К счастью, младенец Смедли Фейвершем также абсорбировал матуроны, притом вполне достаточное количество, чтобы восстановиться до нижней грани подросткового возраста, когда он уже недурно соображал и мог перекалибровать матуроновое устройство Нейтрины для собственных нужд. Затем прыщавый подросток Смедли, полный решимости вернуть свою зрелую мужественность, принялся бродить по дому Антиматери в поисках любого объекта (или домашнего животного), пригодного для заимствования у него матуронов за два или три десятка лет.
Наконец в морозильнике нашелся увесистый говяжий оковалок, который выглядел воистину достойным кандидатом. С помощью изобретения Нейтрины Смедли перевел из него в себя около тридцати лет аккумулированной энтропии: в результате оковалок значительно помолодел, а подросток Смедли Фейвершем солидно прибавил в возрасте. Вернувшись к зрелости, он с благодарностью взглянул на залежавшуюся у Антиматери говядину и обнаружил, что теперь она глядится не в пример аппетитнее… И действительно, атомы говядины в молекулах оковалка настолько помолодели, что преобразовались в телячьи!
— Потрясающе, — пробормотал Смедли Фейвершем, зачарованно наблюдая, как юные атомы телятины меняют атомную структуру престарелого куска мяса. — Нет, мне непременно следует написать об этом научную статью! «Эффект оковалка». Каково, а?! И кстати, какой атомный номер у мяса? Кажется, 57? — Он быстро проконсультировался с ближайшей Периодической Таблицей Алиментов[6]. — Нет, 57 не мясо… Это кетчуп.
Но вдруг из штаб-квартиры малюток до его ушей донеслись три душераздирающих вопля. Покуда Смедли отсутствовал, Лептон, Клептон и Нейтрина затеяли развлекаться дружеской научно-познавательной игрой А-Ну-Ка-Раскрути-Кварк, но так как никто из них не пожелал быть нижним кварком, игра начала принимать чересчур турбулентный характер. Смедли Фейвершем рысью помчался обратно в детскую, готовый рвать и метать, а также шлепать по попкам, однако не тут-то было.
Лептон, Клептон и Нейтрина, уже сидевшие в засаде, внезапно выскочили из кустов и принялись его колотить. Смедли взмолился о милосердии, но в сердцах малолетних негодяев милосердие даже не ночевало. И только после того, как Смедли наступил на Лептона, грохнулся плашмя на Клептона и залил горючими слезами новенькое платьице Нейтрины, малютки слегка утихомирились. Смедли срочно изготовил Мёбиусово лассо, с помощью которого отловил Лептона и Клептона и привязал барахтающихся близнецов к их хорошеньким детским кроваткам.
Тем временем сладкая крошка Нейтрина вскарабкалась в свою колыбель без всякого принуждения. Что несказанно изумило Смедли, однако причина тут же обнаружилась сама… Нейтрина телепортировала бомбу-вонючку в тот угол детской, где стояли кроватки ее братцев, меж тем как ее собственная колыбелька оказалась в единственной зоне комнаты, избежавшей поражения. Даже крупная дыра в наружной стене, созданная матуроновым каскадом Нейтрины, не смогла обеспечить достаточной вентиляции для того, чтобы нейтрализовать зловонные пары.
Чтобы блокировать этот омерзительный запах, Смедли Фейвершем был вынужден засунуть в ноздри пробки из-под шампанского. Он торопливо обследовал детскую и удостоверился, как это ни странно, что все трое малюток благочинно пребывают в своих постельках, натянув одеяла по самые глаза. Ну что ж, пора бы уже действительно установиться миру и ночному покою…
— Дяденька Смедли, расскажи нам интересную историю! — пропищали разом три тонких противных голоса.
— Историю, вот как?! — прорычал Смедли Фейвершем, чьи пальцы автоматически устремились к рукояти его верного лазерного меча, но он тут же отдернул руку, припомнив, что в данном конкретном столетии детоубийство строжайшим образом запрещено. — Значит, теперь вы хотите услышать историю, которая наконец угробит вас напрочь? То есть, я имел в виду, наконец уложит на ночь?.. Ах вы, маленькие ублюдки и психопаты! Вам крупно повезло, что я не протащил ваши миленькие задницы в любое из тысячелетий, где абсолютно все дозволено…
— Если ты ничего не расскажешь, я пожалуюсь маме, что дядя Смедли нас обижал! — нагло заявил Лептон, а Клептон поддержал его намерение.
Это был гнусный, неприкрытый шантаж. В бедном воспаленном мозгу Смедли Фейвершема моментально сформировался мысленный, но удивительно живой образ разъяренной Антиматери, готовой излить на него свой праведный гнев.
— Гм, давайте не будем торопиться, — пробормотал Смедли, затравленно обшаривая глазами комнату в поисках какой-нибудь детской книжки, желательно очень большой, толстой и тяжелой, чтобы при необходимости послужить дубинкой. — Как насчет э-э-э… кошмарных ужасов волшебного грима? То есть, я имею в виду, старых добрых сказок братьев Гримм?
— Нет! Я хочу настоящую, непридуманную историю про кота! — заверещала Нейтрина, и братья дружно ее поддержали. Нейтрина просто обожала вездесущее кошачье племя, чему служила доказательством масса экспериментов, проведенных малюткой с соседскими котами (в частности, ее исследования убедительно опровергли ложную, но широко распространенную концепцию о том, что кошки якобы имеют девять жизней).
— Про кота? — переспросил на всякий случай Смедли Фейвершем.
— Вы уверены? Что ж, действительно, как-то раз мне пришлось повстречаться с одним котом в любопытной ситуации, которая теперь, если подумать, сильно напоминает мне сегодняшнюю. О это мерзкое, невыносимое, подлое, прожорливое маленькое чудовище!.. Кхм-кхм. Гм, да. На чем я остановился?.. Так вот, несколько столетий назад, когда я конструировал четырехмерный гармонический осциллятор, у меня возникли кое-какие небольшие затруднения. И кстати, знаете ли вы, дети, что такое четырехмерный гармонический осциллятор?[7]
Клептон молча сунул руку под кровать и извлек оттуда новенький четырехмерный гармонический осциллятор, все еще снабженный фирменной наклейкой производителя и отрывным ярлычком супермаркета с продажной ценой. При виде этакого сюрприза Смедли невольно присвистнул от изумления.
— Скажи-ка мне, сынок, где ты взял эту штучку?
— Нашел, — кратко проинформировал его Лептон, убирая вещественную улику под подушку.
— Да уж, вот они каковы, нынешние детки, — патетически произнес Смедли Фейвершем. — Теперь у вас есть все, что угодно, даже готовые четырехмерные гармонические осцилляторы. В былые времена, если мальчик хотел такой осциллятор, то должен был собрать его собственноручно. И когда я сам был в вашем возрасте, дети, то не имел даже пары завалящих тессерактов, чтобы…
— А когда ты расскажешь про кота, дядя Смедли? — спросила крошка Нейтрина.
— Ах, про кота? Да-да, разумеется. Как я уже говорил, у меня возникли проблемы с четырехмерным гармоническим осциллятором, а когда тебе срочно требуется квантовый механик, его никогда нет поблизости… Вот почему я решил совершить путешествие назад во времени до Цюриха 1926 года…
— Дядя, а почему все кругом так помутнело и расплывается? — перебил Лептон, и это был вполне разумный вопрос, поскольку вся Вселенная внезапно мелко задрожала и пошла волнами, утратив четкие очертания.
— И откуда взялась эта ненормальная музыка, дядя? — добавил Клептон. Этот вопрос был также вполне уместным, ибо странная электронная фуга зазвучала отовсюду, не имея никаких определенных источников.
— Мы имеем дело с так называемым эффектом ретроспективы, или обратной петли, — объяснил Смедли малюткам. — Общая расплывчатость обстановки и фоновая музыка, которые вас удивили, суть не что иное, как специфические ключи или, можно сказать, индикаторы, указывающие на начало ретроспективной последовательности… Итак, как уже говорилось, я отправился назад во времени и прибыл в Цюрих 1926-го, чтобы разыскать единственную личность на данной хронолинии, которая могла бы мне помочь с четырехмерным гармоническим осциллятором…
«По-моему, это Швейцария, — сказал себе Смедли Фейвершем, выглядывая из стандартной червоточины обратной петли и озираясь по сторонам. — Обычно я не совершаю ошибок, так как давно заметил, что большинство регионов пространства-времени удивительным образом напоминают типичный сорт сыра, производимый в тех же местах.
Пространственно-временной континуум Швейцарии, например, как и прославленный швейцарский сыр, весь в крупных дырках. Французский регион пространства-времени выглядит погуще и волокнистее, и еще он с душком, ну прямо как Рокфор. Голландия просто точь-в-точь Гауда или Эдам, так как закапсулирована в сферическом пространственном вихре, и верхний слой этого вихря явственно красный. В Англии пространственно-временной континуум твердый и желтый, словно Чеддер, а в Соединенных Штатах разделен на отдельные ломтики, и каждый из них аккуратно упакован.
Единственное исключение составляет Италия, где региональный континуум пространства-времени устроен по принципу спагетти, а роль подливки исполняет гравитация… Да, но все-таки где и когда я конкретно нахожусь?»
Смедли выпрыгнул из устья червоточины. Теперь он стоял в дурно меблированной гостиной какой-то неизвестной квартиры: на всех ее горизонтальных поверхностях валялись груды журналов и рукописей, а вертикальные были наполовину прикрыты неряшливыми стопками книг.
— Wer коттt? — раздался голос из соседней комнаты с австрийским акцентом (акцент принадлежал, конечно, голосу, а не комнате). Смедли Фейвершем понял без всякого затруднения: это означает «Кто там?»
Внимательный читатель наверняка уже замечал, что все литературные путешественники по времени обладают интересной квазимагической способностью с необыкновенной легкостью понимать языки любых столетий, которые им вздумается навестить. Смедли Фейвершем, однако, будучи не придуманным, а живым хрононавтом из плоти, крови и костей, не был одарен столь удобным преимуществом. И все же ему не приходилось бороться с лингвистическими барьерами, поскольку все обратные последовательности Смедли всегда были снабжены субтитрами.
— Кто там? — повторил вопрошающий, и в гостиную вошел ученого обличья мужчина: на носу его криво сидели очки в стальной оправе, а одет он был в мешковатый, сильно поношенный костюм. Высота мужчины составляла 5 футов и 6 дюймов в пространстве, а длина — 39 лет во времени. Вид у него был не слишком здоровый и даже изнуренный. (Бросив ретроспективный взгляд в недавнее прошлое, Смедли обнаружил на его жизненной линии семимесячный туберкулез.)
Появившись как раз в тот момент, когда Смедли запирал червоточину на застежку-молнию, мужчина едва не поперхнулся воздухом, поспешно снял очки и принялся старательно полировать мутные линзы о засаленный рукав.
— Guten Abend! — поздоровался Смедли Фейвершем, привычно скосив один глаз на субтитры, что обеспечивало возможность вести двустороннюю беседу. — Имею ли я честь обратиться к глубокоуважаемому профессору Шрёдингеру? И не сегодня ли, случайно, имеет место и время быть 11 июля 1926 года? И правда ли то, что вы недавно передали серию статей касательно волновой механики и квантовой теории для публикации в «Annalen der Physik»?[8]
— Имеете. Не случайно. Да, передал, — ответил Шрёдингер, поднимая с замусоренного пола ближайший к нему саквояж. Раскрыв саквояж, он сунул внутрь какую-то одежду, потертую и помятую, и присовокупил к ней потасканную зубную щетку. — Если вы коммивояжер, у меня для вас нет времени! Сейчас я уезжаю в Штуттгарт, а затем проведу несколько дней в Берлине, в доме моего доброго друга Макса Планка[9] и его жены.
— Как, вы намереваетесь пожить у Планков?.. — сказал оторопевший Смедли Фейвершем, но Шрёдингер уже не обращал на него внимания. Он продолжал суетиться, выуживая из квартирного хлама галоши, блокноты, поломанный зонтик, носовые платки (и так далее) и втискивая эти счастливые находки в разверстый и на глазах распухающий саквояж.
— Выслушайте меня, профессор, пожалуйста! — воззвал Смедли Фейвершем. — Если уж речь действительно зашла о времени, то пока тут mein Herr… то есть я хотел сказать, mein Herr, пока вы еще здесь… то есть я имею в виду, что покуда я здесь, mein Herr, и мы оба тут… Словом, у меня найдется куча времени для нас обоих!
Всего минуту назад я вышел из дыры, парящей в воздухе, мы сами ее видели. Разве это не доказывает со всей очевидностью, что я явился сюда с одной из грядущих хронолиний? Вы видите перед собой бесценный кладезь знаний, но чем же вы заняты? Упаковкой portmanteau! А я-то полагал, что такой великий ученый, как вы, мигом оставит все дела, лишь бы со мной побеседовать…
— С какой стати? — сказал Эрвин Шрёдингер, вытаскивая из-под кучи брошюр три носка (ни один из них не составлял пару другому) и переправляя свою очередную находку в саквояж. — Если я все брошу и стану слушать, как ты тут болтаешь, то непременно опоздаю на поезд. Ты путешественник по времени, значит, тебе ничего не стоит нанести мне визит в любой из точек одномерной линии, соединяющей мое рождение и мою смерть… Из чего неопровержимо следует, что я вовсе не обязан выслушивать тебя именно сейчас! В действительности, как ты и сам мог бы догадаться, в какой-то точке Будущего ТВОЕЙ жизненной линии ты вернешься назад, чтобы навестить меня в некоторой точке Прошлого МОЕЙ жизненной линии… Вот почему я знаю все, что ты скажешь мне потом, поскольку это уже случилось, но ты, разумеется, не помнишь ничего, ибо этого еще не произошло.
— Профессор, вы рассуждаете, как истинный хронотеоретик, — с восхищением заметил Смедли Фейвершем. — Вот почему я, собственно, здесь: мне нужен ваш совет. Дело в том, что у меня что-то постоянно не ладится с моим четырехмерным гармоническим осциллятором! Всякий раз, когда я пытаюсь немного расширить Гильбертово пространство, матрицы Паули[10] тут же начинают…
— Вообще-то я рад, что ты появился, — перебил его Шрёдингер, шлепнув на пол переполненный саквояж, ни в какую не желающий закрываться. Затем он вскочил на саквояж и немного попрыгал, дабы умять содержимое. — Кстати, прошу прощения за беспорядок в квартире! Я временно в разлуке со своей женой Анной-Марией, а нанять прислугу не могу. Мое годовое содержание от Цюрихского университета составляет всего лишь 14 тысяч швейцарских франков.
— Ничего не знаю о франках, — покачал головой Смедли Фейвершем. — Ваши швейцарские франки… они имеют какое-то отношение к шведским викингам? И почему вы рады, что я здесь?
— Потому что мне нужен человек, чтобы приглядеть за квартирой, пока я буду в отлучке. — Бледные зеленоватые глаза повелительно уставились на Смедли сквозь исцарапанные стекла очков. — Итак, я тебя нанимаю! Бесплатно, разумеется. Приведи в порядок это место ein klitzekleines к моему приезду, ja?
— Вы доверяете мне присмотреть за вашей квартирой?.. — не на шутку изумился Смедли Фейвершем. — Но вы же меня вовсе не знаете! А вдруг я какой-нибудь трансхронолинейный убийца или, хуже того, вор в парадоксе?
— Парадокс, шмарадокс, — сказал Эрвин Шрёдингер, пожимая плечами. Он поднял по-прежнему нагло разинутый саквояж, прижал его к ближайшему книжному шкафу и бросил полный вес своей хилой фигуры на борьбу с непокорной защелкой. — Я не знаю, кто ты такой, — сказал он пыхтя. — Но если ты сминаешь пространство и время в складки, как обычную тряпку, и тебе вдруг вздумается прикончить меня или ограбить… я вряд ли смогу тебя остановить. Ergo, — воскликнул профессор, с триумфом защелкнув защелку, — я с тем же успехом могу оказать тебе полное доверие! Ты пришел, чтобы получить совет? Ладно, но учти, что бесплатных советов не бывает… по крайней мере, в нашей конкретной Вселенной. Услуга за услугу, как принято говорить, so? Значит, ты приглядываешь за квартирой, а когда я вернусь из Берлина, мы потолкуем о квантовой механике. Хоть целую ночь, как парочка трансхронолинейных идиотов, abgemachf?
— Но, — запротестовал Смедли Фейвершем, — я еще никогда не приглядывал за чужими квартирами и не знаю…
— А что тут знать? Просто отвечай на телефонные звонки и забирай пакеты у почтальона. Можешь съесть все, что найдешь в леднике, а если понадобится какая-то мелочь по хозяйству, имеет смысл первым делом заглянуть в мой schrank.
— Шранк? — переспросил Смедли, не будучи вполне уверен, что правильно расслышал это слово, и проконсультировался со своими субтитрами. Открылось текстовое окно, и он увидел определение: «Schrank — двухдверный деревянный кабинет или небольшой шкаф германского происхождения; внутри разделен вертикальной перегородкой на две половины, одна из которых снабжена полками и/или выдвижными ящиками, вторая же представляет свободное пространство для хранения разнообразных вещей».
И действительно, оглядевшись, Смедли Фейвершем обнаружил, что один из предметов меблировки гостиной явственно отвечает этому описанию (хотя, разумеется, не вслух).
— О, чуть не забыл: ты должен каждый день поливать мои цветочки! — воскликнул физик, снова убегая в соседнюю комнату и по пути махнув рукой в сторону окна, за которым был подвешен большой деревянный ящик с какими-то полузасохшими растениями.