Изустное предание лишь после обретения письма оформилось в «большие формы» — сюжетно структурированные мифы, героические эпосы и так далее. А до того только редкие профессионалы-рассказчики были в состоянии запомнить от начала до конца какую-нибудь «Рамаяну», сагу о Кухулине или повествование о Манасе.
А вот «малые формы» — сказки, притчи, истории — запоминались легче и передавались от слушателя к слушателю попроще. Следы ритуала обмена историями, возможно, сохранились на подсознательном уровне у любителей анекдотов. Кстати, anekdotos в переводе с греческого — неопубликованный, означал короткий рассказ о чем-то любопытном.
Искусство рассказывать анекдоты даровано не каждому, тут Айзек Азимов совершенно прав. Но почему-то все, кому не лень, травят их к месту и не к месту, будто действительно включается какой-то механизм, заставляющий человека рассказывать истории. Так может это архетип Рассказчика-у-Костра заново входит в наши дни? Вряд ли. Он никогда нас и не покидал вовсе, а трансформировался в «образ создателей образов» — то есть так называемых деятелей культуры и искусства.
К тому же массовое увлечение не созданием новых рассказов (повестей, романов, фильмов…), а пересказом старых, но с несколько измененными реалиями, не свидетельствует об истощении творческих сил.
Пересказ, даже пародийный, все же приводит к воспроизводству логики повествовательных возможностей. Причем, не имеет значения форма — большая или малая. Как раз отход от малых форм должен замаскировать некое явление: в романах проще скрыть повторяемость, монотонность, однообразие… Механизм словомельниц, описанный Фрицем Лейбером, работает на полную мощность. Сознание потребителя привыкает к дробному звуку пересыпаемых слов-песчинок, он впадает в своеобразный транс, из которого не хочется выходить. Можно сказать, что у любителей больших форм практически утрачена способность вникать в формы малые. Темп восприятия изменился. Только потребитель разгонится читать, — ан рассказ уже кончился!
Рассказ — своего рода дальний наследник притчи, единственный хранитель ее традиций. Собственно говоря, любой сакральный текст по определению — это совокупность притч, освященных авторитетом Учителя или же данных человеку напрямую от Высшей Силы.
Может, поэтому так трудно писать рассказы, поскольку глубоко в душе коренится страх оказаться недостойным, впасть в кощунство, глумление? Может, пугает архетип лжеучителя, учителя неправедного?
Может, поэтому дьявол — обезьяна Бога, — передразнивая, пародируя божественное Слово, тысячами, десятками тысяч мелких бесенят пытается исказить саму структуру слова художественного?
Скорее всего, страхи эти надуманы, и ждать Антихриста, явленного в книгах или в интернете, смешно и глупо. Знаки конца света дано увидеть лишь избранным.
Тупик. Картина не выстроилась, значит, точка отсчета была выбрана неверно или неточно.
Не исключено, что корни малых форм в целом, а фантастического рассказа в частности надо искать глубже, в более древних временах. Выстраивание бинарной оппозиции «притча — миф» — «рассказ — роман» представляется несколько надуманной. Семиотический подход оказался непродуктивным, попробуем ковырнуть семантику.
Что является смысловым репером художественной фантастики? Если придерживаться определения Бориса Стругацкого — чудо, тайна, достоверность. Интересно, что первые две координаты при определенных условиях могут быть сведены к одной, которую условно можно назвать — «загадка».
Известный паремиолог Андрэ Йоллес полагал, что миф и загадка являются взаимно обратимыми явлениями. Он определяет миф как ответ, содержащий в себе вопрос, а загадку как вопрос, содержащий в себе ответ. Может быть, здесь, в мыслях, высказанных семьдесят лет назад, таится подсказка?
Действительно, загадки изначально предназначались для ритуала инициации, но не физической, а интеллектуальной. Они были своего рода тестом на зрелость, на адекватность «испытуемого» традиции, формировали этнокультурную систему «свой-чужой». Загадывание и отгадывание впоследствии практически целиком воспроизводятся в волшебных сказках и мифах. Диалог Сфинкса и Эдипа формально не похож на диалог Горлума и Бильбо, но истоки у них одни.
Так, может быть, именно загадка — тот самый атом, из которого сложилась впоследствии художественная литература? Или уместнее сравнивать ее с ДНК? Не отсюда ли универсальный характер загадки, ее живучесть, продуктивность. Ее саморазвитие на очередном витке приводит к возникновению притчи, назидательной истории, сказки, а затем и фантастического рассказа.
Итак, в загадках — соединение обыденного и сакрального, традиционного и новаторского. Из загадки родилась притча, из притчи — рассказ, но базовая структура, репер, если угодно, остался прежним — аналогия, метафора, метонимия.
Польза семинаров, литобъединений, неформальных групп и иных схожих структур неожиданно приобретает дополнительный ракурс. Их можно рассматривать как своего рода коллективное разгадывание загадок. И еще надо вспомнить, что практически все древние загадки имели ярко выраженную сексуальную провокативность, направляющую на очевидный, но ложный ответ. Впоследствии многое было выхолощено, а придуманные массовиками-затейниками постные вербализации соцзаказа не идут ни в какое сравнение с образчиками народного творчества, отшлифованными тысячелетиями.
Не здесь ли оправдание, объяснение массовому откату назад, к обезьянничанию, пересмешке, хохмам-однодневкам? Коллективное бессознательное (или та его часть, которая отвечает за баланс аудиовизуальных потоков информации) выведено из равновесного состояния появлением нового (цифрового) способа ее репрезентации, обладающего признаками как письменной, так и дописьменной речи. Возникшая интерференция, если пользоваться аналогиями, обрушивает все линейные концепции текста и заставляет задуматься о его «волновых» свойствах. В конце концов, если говорят уже о квантовой психологии, то почему бы… Но не будем отвлекаться.
Итак, массовое увлечение «низкими» жанрами, мат, секс и кровь не есть следствие падения нравов, а наоборот, своего рода попытка return to innocence. Однако есть опасность в этом движении назад вовремя не остановиться и угодить прямиком в лапы драконов Эдема, чудовищ подсознания, так красочно описанных Карлом Саганом.
Куда это мы забрели, а? Лучше вернемся к нашим фантастам.
Умение работать с малыми формами — показатель мастерства. И здесь при прочих равных быстрее добивается успеха тот, кто умеет говорить о вещах известных так, как никто до него не говорил, либо же о настолько новых, неожиданных идеях, что традиционная форма изложения не вызывает раздражения. Иными словами, автору оригинального сюжета не надо выворачивать себя наизнанку. Ведь что такое в данном случае традиция художественного письма? Это совокупность оптимальных форм, приемов и стиля, доказавшая свою эффективность, поскольку наиболее полно соответствует историческим, культурным, социальным и духовным традициям.
Впрочем, автор этих строк не настаивает на точности данной дефиниции.
В принципе, нет ничего плохого в сетературе. Атмосфера творчества, востребованности там особенно сильна. Интернет вполне можно рассматривать как субституцию литературных семинаров. Опять же всякие конкурсы на форумах в какой-то мере способствуют развитию малых форм. Да и чем плохо, когда известный и успешно публикуемый автор вывешивает бета-версию своего нового произведения на предмет критики и «ловли блох»? А есть и масса людей, которые вполне удовлетворены общением с себе подобными. У кого рука поднимется бросить камень в такие зыбкие сообщества — тот человек без сердца. Но для кого Сеть — это вся жизнь, тот рано или поздно потеряет все, а в первую очередь — голову.
Сеть — великий сепаратор честолюбий. Кое-кто выбьется в «люди». Многие нет. Рано или поздно приходит озарение (возможно, не до конца формулируя свою догадку), что нет смысла писать, если не хочешь добавить свою малую толику в сокровищницу мировой художественной культуры. Об этом не принято говорить. Да и смешно, в самом деле, предполагать, что нормальный автор, садясь за работу, говорит себе: а не наваять ли мне сегодня килобайт двадцать в сокровищницу мировой культуры…
Смех смехом, но кто, кроме редких зануд, сейчас рискнет говорить серьезно о серьезном, не прикрываясь стыдливо ерничаньем, хихикая и подмигивая — мол, это я так шучу, видите ли…
У научно-фантастической прозы, в начале своего пути обладавшей ярко выраженным свойством проповеди, сбились ориентиры. Проповедовать научно-технический прогресс ныне считается у нас зазорным, социальный оптимизм — признаком слабоумия. В позднейшем своем развитии фантастика, как уже говорилось, пришла к исповеди. Авторы не находят предосудительным выплескивать на страницы все содержимое авгиевых конюшен своей души. При этом его исповедальность настолько агрессивна, что требует, пожалуй, иного определения. Может, уместнее назвать ее кликушеством?
Интересно, зачлось бы покаяние Генриха IV перед папой Григорием VII, если бы император вместо того, чтобы смиренно проделать свой путь в Каноссу, заявился бы туда со всем войском, порушил стены замка и выбил прощение силой? □
В «Если» № 6 за прошлый год мы рассказали читателям об истории и современном состоянии зарубежной НФ-журналистики (Вл. Гаков. «Создатели жанра»). В 12-м номере читатели следили за упорными попытками отечественной журналистики явить городу и миру профессиональный журнал фантастики (Е. Харитонов. «Век нерожденных»). Сегодня вместе с автором постараемся вспомнить новейшую историю периодической печати, начало которой положили девяностые годы.
Мы ждали один, максимум, два журнала. Но в едва приоткрывшуюся щелку дозволенности рванул бурлящий, пенистый и необузданный поток журналов, журнальчиков, газет и газетенок, альманахов и чего-то еще в том же роде. Все претендовали на роль Первого и Единственного. Все грозились стать, как минимум, ежемесячниками.
Итак, они пришли к нам. На один-два дня — журнал НФ и фэнтези «512» (Москва, 1991), журнал фантастики, приключений и юмора «Зеро» (СПб, 1990), информационно-литературный журнал фантастики и приключений «Контур» (Ростов-на-Дону, 1991), «Мир и фантастика» (СПб., 1990), «Наука и фантастика» (Киев, 1990), еще одна «Наука и фантастика», но московская (1991), «Сфинкс» (Москва, 1991), «SOS: Сериал Острых Сюжетов» (Москва, 1991), «независимый журнал НФ-литературы, увлекательных гипотез и документов» «Фантастика для всех» (Москва, 1991), дайджест фантастики «Плюс-минус бесконечность» (Москва, 1990), еще один дайджест-журнал «FPM: Фантастика-Поп-Маркет» (Кишинев, 1991), журнал эзотерической фантастики (с уклоном в дьявольщину и каббалистику, даже тираж издания, мягко говоря, символичен — 666 экз.) «Азазель» (Москва, 1991).
В Киеве предприняли издание еженедельной газеты НФ «Великое кольцо» (1991), осилившей, однако, только несколько номеров.
Еще одна НФ-газета родилась во Владимире в 1990 году — «Галактические новости». В ней было много перепечаток переводных произведений, много репродукций из альбомов известных художников, не было главного — обещанных новостей. Последний, 8-й, номер датирован 1994-м годом. Я не оговорился, «Галактические новости» — ГАЗЕТА. Вас смутила периодичность издания?..
Позже, в 1993 году, появился любопытный журнал с не менее любопытным названием «Одессей», подготовленный силами одесских и киевских любителей фантастики. Редакция выпустила два номера. Предпринимались попытки вывести на профессиональные рельсы и некоторые фэнзины. Многообещающе стартовал в новом статусе (хоть и под патронажем обкома ВЛКСМ) ленинградский информационно-литературный бюллетень «Измерение Ф» (1990). Выпустив три номера, редакция поменяла название («Измерения: журнал фэнтези и научной фантастики»), изменила формат, но ничего не выиграла. С одной стороны, вроде бы все имелось в этом периодическом издании: повести и рассказы зарубежных и отечественных авторов, критика, интервью, фантастический юмор, новости фэндома, даже комиксы в черно-белом исполнении. Не было главного: цельности, логики. А проще говоря — понимания создателями журнальной специфики. Постепенно издание превратилось в издательский курьез, когда, изрядно прибавив в листаже, стало выходить в твердом переплете: «кирпич» объемом с основательную антологию, но с горделивой надписью: «Журнал фантастики».
Другой фэнзин, попытавшийся пробиться в профи, ленинградский «Сизиф» (ред. А. Николаев, 1990), несмотря на публикацию приличной НФ-прозы, качественной критики и библиографии, просто не мог удержаться на рынке в силу замкнутости на авторах одного круга — выходцев питерского Семинара Б. Н. Стругацкого.
Почти для всех журналов «первого созыва» характерны две главные стратегические ошибки: непонимание аудитории и рыночных законов. Большинство редакторов-издателей были выходцами из фэндома и ставку делали на таких же фэнов. Но оказалось, что фэнов в стране не так уж много, и, ориентируясь на фэндом, массовый журнал не сделать. Профессиональная журналистика подчиняется совсем другим, нередко противоположным правилам, чем журналистика любительская: то, что интересно обитателю фэндома, зачастую скучно широкой аудитории, за счет которой издание и удерживается на рынке. Журналы не выдержали испытания тиражом. Одной любви к фантастике оказалось недостаточно для превращения фэнзинов в профессиональные, КОММЕРЧЕСКИЕ издания.
Издательско-редакторско-журналистская «самостийность» лезла из всех щелей. Создатели плохо представляли разницу между журналом и альманахом, сборником произведений. Один из типичных примеров — днепропетровский «публицистический и литературно-художественный журнал» «Кентавр» (ред. М. Ларин). Публицистики в этом издании не было вовсе. Зато издатели с легкостью отдавали номер под одно-единственное произведение.
В те годы наметилась еще одна тенденция: подсказанное практикой «Искателя» совмещение под одной обложкой родственных направлений — фантастики, детектива, приключенческой литературы. Появившиеся в 1991-м «Сокол» (Москва) и «Мечта» (Новосибирск) оказались двойниками известного альманаха. В подобном направлении развивался и московский «Фандет-экспресс» — с той лишь разницей, что редакция честно заявила: она адресует читателям не журнал, но именно альманах.
И совсем уж казусным изданием оказался появившийся в 1990 году московский литературно-художественный журнал «Приключения и фантастика». Аналогов этому журналу, кажется, в мире не было. Юрий Петухов стал одновременно издателем, редактором и ГЛАВНЫМ автором издания. Объективности ради выделим иллюстративный материал оригинальных художников Романа Афонина и Алексея Филиппова.
Попытка многих издателей угнаться за всеми зайцами разом привела к тому, что фантастика оказалась в роли сопроводительного материала к юмору, детективу, эзотерическим штудиям или рассказам об аномальных явлениях.
В то же время книжный рынок — впервые для жанра — был перенасыщен фантастикой. На читателя обрушился поток зарубежной литературы, по большей части плохо изданной и отвратительно переведенной. В подобной ситуации журналы могли бы стать гарантом качества, неким литературным образцом — и уже одним этим завоевать читателя. Но, к сожалению, издательства и журналы питались из одной кормушки. Серьезная критико-библиографическая, публицистическая, информационная часть дали бы возможность читателям разобраться, что же все-таки происходит с любимым жанром, и тем самым помогли бы изданию встать на ноги. Но создатели журналов в лучшем случае отделывались запоздавшими рецензиями и откликами на давно «остывшие» события; а полемика вокруг фантастики, если таковая имелась, представляла собой сведение счетов и мелкие окололитературные дрязги.
Создатели журналов НФ, торопясь забронировать место Первого, не сильно заботились о таких пустяках, как владение профессией журналиста. Но журнал — не «перпетуум-мобиле», а старт — еще не полет. Полет не состоялся.
Первую волну отечественной НФ-периодики сгубила восторженная мысль создателей, решивших, что в журналистике — как и в футболе — разбираются все. Что овладевать профессией скучно и незачем. Профессия жестоко отомстила.
Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что первые отечественные журналы НФ стали рождаться, мягко говоря, не в самый благоприятный период. По стране прокатилась разрушительная волна павловско-гайдаровских экономических реформ, завершившаяся в 1993 году чудовищной инфляцией, раздробившей основание вообще всей журналистики. Что там жанровые малолетки — закрывались солидные издания!
Но стремление во что бы то ни стало обеспечить страну НФ-периодикой оказалось сильнее экономических обстоятельств.
В 1990 году вышел пилотный номер минского журнала «Фантакрим-MEGA» (ред. Е. Шур). Это было первое издание, созданное в соответствии с каноном НФ-периодики: журнал делали профессиональные журналисты, к тому же хорошо разбиравшиеся в фантастической жизни. Журнал родился в недрах издательства «Эридан», а подготовили его сотрудники, занимавшиеся знаменитыми «семерками» «Паруса». Пилотный номер был оформлен художником Валерием Слауком. Одним из основных ноу-хау журнала являлись дизайн и внутреннее оформление (заслуга художника и дизайнера Валерия Рулькова). Журнал не только отражал, но и стремился влиять на текущий литературный процесс. На его страницах гармонично уживались отечественная и переводная НФ, критика, история фантастики и библиография. Примечательно, что в условиях умирания рассказа «Мега» пыталась поддерживать малую и даже сверхмалую формы. Например, постоянной была рубрика «Ненаписанные романы», отданная авторам миниатюр — отечественным и зарубежным. Практиковал журнал и тематические номера.
За шесть лет своего существования «Мега» переживала взлеты и падения тиража, и наконец в 1995 году экономика окончательно раздавила издание. В 1998 году редактор журнала Ефим Шур попытался реанимировать «Мегу», но вышедший 25-й, юбилейный, номер, к сожалению, оказался последним…
Из проектов того времени выделялся и хабаровский «альманах фантастики для детей и взрослых» «Мир чудес» (1991, 6 номеров). И хотя в подзаголовке это издание скромно заявлено как альманах, формат, объем и внутренняя модель у него, скорее, журнальные — грамотное соотношение прозаических текстов, критики, библиографии и информационного блока. Создатели альманаха не ограничивались публикацией произведений опытных авторов. Добрая половина помещенных в издании произведений принадлежит перу юных фантастов, при этом они чудесным образом уживались с рассказами Воннегута или Толкина…
Московский «всероссийский журнал фантастики» «Четвертое измерение» (1991–1992) выстоял два полных года, успев выпустить 8 номеров и снискать скандальную репутацию. Связано это с личностью главного редактора — критика и библиографа Александра Осипова, фигуры неоднозначной и противоречивой в отечественной НФ. Журнал был скупо оформлен, смущала интонация некоторых критических материалов, однако, соблюдая объективность, стоит признать, что журнал готовился профессионально. «Четвертое измерение» публиковало только новые произведения отечественных авторов, в каждом номере присутствовал критико-публицистический раздел, рецензии и, что немаловажно, текущая библиография книжной фантастики. Состоялись и литературные открытия: со страниц «Четвертого измерения» стартовали Владимир Ильин, Валерий Роньшин, Алексей Цветков и Евгений Прошкин.
В 1993 году А. Осипов предпринял вторую попытку, но пилотный номер «Альтаира», в целом повторявший модель предшественника, оказался и последним. Перспективным проектом был алма-атинский журнал «Миры», придуманный фантастами Аланом Кубатиевым и Сергеем Лукьяненко. Издание ориентировалось на прозу русскоязычных авторов, и, нужно сказать, произведения эти были высокого качества. Печатал журнал и критику, интервью. Именно здесь впервые был опубликован канонический меморандум Алексея Свиридова под названием «Малый типовой набор для авторов фэнтези». Пилотный номер «Миров» вышел в 1992 году под названием «Чудеса и диковины», последний, 5-й, в 1993-м.