— Это иначе получается, — поморщившись, возразил Витька. — Не заякорилась — а там встречные потоки… два через одну дырку…
Он вспомнил плакат из школьного кабинета биологии с кровеносной системой, с красными артериями и синими венами. Плакат держался перед глазами прямо в воздухе на бельевых прищепках и был куда более убедительным, чем на Вовчиковом чердаке.
— Один черт. Алексей говорил, что это единственная надежная петля, за вход и выход которой он ручается.
— Еще что-нибудь?
— Да много чего. Но я ведь тоже был малость не в себе…
— Да-а…
Витька пожал плечами. В какую-то минуту ему казалось, что голова пухнет и вот-вот взорвется от всей информации, которой его наперебой снабжали Фоменко и компания. А вот теперь обнаружилось, что информации нет, одни обрывки: что-то про автотрассу в Нью-Мехико, которую называют дорогой в никуда, с исчезающими навеки автомобилями, что-то про падающие с неба ледяные глыбы, и вдруг — граната образца сороковых годов, подхваченная во второй мировой тонюсенькой струйкой времени, проскочившая в крошечный прокол и рухнувшая сверху тридцать лет спустя во двор калифорнийского дома.
— Во! — вскрикнул он вдруг. — Знаешь, что еще они обсуждали? Белый и багровый туман! То есть белый туман — это наш конец прокола в прошлое, а багровый — в будущее.
— Ну, что белый — в прошлое, я и сам догадался, — без тени улыбки ответил Феликс. — Тебе что-нибудь говорит такое слово — «сувлаплейн»?
— Ни хрена не говорит. Может, «плейс»? Ну, какое-то место, местность.
— Может, «плейс». Там пропал в белом тумане батальон английской армии. Все видели, как вошел, а куда вышел, неизвестно.
— Лешка рассказал?
— Кто же еще.
Витька задумался. О пропавших солдатах он читал в тех файлах, что прислал ему дядька Юст. Какой-то батальон сгинул во время первой мировой в Турции. О нем ли вспомнил Лешка? Если о нем — то ситуация еще хуже, чем со сказочным Марселем. С Францией в восемнадцатом веке Россия не воевала, а с Турцией — всю дорогу… И еще в тридцатые годы пропало три тысячи китайцев, охранявших мост. Правда, уже без всякого тумана. Где вынырнули — неизвестно, может, у динозавров…
Еще какое-то время они копались в воспоминаниях, но все яснее делалось: нужно без гроша за душой пробиваться в Марсель, идти в те трущобы, у которых располагалось нищенское кладбище, и прочесывать местность, пока не повезет вляпаться в багровое туманное пятно.
Прикинули, где взять денег. Витька вспомнил о своем неожиданном везении в «фараон», еще можно было пустить в ход древнеегипетскую игру «бура». Феликс предложил экспроприировать пару кошельков, пользуясь такими незаконными средствами, как луч фонарика в глаза и возникшая в результате паника.
— А Фоменко? — воскликнул Витька. — Нельзя его тут оставлять!
— Кого оставлять? — удивился Феликс. — Ты думаешь, он еще жив?
— Послушай… А кто они вообще такие?
— Эти?
— Да!
— Если судить по «лифчику»…
— Спецназ? Что делать спецназу на Семеновских болотах?!
— Это ты у кого другого спроси.
— Если они там оказались в результате идиотского совпадения, — начал рассуждать Витька, — если они напали и начали стрелять только потому, что больше ничего делать не умеют, то какого черта они охотились на нас с Фоменко ЗДЕСЬ?
— Кто их разберет. Может, эти ваши проколы — государственная тайна.
— Но здесь-то зачем нас расстреливать? Ведь мы все в одну кучу дерьма попали. И мы отсюда выбраться не можем, и они.
— Очевидно, они — могут.
— «Янус»? — до Витьки стало доходить. — Ты полагаешь, за ними пришлют машину? Но, послушай, я-то лучше знаю! Этой машины еще нет в природе, и неизвестно, будет ли вообще!
— Что ты можешь знать…
В голосе Феликса было такое презрение к журналистике вообще и новостнику Костомарову в частности, что Витька не выдержал испытания.
— А как ты думаешь, почему мы с Машкой отправились в эту идиотскую экспедицию? — ядовито спросил он. — Как ты полагаешь, откуда мы вообще взялись?
Но Феликс только пожал плечами. И тогда аргументы посыпались, как та самая селедка с неба, о которой рассказывали хронопроколь-щики…
— Ни фига себе, — произнес Феликс, когда это словесное извержение окончилось. — Вот ведь живешь себе, горя не знаешь, и вдруг как влипнешь в такую заваруху…
— Словом, нужно вытаскивать Фоменко? Может быть, есть еще какие-то проколы, а он о них почему-то не сказал. Когда мы отсюда выберемся…
— Если только жив твой Фоменко.
Феликс крепко задумался. Потом достал рацию.
— Хотел бы я знать, какой у них базовый агрегат, — проворчал он.
— Мы тут уже который день, а связь держится.
И нажал на кнопку.
— Ты что делаешь? — всполошился Витька.
— Я — Первый, я — Первый, — заговорил Феликс скучным голосом. — Прием. Я — Первый, я — Первый, прием…
И долбил эту нехитрую мантру, пока она не влетела в чье-то ухо и не произвела в рядах противника некоторое смятение.
— Какой, к черту, Первый? — возмутился незримый, но злобный собеседник.
— Это ты, Шестой? — спросил Феликс. — Сорок третий, Сорок пятый, выйдите из канала, дайте Шестого. Прием.
— Я — Шестой! — голос помолчал и вдруг зачастил, срываясь от бессильной ярости: — Что за скотство?! Где Шестнадцатый? Кто тут дурака валяет?! Пристрелю к такой-то матери! Немедленно дайте рацию Шестнадцатому! Прием!
— Ого! — Феликс даже усмехнулся. — Значит, потеряли Шестнадцатого? Вот и ладушки.
Витька разинул рот.
— Я — Первый, я — Первый, — продолжал Феликс. — Шестой, вы хорошо меня слышите? Прием.