— Куда?! — огляделся тот.
— Не куда, а как. Вам нужно поверх полотна сделать другой рисунок. Да такой, чтобы никто не позарился.
— Вспомнил! — воскликнул Дмитрий озаренно. — Ведь поверх этой картины, когда ее нашли, был намалеван портрет какого-то чванливого вельможи! Именно его-то вы и должны исполнить.
— Если я покрою картину краской, вы не сможете пройти через нее… — возразил Фабио. — Хотя… Главное, чтобы я изобразил именно то, что вы видели в будущем. Если я сделаю это один раз, и нам посчастливится выбраться отсюда, я всегда смогу стереть краску, а потом нанести ее заново. У меня прекрасная память.
— Так приступайте! — скомандовал Уолтер.
Ладжози судорожно принялся за дело.
— Для начала надо загрунтовать…
Он и не заметил, что за его действиями кто-то внимательно наблюдает через глазок в двери.
Поутру начальник тюрьмы пребывал в прекрасном расположении духа. Сегодня к нему в гости пожаловал сам герцог. Начальник тюрьмы с подобострастием прислуживал ему, поднося тарелки и напитки. Однако невыспавшийся герцог был явно сердит и находил утро изрядно испорченным.
— Так что это за особенные нарушители порядка содержатся у тебя, ради которых ты посмел меня беспокоить? — спросил герцог, жуя.
— Учти, если ты потревожил меня зря, тебе несдобровать. А я уверен, что это так. Я думаю, их нужно просто вздернуть, а не возиться, тратя мое драгоценное время. А тебе всыпать с десяток горячих. На всякий случай.
Начальник тюрьмы подумал, что утро, возможно, и не столь прекрасное, как ему казалось.
— Во-первых, ваше высочество, — начал он, — они англичане. И, по-моему, высокородные. Я даже побоялся поместить их в обычную камеру.
— Вздернуть, — заявил герцог.
— Во-вторых, — у них есть деньги.
— Вздернуть, — повторил герцог. — А деньги — в казну.
— В-третьих, один из пленников — прелестная женщина.
— Да-а? — протянул герцог. — Ладно. Остальных — вздернуть.
— Еще один — пускает изо рта дым, а третий превосходно рисует.
— Рисует? Гм-гм, — герцог неодобрительно посмотрел на тюремщика и, утерев салфеткой жирный рот, смилостивился. — Ладно. Давай взглянем. Или я не прославленный меценат?
Очередная идиотская рожа, которую Фабио изобразил на загрунтованном полотне, вновь не удовлетворила Уолтера.
— Да нет же, нет! — закричал он. — Опять не то! Ну что, разве среди ваших знакомых не было еще большего урода?!
— Куда уж больше? — возмутился Фабио. — Ей Богу, так меня не истязали и в застенках Ордена!
Он тут же углем сделал другой набросок.
— Нет! — не унимался Уолтер. — Рожа должна быть жирная и тупая!
— Если бы вы показали мне этого человека хотя бы на миг, я бы выполнил то, что вы требуете! Я же говорю, у меня феноменальная память. Но не могу же я поочередно рисовать всех идиотов, которых когда-либо видел…
— Почему всех? — распалялся Уолтер. — Я же говорю: рожа жирная и тупая!
Дверь со скрипом открылась, и на пороге возникли тюремщик и герцог.
— Вот она! — истерически закричал Уолтер, тыча пальцем герцогу в лицо.
Спустя час беглецы оказались в замке герцога, и вскоре, умытые, сытые и переодетые они уже мило беседовали с хозяином, расположившись в беседке его сада. В первую очередь, герцог осведомился, возьмется ли Фабио написать его портрет, и тот вызвался приступить немедленно. Пока он готовил к работе кисти и чистый холст (перенести изображение герцога на заветную картину «Гнев» ему по памяти не составит труда), переводчиком для Дмитрия и Элизабет стал Уолтер:
— Он приносит извинения за дурное обращение с нами его людей в тюрьме. Он говорит, что сам он без труда распознал бы в нас знатных англичан, а вот слуги его туповаты. Он просит нас быть его гостями и обещает прекрасное обращение, а вам, — он кивнул Элизабет, — свое просвещенное общество.
Элизабет старательно изобразила благодарность.
— Он обещает вам почитать свои стихи, — добил Уолтер. — Этот хам собирается читать вам их и день, и, между прочим, ночь.
Мило улыбаясь, Элизабет спросила:
— Уолтер, вы уверены, что он не знает английского?
— Абсолютно.
С лучезарной улыбкой на лице, она обернулась к герцогу и ласково защебетала:
— Ах ты, старый жирный сукин сын. Засунь свои стихи себе в задницу и заткни ее своим титулом.
Уолтер слегка замялся, а затем что-то «перевел» герцогу, и тот весело засмеялся и дружески похлопал Уолтера по плечу.
— Полный идиот, — с выражением великой признательности на лице сообщил Уолтер остальным.
Фабио приступил к работе. Герцог, вдохновенно позируя, по памяти читал свои вирши Элизабет. Уолтер переводил.
Шли дни.
— Подобно пчелке, подлетевшей к прелестному цветку, — с мрачным лицом монотонно бубнил Уолтер, — вы, Элизабет, подлетели к этому старому хрычу. Цветок уже было хотел завянуть, но вы, между прочим, вернули его к жизни и цветению.
— Браво, — помахивая веером, благосклонно улыбнулась Элизабет, сидевшая напротив.
Дмитрий отвернулся, чтобы спрятать улыбку, в то время как Уолтер продолжал «переводить»:
— Как мне надоели все эти пчелки и прочие насекомые. Скорей бы, что ли, осень наступила, и все эти цветочки усохли. Хочу домой, дружочек мой. Вот его стих заканчивается, закругляюсь и я, а то, как бы он…
Герцог с особой страстью произнес последнюю строчку, и Уолтер с подъемом, взмахнув рукой, закончил:
— Чего неладного не заподозрил!
Элизабет похлопала в ладоши. Герцог разразился пламенной тирадой.