внутренне он уже был сломлен. Учитывая, что парень меня весьма недолюбливал, обработал я его блестяще. Напор, давление, убеждение, тонко дозированная лесть. И хорошая приманка — ему не хотелось завтра на склон, только он этого по-настоящему не сознавал. «Леночка, мы еще на минуточку отойдем?» — «Конечно, Пашечка». Что, смакуешь мое поражение сегодняшнее, зараза? Это ничего. У-ух, покажет тебе завтра милый Пашечка, как надо ездить сверху вниз…
Телефон оказался крошечный, чтобы легче было спрятать. «Поль, как же ты завтра поедешь? — спросил Димон обалдело. — Ты же даун не ходил сто лет…» — «Дима, когда-то я был неплохим скоростником, верно?» — «Прости, но «Ди Челлендж» не обычный скоростной». — «Прощаю. Я тоже… не обычный лыжник. Спасибо, пока!» Теперь бегом обратно. Боян валялся на моей кровати. Видно было, что сегодняшнее золото далось ему напряжением всех сил. «Еще пять минут!» — «Да хоть двадцать. Правда, я могу заснуть». — «Спи, только не уходи».
Тренер с менеджером что-то обсуждали, в комнате неуловимо пахло спиртным. Что ж, начнем с дежурной фразы. «Извините, нужна ваша помощь. Я только что попросил Дмитрия уступить мне завтрашний даун. Он согласился». Тренер с отчетливым хрустом уронил челюсть. «Поль, ты решил покончить с собой?» — осторожно спросил менеджер. «Нет, просто мне позарез нужно двести тысяч европейских рублей». — «А команде позарез не нужен труп». — «Погоди, — оборвал его тренер. — Ты не знаешь, почему этот мальчик ушел из скоростного спуска. А я знаю. К тому же завтра нам все равно ничего не светит. Паша, что случилось? Рассказывай». Я рассказал. Почти совсем честно, только суммы занизил.
Они упирались прочно и аргументированно. Особенно тренер. Он хотя и не нес чепуху про трупы, зато реально представлял, как я рискую. Но все-таки мой расчет оказался верен — команде завтра ничего не светило в дауне, а меня уже списали со всех счетов. Почему бы и не выпустить на гору парня, фактически зачехлившего лыжи? Он достаточно злой, чтобы съехать хорошо. А если разобьется, команда не потеряет активную единицу. Вопрос о моем преемнике в хард-слаломе наверняка уже решен. «Объявите замену, и я завтра привезу себе деньги, а команде медаль». — «Дурак ты, Пашка, — сказал тренер. — Ладно, иди, мы посовещаемся». — «Извините, мне нужно знать прямо сейчас». Тренер не выдержал и начал ругаться. Менеджер ему в тон подтявкивал. Я тоже не выдержал и двинул в бой резервы. «Димон все равно уже не поедет, — заметил я скромно. — Он уверен, что вы меня выпустите на гору, и у него теперь сбит психологический настрой. Парень расслабился. В отличие от некоторых, он в меня поверил». Мама родная, что тут началось! Но зато быстро закончилось. «Хорошо, — сказал менеджер. — Черт с вами со всеми. Я иду переписывать заявку».
— «Только не торопись отсылать, — посоветовал тренер. — Молчать!!! — это уже мне. — Утихни, мальчик, все нормально, ты завтра поедешь. Но твоим соперникам знать об этом сейчас не обязательно. Мы потянем с объявлением замены до одиннадцати вечера. И под самый дед-лайн — бац! А теперь убирайся отсюда. Сам зайду потом».
Боян действительно заснул, и я не стал его будить, а склонился над крошечным монитором Димкиного телефончика. И пошел-пошел-поехал по Сети. Моего абонента звали Данки, и чтобы пробиться к нему, пришлось трижды набирать длинный пароль. Не знаю, почему он выбрал себе такой странный ник — «Ослик», — не знаю даже, какого он пола, да мне и все равно. Главная прелесть Данки в том, что он бук-мекер-невидимка. Без лица, без имени, с одним только сетевым адресом, на который не выйдешь случайно. Букмекер нелицензированный, попросту говоря — нелегальный. Сосватал мне его, что интересно, мой собственный папочка.
Я очень редко обращаюсь к Данки, не чаще раза за сезон, и только когда знаю «верняк». Ставлю понемногу, выигрываю тоже, но сотня тысяч, которая в итоге осела в Швейцарии — это мой личный страховой фонд, на самый-самый черный день. Увы, сегодня он не спасет. Мне нужно действительно много денег. Чтобы и отцовский долг целиком отдать, и себе чтоб надолго хватило. Очень уж, понимаете, глупо рисковать жизнью всего лишь за официальные двести тысяч.
На Димона ставили один к десяти (внутренне я хихикнул). «Данки, как изменится коэффициент, если русские объявят замену?» Ответ пришел через минуту: «Никак. У русских нет хорошего скоростника». М-м, как боязно спросить, что будет, если на скоростную гору выйдет русский слаломист… Такой информацией не бросаются. А вдруг кто-нибудь из менеджеров наших конкурентов отслеживает подпольный тотализатор? Так и быть, подожду до одиннадцати. Но уже сейчас ясно — вступать в игру нужно тысяч на двести. Причем чужих. Проиграю — не отдам. Свой заветный швейцарский стольник для черного дня я лучше поберегу немного. День сегодня поганый, но, думаю, бывает еще хуже… Я растолкал Бояна. Фраза «Мне нужна твоя помощь» уже от зубов отскакивала. «Боян, ты очень любишь свою машину?» — «Это твоя машина. Документы я оформлю завтра. А в чем дело? Чем могу помочь? Извини, Павел, я не хотел ломать твой дубль. Но мне нужно было, понимаешь, нужно!» Взгляд честный дальше некуда. Конечно, ему нужно было. С кем еще силой меряться, как не со мной? «Можешь оставить машину себе. А мне взамен дашь беспроцентную ссуду. Ненадолго, буквально на сутки. Безо всяких расписок, под честное слово. И прямо сейчас». — «Сколько?» — «Сколько заработал сегодня». Вот и еще одна челюсть отпала. Прямо вечер падающих челюстей. «Двести?!»
— «Вот именно». Да, машину он любил очень. «А ты правда отдашь?»
— «Куда я денусь, мы же с Крис к тебе в гости собираемся». Как ни странно, этот дурацкий аргумент подействовал. Боян вытащил свой телефон, и уже через десять минут трансфер пошел. Неплохо было бы попросить Бояна сделать за меня ставку, но он на такое не согласился бы ни за что. В случае провала мне грозили всего лишь вселенский позор и жуткое безденежье, а у него сломалась бы яркая карьера. «Спасибо, друг. А теперь уходи и забудь об этом разговоре». — «Павел, у тебя неприятности?» — «Ну… Скажем так, я хочу спасти человека в беде». Надо же — не соврал. Какой я сегодня хороший. Вот, оставил другу его любимую машинку…
Ставку я оформил тут же, чтобы деньги лишней минуты не светились на счете, пусть и анонимном, но все равно не чужом. Вызвонил своего поверенного. Долго уговаривал его продать все ценные бумаги, какие у меня есть. Дал на это два часа максимум. Перевел в Москву триста двадцать пять тысяч. Лег и стал ждать развития событий. Часом позже отправил еще триста — нормально акции продались, — остался гол как сокол, но всем доволен. Мама какое-то время могла ни о чем не беспокоиться, а меня ожидало такое приключеньице, какое не всякому лыжнику выпадает. Я даже забыл, что завтра приезжает Крис. Стыдно, конечно, но мне было не до нее.
Потом состоялся долгий разговор с тренером. Потом явилась Мария. «Паш, ты ведь знаешь, сколько я выиграла. С твоей помощью. Я эти деньги не успела никуда вложить, бери хоть все, отдашь, когда сможешь». — «Ни-ког-да! Никогда не смогу и никогда не возьму». Минут пять мы препирались, наконец Машка поняла, что я непоколебим, и завела другую песню, которой я совсем уж не ожидал. «Паш, дорогой, прости…» — «За что?!» — «Я не смогу завтра выйти на гору. Очень хочу, но не могу». — «Да что ты, Маша, какая глупость, зачем…» — «Понимаешь, мне страшно. Если бы нормальный скоростной, я бы пошла. А вот «Ди Челлендж» не для меня. Извини. Пашка, ты не понимаешь. Я… Я так хотела пройти вместе с тобой круг почета!» Какие люди кругом — чистый восторг. Я от умиления чуть не прослезился. Наговорил Машке комплиментов, даже поцеловал и выставил за дверь. Потом захлопнул ее перед носом у Генки, который пришел меня настраивать на победу. Илюха зачем-то ко мне лез, я и его послал. А в одиннадцать, прежде чем вернуть Димону телефон, опять связался с Данки. Информация о замене уже прошла. Что ж, господа букмекеры, вы можете твердить, будто у русских нет хорошего скоростника, но коэффициент изменился-таки. Семь к одному потянула моя фамилия. Спорю, утром будет шесть. Только бы не меньше. Тогда я заработаю миллион двести чистыми. Если выиграю, конечно.
Но я был должен, обязан выиграть.
Дональда Киркпатрика за глаза называли «Канадский Лесоруб» — неспроста. Дон блестяще ходил даун и легко сшибал наземь всех, кто пытался вытолкнуть его с трассы. Именно он, многократный золотой призер «Даунхилл Челлендж», завтрашний фаворит, мог отнять у меня первое место, на которое я нацелился. Устойчивость у парня была невероятная, скорость отменная. Даже полный чайник, бросив на канадца мимолетный взгляд, сказал бы мне — парень, не валяй дурака. Случись этому почти двухметровому здоровяку тебя бортануть, и ты полетишь как олимпиец. Дальше, выше, больнее. Но поскольку чайники ввиду отсутствия таковых в гостинице не лезли ко мне с советами, я решил не переживать из-за очевидных вещей. Бортоваться с канадцем нам вряд ли придется, для меня это могила, и я уж постараюсь Лесорубу не подставиться. Сложность заключалась в другом. Киркпатрику вообще не было особого резона со мной сшибаться. Увы, с равным блеском он мог просто «объехать» меня. И как я ни бился над возможной тактикой борьбы на трассе, напрашивался только один вариант, откровенно лобовой. Ничего удивительного. Спортсмену моего уровня, решившемуся побить Дона на его поле, вообще не требовались мозги. Только сила воли. Но такая, чтобы вокруг нее можно было узлом завязать горную лыжу.
То же самое думал и тренер. «Равняйся по этому Патрику, — сказал он. — Ты должен войти в «горлышко» рядом с ним. Там участок интенсивного разгона, а ты на дюжину кило легче канадца. Представь, какое у него преимущество на скоростях меньше сотни. Если отстанешь, потом будет трудно наверстать. А на выходе вы уже оба разлетитесь под сто десять, начнется чистая аэродинамика. Он не оторвется. И я бы на твоем месте не пытался вырваться, а просто сел ему на хвост. Опасно сел бы, вплотную. Он будет смотреть, как ты там, начнет психовать и не дальше второго чек-пойнта ошибется. Причем так ошибется, что тебе останется только красиво финишировать». — «Что значит сел вплотную? — спросил я. — Насколько плотно?» — «Несколько метров». — «Да это же гибель!» — «А ты чего хотел?» — «Он меня подрежет». — «Вряд ли. У вас слишком велика разница в весе. Его постоянно будет утягивать на больший радиус в повороте. Конечно, он попробует разок-другой пройти у тебя под самым носом. И сразу увидит: малейшая ошибка — и ты оказываешься впереди. Поэтому он будет просто гнать изо всех сил. Гнать и оглядываться. А когда оглядываешься — сам знаешь, что бывает. Короче, Поль, твое дело просто съехать. И не попасть в «свалку». И то, и другое ты сделаешь легко. Знаешь… — он на миг задумался. — Я сначала был ужасно зол на тебя. А сейчас подумал — и наоборот. Должны же мы наконец показать им всем, что умеем ходить скоростной. Все, отдыхай». Хлопнул меня по плечу и ушел. А я остался сидеть и гнать от себя мысли о том, что будет, если я в «свалку» все-таки попаду. Как этого безобразия избежать, я уже сообразил. Но вот что делать, если оно само меня догонит?
Один из весьма неприятных моментов в дауне — прохождение разгонной горы. Дюжина стартовых кабинок смотрит на широченную и относительно пологую горищу. Постепенно она сужается до состояния бутылочного горлышка, за которым начинается первый ускоряющий фрагмент трассы. По команде «Гоу!» соперники выпрыгивают из кабинок и начинают яростно толкаться всеми конечностями, чтобы к «горлышку» набрать скорость. На входе в «горлышко» образуются две-три плотных группы и начинается самое интересное — горные лыжи превращаются в хоккей. Борьба за место путем взаимного соударения. И кому-то не поздоровится. Скорость в «горлышке» еще не очень большая и допускает контактную борьбу. То есть борьба разрешена по всей трассе, но когда ты несешься миль под восемьдесят, попытка выдавить соперника «на сетку» может плохо кончиться. Ошибка — и воткнешься в эту сетку лично. А она хотя и называется «сеть безопасности», но биться об нее опасно все равно.
Короче говоря, редко какой даун обходится без «свалки» на первых же пяти — десяти секундах. Либо толкотня начинается уже на разгонной горе, либо в «горлышке» кто-то споткнется, и вот оно — вожделенное шоу на радость всей планете. Наблюдать это обывателю забавно и, кстати, не очень стыдно — не убьются же лыжники здесь. В дауне убиваются ниже — там, где начинаются трамплины, где идут такие повороты, в которых перегрузка может вырвать крепление из лыжи вместе с шурупами, где двое оказываются на расстоянии метра друг от друга и неумолимо сближаются в надежде, что первым испугается тот, другой…
А угодить в «свалку» на начальном этапе для жизни почти не опасно. Это означает всего лишь потерять немного времени, если придется изображать хоккеиста, или потерять очень много времени, если случится упасть. Но меня не устраивал ни тот, ни другой расклад. Мне предстояло выиграть этот даун, первый настоящий боевой даун в моей жизни. Первый и точно последний — второго такого шанса просто не будет, нечего и пробовать.
Замена объявлена в последний доступный по регламенту момент, за двенадцать часов до старта. Что можно узнать обо мне в этот промежуток времени? Да что угодно. Кроме одного — каков я в скоростном.
Скоростной спуск — одна из самых э-э… физиологичных, что ли, спортивных дисциплин. Он весь состоит из поиска и удержания идеальной четырехмерной кривой. Ты вычисляешь ее, вписываешься в нее и держишь ее, проклятую, как можешь и сколько можешь. Почему четырехмерной? Потому что в полете по трассе может возникнуть еще одно измерение. Но прорыв в него может убить тебя. Четвертое измерение даунхилла — измерение твоих возможностей. Это упоительная битва с законами физики. До пятнадцати лет вашего покорного слугу оттаскивали от скоростной трассы за уши. Иначе я вмиг оказывался далеко внизу. Супергигант и даунхилл — вот были две моих коронных дисциплины. При этом я никогда не хотел съезжать лучше других. Только мечтал научиться отлично владеть лыжами. Не так, как некий чемпион, на которого стоит равняться, а просто в совершенстве.
Окрыленный такими мечтаниями, я и загремел на юниорском чемпионате. Гремел долго, метров сто — лыжу у меня сорвало в повороте. Сорвало как раз тогда, когда я находился глубоко в четвертом измерении. Несся, шпарил, раздирал собой пространство, издевался над физикой, творил, что хотел, и душа моя пела. А когда обрабатывал трамплин — как сейчас помню, — дико заорал от восторга в полете. Да, там был трамплин, и сразу за ним пологий левый. Трамплины я всегда проходил гениально, сам удивлялся, как это мне так удается. Приземлился, встал в дугу и вдруг чувствую — не то что-то с внешней ногой, пятка опору теряет. А у меня в это время задник крепления медленно, но верно разбирался на запчасти. Винтики, пружиночки, железочки… Ну не справилось крепление, и все тут! У него предел есть по нагрузке, это только у горнолыжника пределов нет, а металл так не может. Съезжать. И остался я на скорости далеко за сотню без внешней лыжи, на которой, собственно, и ехал в тот момент.
В общем, лечу. Небо синее — обалдеть. Это потому что я вверх ногами. Обидно жутко, ехал-то лучше некуда, и вот на тебе, судьба-подлюка врезала Ахиллесу по пятке. В данном конкретном случае по правому заднику от авторитетного производителя. А еще нехорошее предчувствие гложет — точно, сегодня ногу сломаю. Кинуло меня из низкой стойки через корпус. Тело осталось на оси параллельно земле, а ноги и все остальное вокруг тела закрутились. И виток идет к завершению. Причем в соударение с трассой войду я, начиная с левой ноги, на которой расцветает яркими красками дорогая престижная лыжа. Именно то, чего моей левой ноге совершенно не надо.
Моих способностей деформировать время хватило в обрез на то, чтобы развернуть лыжу, как надо, и приготовиться к группировке. Но зато дальше уже не меня швыряло и кувыркало, а я сам падал, организованно. Это не меня долбило лыжей о снег, это я целенаправленно сбил лыжу, подобрал освобожденную ногу и мгновенно превратился в клубок мышц, который мог уже относительно безболезненно сыпаться по трассе вниз. Секунды хватило мне, секунды, чтобы остаться человеком с ногой. А вот чтобы остаться парнем, который обожает скоростной — не хватило.
Я и сейчас иногда хожу скоростной. Даже на время. Просто так, для тонуса. Просто так. Потому что после того раза я отказался выходить на настоящий старт, когда внизу лежит медаль. И никакая психотерапия не смогла меня на такое уговорить. Несколько лет я просто боялся падения на высокой скорости — решил, что мой лимит удачи исчерпан. А потом… Потом Россия вступила в Федерацию хард-слалома, и для меня нашлась золотая середина между великими моими способностями и куцыми возможностями. Когда я прочно засел в первой мировой десятке «Ски Челлендж», всякие глупые вопросы отпали сами. Если такой человек не хочет выступать в «Ди Челлендж», значит, у него это просто не очень хорошо получается. Но он точно не боится. Хард-слаломисты не боятся ничего. И этот русский не боится.
Так если не боится — что бы ему разок не съехать?
И в воскресенье я поехал. Заряженный на победу, обдолбанный аутотренингом, нагло поблескивающий глазом. Успел поймать несколько крайне заинтересованных взглядов — с ребятами из «Ди Челлендж» я практически не был знаком, — вкатился в свою кабинку, встал… Скоростной комбинезон сидит на мне как влитой. Шлем ощущается, будто собственная голова, призмочки в углах забрала исправно показывают задний вид именно так, как я их отрегулировал. Хед-ап-дисп-лей рисует нули перед носом. В ботинках можно остаться навсегда. Палки словно к рукам приросли. Лыжи смазаны адской смесью, рецепт которой тренер не выдаст и под смертным боем, настолько она хороша. Погода — моя любимая, облачно без прояснений, осадков нет, ветер полуметровый в корму. В наушниках глухо, радиосвязь отключена — нечего героя на трассе советами беспокоить, он намерен рвать и метать. Гора будоражит и манит. И сейчас я ее сделаю! А одиннадцать моих конкурентов могут отдыхать. Сегодня они не сумеют проехать так, как я. Сегодня я покажу, как это делается. Не им — горе. И получу от этого столько удовольствия, что хватит на всю оставшуюся жизнь.
Уверен — не случись у меня под ногами злополучного Дона Киркпатрика, именно так оно все и вышло бы. Уже на старте я глубоко нырнул в четвертое измерение. И когда раздалось «Аттеншн!», понял, упираясь палками и готовясь к прыжку, до какой же степени был несчастлив последние десять лет. Да, я получил Крис, но это взрослое серьезное чувство, настоящая любовь, а вот безудержного щенячьего восторга в моей жизни явно недоставало.
«Уффф… Ну, поехали!»
Моя кабина была четвертой слева, Киркпатрик стартовал вторым справа. Здоровый лось, он расталкивался с паровозной тягой, и я едва за ним поспевал. С боков стремительно надвигались двое, кажется, швед и итальянец. Оба спрямляли траектории, а в точке их пересечения двигался я. Не испугаться бы. Киркпатрик уже вставал в стойку. Короткий рывок, и я тоже сложился пополам, не позже и не раньше, чем нужно — пересилил страх возможного столкновения и угадал, — судя по треску и воплям, двое сшиблись в метре позади меня. Я вслед за Киркпатриком ухнул через перегиб, и мы вошли в «горлышко». За спиной шуршало, скрипело, трещало и ругалось на нескольких языках. Рискнув бросить короткий взгляд в призмы заднего вида, я обнаружил там остальную братию. Лыжники заколачивали себя в «горлышко», как пробку, сбились в плотную толпу, и никто не хотел уступать. Так, больше назад не смотрю. Только вперед.
Через пару секунд на горе осталось: ребро — четыре штуки, коленная чашечка — одна, локоть — один, и это не считая вывихов. А я висел на хвосте у фаворита Дона Киркпатрика, и было мне неожиданно легко. Тренер угадал правильно, наши траектории чересчур разнились, чтобы Дон мог предпринять какие-то агрессивные действия без риска для себя. Любой маневр на горе означает торможение. Вот он и не тормозил. Набрал скорость и держал ее. Как и я. Первый чек-пойнт мы проскочили с мнимальным разрывом, я посмотрел на дисплей — полторы сотых. А не попробовать ли мне его обойти? Между чек-пойнтами три больших трамплина, мой козырной рельеф. Найти только место пошире, чтобы Дон на таран от обиды не бросился.
Именно в этот момент у Дона сдали нервы. Вдруг оказалось, что он уходит вперед, и очень быстро, просто ненормально быстро. Что такое?! Я сжался в предельно аэродинамичную стойку и перестал осторожничать. Но Киркпатрик тоже несся все отчаянней. Пораженный до глубины души, я шпарил вслед и тихо благодарил себя за то, что догадался перед стартом отключить на дисплее спидометр. Мы сейчас ехали быстрее, чем мне когда-либо приходилось. Это было пока не страшно, но если на втором чек-пойнте мне высветит какую-нибудь запредельную цифру, тут-то я смогу и испугаться. И притормозить. А канадец?
На трамплин он вышел грамотно, но летел дольше, чем нужно. Хоп! «Хоп!» Недаром у трамплинов обязательно ставят камеры с самыми чувствительными микрофонами. Особенный кайф слушать, как орут девчонки, когда прыгают. Непередаваемая эмоциональная гамма. Илюха однажды у Ленки спросил: «Ты в постели так же орешь?» Она ему: «А что?» — «Интересно было бы послушать». — «Ну, постой сегодня под дверью…»
Приземлился я так гладко, что почти не ощутил толчка. А вот насколько разрыв сократился — увидел. И еще мне показалось, что Дона начинает потихоньку разносить. Полгоры осталось у нас за спиной, и все это время Дон по трассе стелился. А теперь он с ней воевал. Уже не скользил — пилил. Долго ему так не выдержать. Я постоянно у него перед глазами, то в левой призме, то в правой. Неумолимый преследователь, расчетливый и хитрый. Который заставил лидера ехать не быстрее, чем он умеет, но куда быстрее, чем хотел бы. Когда же ты ошибешься, мужик? Только бы тебя не разъярить сверх меры. А то как бросишься мне под ноги — и плакало наше золотишко, оба упадем.
На следующем трамплине я еще чуточку подобрался к лидеру и сообразил: пока что ближе никак. Придется ждать. Киркпатрика откровенно разносило. Мне в четвертом измерении было очень даже хорошо, а вот ему настало время решать — или дальше идти в том же режиме, на грани фола, или устанавливать более жесткий контроль над лыжами. Раскрываться. Тормозить. Сдаваться. Я позволил себе посмотреть через призмы назад — пусто. Ну и разогнались же мы! Нет, правильно я сделал, что поехал без спидометра. Как изобразила бы мне электроника на втором чек-пойнте сто миль в час… Да ну, ерунда, от силы километров сто сорок. Еще трамплин. Дон взлетает. Что?! Не понял… «Хоп!»