— Спасибо за сотрудничество.
— А как же инопланетяне?.. Поиски?..
— А кто вам сказал, что мы собирались искать инопланетян? Мы собирались искать вас.
И удалился.
И вот сижу я теперь, как полный идиот, на полу в этой клетке, тоскливо подпирая руками голову.
Судя по всему, скоро поведут на опыты.
Это ж надо было так вляпаться! Это ж надо было так подставиться! Это ж надо было так!..
Урод недоделанный!
Нельзя так вживаться в образ! Ассимилировался!
В общем, вы как хотите, а я раскрываюсь. Все равно после анализов все всплывет. Хватит конспирации!
Можете считать это моим официальным заявлением об увольнении.
Так… На то, что кто-то протечет между прутьев, защиту они поставить не догадались. И на том спасибо. Газообразного меня их фильтры фиг поймают!
А до Веги я уж как-нибудь пешочком доберусь.
Не забыть бы Славика предупредить.
Пока! □
Не так давно к любителям фантастики пришла новая серия, поначалу вызвавшая скепсис в рядах критиков. Скепсис сменился удивлением, когда книги серии стали быстро исчезать с прилавков. Наш критик попытался проанализировать причины ее успеха, но разговор вышел за рамки конкретной издательской программы.
«Все началось случайно. Давно не переиздавался Снегов, на рынке образовался неудовлетворенный спрос. Решили выпустить книжку. Ее надо было как-нибудь оформить — вот так и появилась концепция серии, ее дизайн. Книжку выпустили, она пошла хорошо. Выпустили вторую, и она пошла хорошо. Тогда стали разворачивать программу…»
Когда главный редактор издательства ACT Николай Науменко рассказывает историю появления серии «Классика отечественной фантастики», в его глазах мелькает улыбка. Ему есть чем гордиться. «Синенькая» серия (по основному цвету обложки) замечательно дополнила две другие линии ACT — «Золотая библиотека фантастики» (современная зарубежная классика) и «Классика мировой фантастики» (классика «с бородой»). Но подбор зарубежных авторов часто бывает случаен. А вот выход в свет серии, состоящей из переизданий отечественных авторов, случайным не назовешь.
Разумеется, требовалось благоприятное стечение обстоятельств, чтобы этот проект мог состояться. Попытки предшественников были неудачными. Например, нижегородский «Флокс» в середине 90-х пытался издавать отечественную классику, но увяз в минисобраниях сочинений. В межиздательской серии «Библиотека приключений и научной фантастики» (знаменитая «рамочка») тоже неоднократно появлялись книги звезд советской НФ, но они терялись на фоне основного потока.
Первые выпуски «Классики отечественной фантастики» появились на прилавках в конце прошлого года. «Люди как боги» и «Туманность Андромеды» стали надежными «локомотивами» для раскрутки серии. За ними последовали книги О. Ларионовой, В. Савченко, Е. Войскунского и И. Лукодьянова, С. Павлова, И. Варшавского, Д. Биленкина, Г. Мартынова, А. Мирера.
В ближайших планах издательства — новые тома Д. Биленкина и И. Варшавского, книги В. Михайлова, С. Гансовского, Г. Альтова и В. Журавлевой, Г. Гуревича… Многое еще впереди, но главная тенденция ясна. Новый издательский проект стремится представить читателю «золотой фонд» отечественной НФ. Без натяжек, по гамбургскому счету (за четверть века этот счет вполне ясно оформился). Состав авторов и перечень произведений выглядит словно реализация голубой мечты любителя фантастики советских времен. В эпоху книжного дефицита одним из любимейших занятий фэнов было составление списков Лучших Книг, Которые Нужно Издать В Одной Серии. Извольте — читать подано. Библиофилам со стажем «синенькая» серия позволит удовлетворить давние мечты, а представителям нового поколения — впервые познакомиться с лучшими произведениями российских фантастов.
Выход книги в популярной серии — своеобразный сигнал: она соответствует определенным критериям, читателю уже известным. Уникальность «синенькой» серии в том, что публикуемые здесь произведения кардинально отличаются от продукции современных сочинителей — это тексты из другой эпохи. Хочется думать, что вернутся к читателю и многие другие имена, создававшие славу советской фантастики — Г. Гор, А. Громова, А. Днепров, Р. Подольный, И. Росохватский, А. Шалимов… Список можно продолжить, добавив сюда не только жителей двух столиц, но и авторов из других городов — И. Давыдова, С. Другаля, В. Колупаева, В. Назарова…
Позвольте выразить надежду. Она довольно робкая, но все же теплится. Быть может, лучшие произведения жанра, вновь с успехом выведенные на книжный рынок, смогут стать признанными ориентирами качества для современных фантастов.
Большинство упомянутых выше авторов активно писали и издавались в 1960-е годы. Этот период, один из самых динамичных в современной российской истории, имел важное значение для развития жанра НФ. Не случайно он признан «золотой эпохой» отечественной фантастики, переживавшей тогда небывалый подъем. Основные вехи этого подъема и последующего упадка совпали с основными вехами в политической истории государства.
К началу 60-х страна восстановила силы после военной разрухи. Повсеместно внедрялись технологические новинки, изменявшие не только производство, но и быт людей. XX съезд, спутник и полет Гагарина породили в гражданах Страны Советов удивительное чувство свободы и перспективы. Многим тогда действительно казалось, что светлое будущее уже близко, что они принимают реальное участие в его создании.
Вера в торжество коммунистических идеалов была совершенно искренней. Вслед за «Туманностью Андромеды» лучшие фантастические книги 60-х рассказывают о мире, где коммунизм победил в глобальном масштабе и решены все сегодняшние социально-экономические проблемы. «Плеск звездных морей» Е. Войскунского и И. Лукодьянова, «Леопард с вершины Килиманджаро» О. Ларионовой, «Люди как боги» С. Снегова…
В других примечательных НФ-книгах описывается конфликт (идейный, не военный) между разлагающимся капиталистическим строем и уверенно развивающимся коммунизмом. «Пропаганда» — отмахнутся многие. Но при этом вскрывались социальные проблемы, которые и сегодня остаются актуальными. К примеру, в сериале повестей Д. Биленкина о космическом психологе Антоне Полынове («Космический бог», «Конец закона» и др.) исследуются террор как способ политического шантажа, механизмы формирования массовых фобий. Писатели выражали неприязнь не к абстрактному капитализму, а к конкретным социальным явлениям — таким, как национализм, религиозный фундаментализм, углубляющееся социальное неравенство, пренебрежение к правам и свободам человека.
Знаменитую ефремовскую утопию лишь весьма условно можно назвать коммунистической: от Рерихов там явно больше, чем от классиков марксизма-ленинизма вместе взятых. В некоторых произведениях коммунистическое общество — и вовсе антураж, необходимый больше для прикрытия, чем для развития сюжета.
Есть нечто общее, что характеризует многие достойные произведения того периода. Это наивный романтический коммунизм в духе раннего Маркса — вера в возможность общества без эксплуатации человека человеком. В таком обществе нет отчуждения, повсеместно внедрены гуманистические правила этики и морали. Человек берется «очищенным» от бытовых склок и случайных собственнических желаний, и удивительным образом оказывается, что самое человеческое в нем от этого не исчезает, а напротив, может быть усилено и сделано предметом художественного изображения. В новой картине мира доминируют такие ценности, как любовь, дружба, свобода творчества и свобода поступка, стремление к познанию мира.
60-е годы — переходный период для развитых стран. От индустриального общества, основанного на строгих иерархических принципах, Запад смог совершить скачок к обществу постиндустриальному, в котором личная свобода и интеллектуальные навыки индивида становятся главной производительной силой. Аналогичные проекты были и в нашей стране. Стремление внедрить новые принципы морали в публичную сферу, использовать существующую государственную машину принуждения и мобилизации для утверждения новых правил и ценностей — родовой признак шестидесятников разных стран. К сожалению, в Стране Советов эти идеи не могли быть реализованы за рамками социальных утопий.
По большому счету, феномен шестидесятников еще не получил надлежащей оценки. Историкам обязательно нужно будет принять во внимание вклад фантастики, культивировавшей пафос исторического оптимизма. Да, конечно, знак равенства между чувством социальной ответственности и эстетическими критериями сегодня, когда в моде индивидуализм, кажется неуместным. Да, шестидесятничество — это взгляды поколения, в молодости лишенного права на личную жизнь. Но исторический оптимизм и стремление построить лучшее будущее для своих детей — таким был общий настрой той эпохи, магистральный вектор движения. Непреодолимые преграды из красного кирпича, в которые упирался этот исторический поток, и бесплодность шестидесятничества обернулись трагедией всего российского государства.
Общество было готово к изменениям, но политическая элита оказалась неспособна взять на себя ответственность. Руководство страны предпочло «заморозить» ситуацию. Фантастика, будоражащая народ призывами к странному, оказалась в числе первых жертв.
«Социальной фантастике место либо в корзине, либо в КГБ», — недвусмысленный вердикт поставил крест на писательских амбициях многих авторов. Некоторые вынуждены были оставить литературное творчество, другие годами не могли издать свои лучшие произведения. НФ оказалась под подозрением.
Ведь фантастика социальна вся, вне зависимости от внутрижанровых делений. Описывая вымышленные миры, фантаст ставит под сомнение устои существующего общества и строит альтернативы, демонстрируя читателю, что все могло быть иначе…
Даже те произведения, которые смогли пробиться сквозь цензорские рогатки, культивировали свободу мысли и независимость оценок. Сциентистские этюды Биленкина, описание процедур научного поиска у Савченко исподволь выполняли ту же роль, что и открытая критика тоталитарного строя в ефремовском «Часе Быка». А иногда, как, например, в рассказе Варшавского «Неедяки», фантасты могли и напрямую посмеяться над марксистскими догмами.
В критических работах В. Ревича и, позднее, братьев Стругацких было сформулировано самоопределение НФ 60-х годов как «третьей волны» в отечественной фантастике. Риторический образ, нужный для обоснования права на место под издательским солнцем, превратился в название для целого литературного поколения.
Короткий издательский бум 20-х годов вынес на гребень «первой волны» множество новых имен, идей и литературных течений. За ним последовал долгий спад — с 30-х до середины 50-х годов «фантастика ближнего прицела» выполняла роль пропагандиста-популяризатора, все дальше уходя при этом от своих литературных корней. «Третья волна» начинается в конце 50-х годов: спутник, «Туманность Андромеды», освоение галактической целины и приход в НФ большого числа новых авторов, видящих в фантастике привлекательное поле для литературных экспериментов.
В это десятилетие возникают новые традиции социального моделирования (Ефремов) и анализа психологии героев в необычных обстоятельствах (Стругацкие). Переживает расцвет жанр НФ-рассказа, дающий возможность коротко и образно выразить оригинальную идею, обозначить новую интонацию (Варшавский, Биленкин, Булычев и другие). Все чаще предметом изображения становятся не технические новинки, а чудесное и удивительное само по себе. Все это позволило быстро преодолеть свойственную НФ «детскую» болезнь тематической ангажированности. Наивные реверансы в сторону науки и техники действительно превращают фантастику в «литературу второго сорта». Однако не менее злую шутку проделывает с ней и требование «художественности», то есть требование стирания граней между НФ и классической литературой, в которой использование фантастического является одним из художественных приемов. Стремление это вполне понятно — недаром же
С. Лем говорил о «гетто» в пространстве литературы, в которое фантастика сама себя загоняет. Но обеспечить «низкому» жанру достойное место невозможно одним лишь жестом отрицания этих границ — такой жест создает новые границы из мрамора и льда, из тревоги и заботы, преодолеть которые еще сложнее. Надо все же признать для начала жанровое и художественное своеобразие той разновидности литературного письма, которую мы называем фантастикой и которая нам интересна не потому, что она «тоже литература», а потому, что в ней есть своя особая интонация и своя особая внутренняя форма. Это литература меняющегося мира, которая стремится художественными средствами продемонстрировать происходящие изменения во всей их человеческой и космической полноте. Вариации этой главной темы (изменчивость мира) фантастики различны: исторический прогресс, параллельные пространства, гости из высокоразвитых цивилизаций или из прошлого, появление которых дает новый контрастный взгляд на современное человечество. Или, как в цикле Ларионовой, реализация образов-мелодий картин Чюрлениса. Фантастика оказалась единственным жанром литературы, способным не только воспринять, но и опередить происходящие изменения, подготовить к ним читателя. Герой «Понедельника…» Стругацких с улыбкой полагал, что «через десять — пятнадцать лет любой школьник будет лучше разбираться в общей теории относительности, чем современный специалист. Для этого вовсе не нужно понимать, как происходит искривление пространства-времени, нужно только, чтобы такое представление с детства вошло в быт и стало привычным». Действительно, главная сила НФ — не в точности прогнозов, не в подробности пересказа научных теорий. Фантастика формирует новое мировоззрение, необходимое для жизни в постоянно меняющемся мире.
Человек традиционного общества испытывает страх перед бездушными пространствами космоса. Крестьянин, перебравшийся из деревни в город, угнетен бесчеловечностью технической культуры. Вчерашний школьник, начитавшийся брошюр о вреде лженауки кибернетики, всерьез опасается бунта машин. С помощью науки и техники человек создал вокруг себя новую искусственную среду. Но жить в искусственном мире невозможно. Необходимо его переобустроить и понять как мир естественный, сообразный законам природы и имеющий место для человека. И себя переустроить в согласии с этим пониманием. Лучшие произведения 60-х — как раз об этом. Угрозу, которую несет в себе техника, фантасты описывают без наивности. Неаккуратное обращение со сложными системами способно стать причиной катастроф («Встречники» Савченко), а ограниченный взгляд не сразу способен заметить чрезвычайные ситуации, оценить последствия (любимая тема Биленкина); слепая вера в прогресс часто оборачивается личным крахом для героев иронических новелл Варшавского, о творчестве которого Лем как-то сказал, что в одной папке этого автора «может уместиться вся западная фантастика». И у Варшавского, и у Гансовского находим критику «виртуальной реальности», замещающей подлинный мир. «Наше поколение поняло, что знание может быть опасным», — резюмирует герой «Дома скитальцев» Мирера.
Но главная опасность вовсе не в сложности управления и не в накопленных запасах оружия. Мир техники живет по собственным законам — и неизбежно пробует подчинить себе человека, превратить его в марионетку. Инферно планеты Торманс в «Часе Быка», выродившаяся цивилизация Пути в «Доме Скитальцев» и другие подобные образы представляют собой нечто большее, чем метафоры политического застоя. Советские фантасты пытались в конкретных формах выразить и описать главную проблему философии техники, определяемую искусственным, вне-природным характером современной цивилизации. Проблема в том, что человек, превращающий себя в пружину собственноручно созданного механизма, перестает быть человеком. «Часть этого мира» С. Гансовского — одна из ярких иллюстраций «постмодернистского» кризиса.
Противоречие между искусственным миром техники и полнотой человеческого бытия в советской НФ решалось, как правило, идеалистическим образом — путем открытия в самом человеке неизвестных удивительных качеств. Эти качества могут быть врожденными (дети в «Доме скитальцев» Мирера невосприимчивы к «пересадке личностей») или развиваться специально («Открытие себя» Савченко). Они могут необычайно расширять границы и способности разума — идея «Третьей сигнальной» Гансовского до сих пор любима фантастами. Или, напротив, речь может идти об особой близости к природе, позволяющей не зависеть от ограничений искусственного мира — разумный волк в рассказе Биленкина «Город и Волк» помогает остановить вторжение внеземных форм жизни. Даже столкновение с явлениями космического масштаба, превосходящими любые человеческие способности («Лунная радуга» Павлова), служит лишь поводом для напоминания о подлинных глубинах человеческого микрокосма.
Именно этот глубинный потенциал обеспечивает человечеству «фору», позволяя одержать верх над сорвавшимся с тормозов окружением. Иногда для решающего успеха достаточно даже символической победы: в «Сказке королей» Ларионовой представитель умирающей сверхцивилизации, похитивший людей «для изучения», возвращает им свободу, убедившись в их витальной силе и жизненном превосходстве.
Дополнительные способности не означают отказа от инструментов науки и техники. Это новый шаг в развитии, позволяющий удержать искусственный мир под контролем и в то же время придающий искусственному новый смысл.
Фантасты 60-х не испытывали страха перед прогрессом. У них хватало отваги взглянуть прогрессу в лицо, продумать возможные перспективы человека и человечества. Для «третьей волны» формирование научного мировоззрения — это способ и условие решения существующих в обществе проблем.
Советская фантастика «золотой эпохи» стала наследницей линии, идущей от К. Циолковского. Освоение космоса в ней — не прихоть звездоплавателей, а естественный путь развития, определяемый самой природой разумного существа. Преобразование природы и выход в космос здесь рассматриваются как этап формирования нового человечества, осознающего свое место во Вселенной и ответственно относящегося к собственному могуществу.
Идейная доминанта НФ 60-х совпала с пафосными концепциями философии русского космизма от Н. Федорова, К. Циолковского, В. Вернадского и А. Чижевского. Человек вовлечен в космическую историю, является ее элементом и действующей силой. Его свобода, разум и амбиции обусловлены законами природы, которая через разумных существ сама себя преображает. Понимание вселенского потенциала человечества должно повлечь переход к новой морали космической эры, не оставляющей места для индивидуалистических инстинктов.
Именно «полный», внутренне полноценный человек является подлинным инструментом космической истории. Благодаря тому, что в нем есть нечто сугубо человеческое, внутреннее, природное, которое по значению превосходит все его рассудочные определения и технические квалификации.
Советская НФ иллюстрирует и защищает идеи пантеизма, поэтому неудивительно, что в атеистическом обществе она начала выполнять еще и квазирелигиозную функцию. Формирование контрастного взгляда на современную цивилизацию здесь часто служило тому, чтобы обозначить ее временный переходный характер, подчиненность фундаментальным историческим законам космического и человеческого бытия. Наиболее ярко и подробно идеи космизма были разработаны в творчестве Ефремова. Но у многих других фантастов 60-х нетрудно найти элементы подобной философии: мечту о практическом бессмертии, представление о разуме как о преобразующей силе галактического масштаба, о неизбежности гармоничных контактов между разными обществами и цивилизациями. В фантастике 60-х наука и техника — не «нежить», а канал, через который в мир человека входят космические законы.