В святилище еще несколько раз заглядывал Пашка. Его бессмысленная изуродованная физиономия медленно выплывала из-за стены, словно ночной кошмар. Кудияровец на минуту застывал в бойцовой позе варана, наводил ужас на и без того распаленного, почти ополоумевшего Зайцева, а затем так же бесшумно исчезал. Но вскоре его позвали. Алексей даже расслышал то ли далекий призывный клекот, то ли эхо окончания слова, и догадался, что, скорее всего, его охранник уполз пить самогон.
Накричавшись до хрипоты, Зайцев еще долго кашлял, плакал, ругался и даже молил о спасении христианского Бога, в которого доселе не верил. Но похоже здесь, во владениях кудияровского Плутона, мольбы его оставались не услышанными. И вскоре Алексей почувствовал такую усталость, что его начало покидать сознание. Он стал забываться, но это не было сном. Мыслил Зайцев почти ясно, а то, что ощущал, никак нельзя было назвать реальностью. Его словно бы окутывало темным опиумным дурманом, постепенно он потерял связь с телом, и оно вдруг воспарило под самый потолок, тогда как сам Алексей, то есть его сознание оставалось прикованным к кресту. Душа и тело Зайцева будто поменялись местами. Первая томилась в плену, второе же совершенна свободно купалось в эйфории. Эта спасительная метаморфоза вернула Алексею способность размышлять — все, что ему оставалось, — и он принялся философствовать на тему, очень далекую от подземного плена. Впрочем, размышления его были болезненными, он не отдавал себе отчета в том, что думает, пока случайно не поймал себя за этим занятием и не посмеялся над полубредовыми рассуждениями. В другое время это нисколько не удивило бы психолога-профессионала, а сейчас он вдруг заинтересовался, кто же все-таки в нем философствует о судьбах человечества и кто высокомерно насмехается над ним.
«Понятно, что эти глупые идеи принадлежат мне, — поражаясь, с каким трудом в голове ворочаются мысли, думал Зайцев. — Но потом откуда-то из небытия вынырнул я-второй и смутил меня-первого своим присутствием. Это похоже на то, как человек входит в комнату и застает самого себя за непристойным занятием. Или подсматривает за собой в замочную скважину. Но для этого он должен находиться одновременно по обе стороны двери. Стало быть, нас все-таки двое. Вот только разобраться бы, who is who, кто есть я-рассуждающий, а кто подглядывающий, кто смущает, а кто смущается?.. Это я, — сам же ответил Алексей. — Я ловец и дичь, судья и подсудимый, виновник события и его единственный невольный свидетель… А кудияровец — это тот, кто стоит только по одну сторону двери. Машина без водителя, один в одном лице».
Неожиданно кто-то прервал его мысли, легко тронув за ногу. Зайцев вздрогнул, открыл глаза и первой его мыслью было: «все, началось». Алексея захлестнуло страхом, в панике он резко поднял голову, но увидел не своих мучителей, а ребенка лет двенадцати без каких-либо признаков пола. Дитя совсем не по-кудияровски стояло на четвереньках и с любопытством рассматривало распятого стояка. За ним Зайцев заметил еще двоих помоложе, но таких же чумазых и лохматых. В отличие от взрослых, лица у детей были гладкими и необыкновенно живыми, но даже многолетняя грязь не могла скрыть их бледности. Поразительным было и то, что у детей имелись все конечности, и самый младший прекрасно умел пользоваться этими природными инструментами: одной рукой он яростно скреб темечко и затылок, другой — меланхолично ковырял в носу.
— Дяинька, меня Танька прислала, — заговорщицким шепотом сказал старший.
— Чего ей еще надо? — вновь положив голову на брус, мрачно спросил Алексей.
— Велела тебя развязать, — ответил мальчишка. — А потом к выходу отвести. Только, дяинька…
Спасение пришло так неожиданно, что Зайцев не сразу осознал, о чем говорит мальчишка. За последние несколько часов Алексей настолько свыкся с неизбежностью обращения в кудияровцы, что слово «выход» почти потеряло для него свой первоначальный смысл, и он воспринял его как знакомое, но за ненадобностью забытое буквосочетание. Когда же его озарило, что мальчишки принесли ему волю, Зайцев едва не выломал себе руки из суставов. Он рванулся вверх, вскрикнул от боли и, сжав зубы, простонал:
— Развязывай. Скорее развязывай.
— Только, дяинька, — продолжил мальчишка. — Если поймают, не говори, кто тебя отпустил. Ладно?
— Не скажу, — пообещал Алексей.
Дети принялись развязывать веревки, а Зайцев от нетерпения торопил их и только мешал, сильно дергаясь. Ему казалось, что они слишком медленно возятся, что в святилище в последний момент вползут его тюремщики.
— Давайте, ребятки, давайте! — словно заклинание, бормотал Алексей. — Скорее, ребятки, скорее!
Наконец все узлы были развязаны, и прежде чем уйти, Зайцев начал чесаться. С освобождением к нему вернулась обычная человеческая чувствительность. Кряхтя и чертыхаясь, он обеими руками остервенело раздирал голову и, чтобы не терять времени, терся боками об острое ребро креста. Его спасители во все глаза смотрели на беснующегося стояка, тихонько смеялись и обменивались репликами типа: «Во дает!»
Исполосовав себе голову ногтями, Алексей неожиданно бросился вон из святилища, но дети успели остановить его:
— Не туда, в люк. Так ближе, — прошипел старший. Он вдруг поднялся на полусогнутых ногах и отодвинул крышку. — Через него только Мишка-дурачок ползает. Для себя делал. Вылезай. Только тихо. Здесь недалече Поликарп живет. Поймает — убьет.
Предупреждение подействовало на Зайцева, как выстрел стартового пистолета на гаревой дорожке. От чрезмерного волнения он чувствовал, что ему не хватает воздуха. Сердце его, казалось, скачет по всей грудной клетке, вслепую тычется в поисках выхода и не находит его. Пошире раскрыв рот, Алексей выкарабкался через люк в тоннель и прижался к стене, давая мальчишкам возможность проползти вперед. Далее все происходило в абсолютной тишине. Зайцев лишь угадывал, куда следует ползти, и частенько тыкался лицом в пятки самого младшего, когда спасители Алексея останавливались подождать его.
Они еще не менее пяти раз пролезали через верхние люки. Алексей прикинул, что жилище Таньки находится на пару уровней ниже святилища, и со страхом отметил, что никогда не выбрался бы из лабиринта без посторонней помощи.
Пока им явно везло — на всем пути мальчишкам не попалось ни одного взрослого кудияровца. А путь, как оказалось, был не близким. Подсохшие было раны на локтях и коленях снова напомнили о себе жжением и начали кровоточить, но Зайцев уговаривал себя не обращать на это внимания. Он даже поймал себя на мысли, что острая боль доставляет ему странное удовольствие, поскольку связана со скорым освобождением. Правда, о свободе Алексей старался преждевременно не думать. Он боялся, что судьба посмеется над ним, в последний момент откуда-нибудь сверху на него обрушится могучий кудияровец и отвезет на себе назад в святилище. Поэтому Зайцев гнал прочь ликование и думал, как не потеряться в проклятом подземелье, не заползти в боковой аппендикс и не упасть в очередной колодец или выгребную яму.
Выхода Алексей не увидел, а почувствовал лишь тогда, когда старший мальчишка открыл впереди последний люк. Тоннель резко пошел вверх под углом в сорок пять градусов, как и тот, который вел из трактира. Зайцеву оставалось до него какой-нибудь десяток шагов, когда он ощутил прилив свежего ночного воздуха и едва не захлебнулся им.
Последний отрезок пути Алексей прополз с рекордной, почти кудияровской скоростью. Он буквально вылетел из тоннеля на песок, по инерции проскочил еще несколько метров и без сил приник к земле.
Некоторое время Зайцев лежал на холодном песке, положив голову на локоть. Ему хотелось кричать о своем освобождении, кататься по земле и хохотать, но не было сил. Выбравшись наверх, он больше не страшился убогих кудияровцев, чья удивительная сноровка имела какое-то значение только в тесных подземных тоннелях. Пережитое осталось там, в вонючем лабиринте. Прошло всего несколько минут, и Алексей уже не мог поверить, что все это произошло с ним наяву. Он как будто побывал в загробном мире, и доказательством тому было захлестнувшее его ощущения блаженства, какого он не испытывал никогда в жизни — «этот» свет оказался несравнимо привлекательнее.
Время близилось к закату. Солнце еще выглядывало из-за верхушек деревьев, но на серый песок уже легли фиолетовые тени, а над болотом повис ядовитый туман. После мрака подземелья наступающие сумерки показались Зайцеву ослепительным тропическим днем. Чистейший таежный воздух обжигал легкие. Алексей жадно глотал его и никак не мог насытиться. Пожалуй, впервые он понял, что газовый коктейль, которым дышит человечество, имеет божественный вкус. Он был холодным, как родниковая вода, сладковатым и, благодаря запаху хвои, слегка вяжущим.
— Дяинька, а дяинька, — услышал Зайцев и обернулся. Дети смотрели на него, в их глазах Алексей ясно читал желание о чем-то спросить. Возможно, узнать побольше о том загадочном, непостижимом мире, откуда он появился и куда вскорости должен был вернуться. — Дяинька, а правда, стояки душу черту продали? — спросил старший.
— Нет, не правда, — ответил Зайцев.
— А покажь, как стояки ходют, — смущенно скалясь, попросил другой мальчишка.
— А ты разве не можешь? — удивился Алексей.
— Не-а. — Мальчишка попытался принять вертикальное положение, но с непривычки ноги его не держали, и он завалился на спину. Куда лучше получилось у самого младшего. Он сумел сесть на корточки и попробовал подняться, но выпрямиться ему так и не удалось — паренек не держал равновесие. И все же он попытался еще раз, и еще…
Зайцев дрогнул. Кто знает, может, именно такое вот мальчишеское любопытство спасет этот подземный народец. Именно оно вытащит кудияровцев из выгребной ямы, где по воле случая или неумных людей они оказались. В этих вшивых, нечесаных головах уже давно угнездилась мысль, что жизнь не только темный лабиринт, по которому они вынуждены ползать. Они уже фантазируют, как выглядит тот мир, где можно ходить, а не ползать. И пусть пока земля стояков выглядит для них царством Сатаны. Это все от незнания и нищеты. В конце концов, они сбегут от родителей с их неспособностью думать и ленью. «Если, конечно, раньше времени не сопьются», — мрачно закончил Алексей и тяжело вздохнул.
— Смотрите. — Зайцев поднялся и понял, что эти несколько дней не прошли для него даром — все тело ныло, Алексея слегка шатало, а в ногах чувствовалась непривычная слабость. И все же ощущать под голыми ступнями твердую землю было сладостно приятно.
Ребята с восхищением и завистью наблюдали, как стояк упруго передвигается на двух ногах. Сейчас он был для них сверхъестественным существом, и следующий вопрос подтвердил это.
— Сказывают, что стояки умеют летать? — завороженно глядя на Алексея, произнес старший.
— Умеют, — ответил Зайцев. — Не сами, конечно. У нас есть машины, которые летают, а люди сидят внутри. Машины — это… — спохватился Алексей, но мальчишка не дал ему закончить.
— Знаем, — бесцеремонно перебил он. Затем достал из хламиды перочинный нож и показал бывшему владельцу. — Твой?
— Мой, — ответил Зайцев и инстинктивно протянул руку, но мальчишка тут же убрал находку. — Возьми его себе, — сказал Алексей. — Кстати, вас не будут искать взрослые?
— Не-а, — с нескрываемым пренебрежением ответил старший. — Все вина наварили. Мишка-дурачок уже пьяный. Он быстро пьянеет.
— Может, подскажете, в какую сторону идти? — озираясь по сторонам, спросил Зайцев. — Где здесь дорога или хотя бы тропинка?
Все трое пожали плечами, один неуверенно махнул рукой на юг, а другой прямо в противоположную сторону.
— Не знаем, — неожиданно грубо ответил за всех старший, и Алексей понял, что расставание со стояком для этих маленьких кудияровцев означает возвращение в подземный лабиринт.
— Ну тогда прощайте, — заторопился Зайцев. Он сделал несколько шагов, затем обернулся и неуверенно проговорил: — Кто знает, может, еще свидимся.
Песчаный пустырь был столь огромен, что края его, обрамленные лесом, с трех сторон едва-едва виднелись на горизонте. И только болото, откуда пришел Алексей, начиналось где-то в полукилометре, но туда он не собирался. Кое-где небольшими островками виднелись отдельные купы деревьев, и ни один предмет здесь даже не напоминал о присутствии людей. Крышка лабиринта захлопнулась за детьми, и Зайцев остался один. Правда, еще до того, как на пустырь опустилась ночь, он успел заметить у дальней кромки леса бледную серую полоску, которая, впрочем, на поверку могла оказаться чем угодно: обрывом, барханом или завалом бурелома.
По мере удаления от кудияровских владений, Алексей ускорял шаг.
Он собирался уйти подальше, чтобы, не дай Бог, недавние мучители не застали его спящим и не утащили назад. Ему противно было вспоминать о днях, проведенных в вынужденном заточении, и он мысленно пообещал себе, что никому не станет рассказывать о кудияровцах, сразу же отправится в Москву и больше никогда сюда не вернется. Раньше он никогда не задумывался о том, что люди могут жить не только в городах и деревнях, но и черт знает где, чему еще не присвоено название. До сих пор он считал, что ему известны все виды поселений и способы выживания. Здесь же он испытал нечто вроде погружения в невозможное. Это был даже не один из щадяще фантастических миров Обручева, а скорее, головокружительный скачок то ли в прошлое человечества, то ли в другую Солнечную систему. И тем более жутко, что кудияровцы варили отвратный, но все же вполне земной самогон и имели реальную историю исхода из нормального мира. Чего стоил один «Устав Вооруженных сил СССР».
В такой темноте нечего было и думать искать дорогу, и ночевать Зайцев улегся прямо на песке. Он не рискнул подойти вплотную к лесу. Почему-то было страшновато, как будто Алексей опасался наткнуться на таких же дикарей, но обосновавшихся на деревьях.
Засыпая, Зайцев наконец до конца осознал, что вырвался на волю, и с грустью подумал о Таньке, которой был обязан своим освобождением. «А ведь я чуть было не сломался, — осторожно расчесывая израненную голову, вспомнил он. — Несчастная баба…»
Спалось Алексею куда хуже, чем в кудияровской пещере с Танькой под боком. Блохи на свежем воздухе как будто стали еще кровожаднее. Ночи уже стояли холодные, хотя и сухие, и на стылом песке Зайцев окоченел за какие-нибудь пятнадцать минут. Чтобы окончательно не замерзнуть, он несколько раз поднимался, энергично размахивал руками и топтался на небольшом пятачке. А для развлечения Алексей придумывал правдоподобную легенду, которую собирался рассказать родственникам в Разгульном.
«Скажу, проплутал все это время в тайге, — подпрыгивая на месте, сочинял он. — Слишком далеко отклонился и вышел к Кудияровке. Должна же здесь быть деревня или поселок с таким названием. Невозможно, чтобы они ее придумали. Хотя, с них станется. Появилась же с легкой руки Платона Атлантида. До сих пор всему миру голову морочат. А эти даже собираются вернуться. Воображаю, как будет выглядеть встреча сегодняшних кудияровцев со вчерашними».
И Зайцев действительно очень ярко представил нашествие: как со стороны леса по проселочной дороге в деревню вползает армия человекообразных пресмыкающихся. Напуганные мужики, конечно же, расколошматят дрынами и колунами жаждущих вернуться на землю обетованную, а газеты еще долго будут обсасывать подробности битвы невесть откуда взявшихся упырей с мирными жителями Кудияровки.
«Нет, лучше никому ничего не говорить, — снова укладываясь на песок, подумал Алексей. — А ребятишек жалко…»