— Только в том случае, если ты говоришь нам правду. Если же нет, то нас ждет иной исход.
— Кажется мне, ничто не свидетельствует о лживости наших слов, — ответила Гештинанна.
— Маворс говорил иначе.
С этими словами Алаг Карн взял женщину за руку и повел ее прочь от сходней.
Гештинанна отложила инструменты для письма, отложила таблицу с именами избранных и взялась за молот из ясеня. Ибо корабль стоял на вершине высокой горы, днище его было обшито медными пластинами и намазано коровьим маслом, а покоился он на двух полозьях из нетающего льда, идущих наклонно к подножию — нижнюю часть их скрывал туман; ковчег удерживался от спуска в гущу тумана двумя устройствами из глины, ремней, сухожилий и растительных волокон: чтобы глинянно-ременные «ладони» отпустили его, требовалось выбить распорку из дерева танг, в незапамятные времена доставленного сюда с берегов Мелуххи. Гештинанна, существо могучее, существо высокой власти, хотя и не высшей, нанесла первый удар.
С корабля донеслись крики радости.
Гештинанна ударила во второй раз.
На корабле кто-то крикнул: «Нет, я не должен быть здесь!». Прочие же ликовали.
Гештинанна в третий раз обрушила молот на распорку, и та, поддавшись, наконец-то вылетела, освободив сжимающую силу сухожилий.
Наверху бесновались избранные в масках. Там смеялись и плакали, выкрикивали имена богов и пели древние гимны… Но вот над общим шумом возвысился рык правителя:
— Прощай, о Гештинанна! Прощай, великая!
— До свидания, — вполголоса ответила птиценосая.
Отвернувшись от деревянного короба на полозьях, она негромко начала отсчет:
— Ту.
Треск сухожилий, душащих тонкие глиняные конструкции.
— Дал.
Сухие щелчки переламывающихся стержней.
— Ки.
Глухой стук кусков глины, падающих на каменистую почву.
— Хут.
Стон удерживающих ремней.
— Мах.
Ремни лопаются разом.
— Ша!
Корабль, содрогнувшись, сдвинулся с места. Громада с тысячами душ начала неотвратимое движение вниз, по бесконечной ледяной линейке.
— Скажу вам честно, Ольга, такое декольте я последний раз видел года четыре назад, такие волосы — лет двадцать назад, а таких бровей вообще никогда не видел. Вы фантастически, невыносимо красивы. Если бы не наблюдал все это перед собой, то не поверил бы, что такое возможно. И все-таки я говорю вам: нет.
Вы не ослышались.
Вам давно ни в чем не отказывали? Не мудрено.
Доцент Гольц не отказал вам, когда вы попросили у него мой домашний номер. Не пытайтесь изобразить святую невинность, номер вы могли узнать только у него.
И ведущий научный сотрудник Отдела ксеноархеографии Витенька Мальцев тоже не смог вам отказать, когда вы пришли к нему подобным образом декольтированной и ангельским голоском попросили ту часть моего доклада об инциденте на Ледяной линейке, которая не засекречена, а всего лишь «для служебного пользования»… Что-то вы не слишком смущены. И я начинаю подозревать, что… и та, вторая часть доклада вам… но как? Там ведь офицер императорской службы охраны, к тому же, помнится, женщина преклонных лет. Ах, она была в отпуске, и ее заменял полковник Борщев… Отдаю должное вашей предприимчивости, но… И протокол ведомственного бюро внутренних дел тоже?! Вы? Вы! Но там же… но это же… Пришли с добрыми намерениями и надеетесь на мой здравый смысл и мое снисхождение? Вы! Это уголовное преступление. Туда ведь только члены Госсовета и сам монарх… Вы! Да… вы. Уж. Да… Н-да… Нам надо выпить чаю. Подождите. Сейчас я…
Да, плохого чая я не держу. Пуэр, пятнадцать лет. Очень, знаете ли, проясняет сознание, особенно с утра… Стоп. Разумеется. Вы просто сидите и разговариваете со мной… с любым мужчиной… а ему, то есть мне, с каждой минутой все меньше хочется отпускать вас. Так не пойдет. Нет, мадемуазель Ольга, решительно, так не пойдет. Чего бы вы не узнали, а защищать диссертацию по княжеству Ринх вы у меня не будете. Да, я раньше был гораздо более смелым человеком. По той причине, главным образом, что еще и гораздо более глупым. Да, я отбыл два года на рудниках Цереры. И правильно. Правильно меня тогда отправили на каторгу. По делу отправили. Счастлив, что потом восстановили в научном звании, вернули степень и прежнюю должность. Претензий не имею. Ни малейших. Всего доброго.
Что вам еще?
Ни при каких обстоятельствах.
Просто не будете у меня писать, да и все тут.
Нет, не обязан.
Я отлично понимаю, сколько времени вы потратили, и уверен, что у вас были шансы потратить его на что-нибудь более здравое.
Ну и что?
Вы не знаете, чего хотите коснуться. И… просто нет.
Нет.
Нет.
Что ж, поищите.
Извольте! Обратитесь к профессору Александропулосу, пожалуйста! Он был на Марсе последний раз восемь лет назад, а сейчас уже и поездки той не помнит — до такой степени скрутил его склероз. Нехорошо выдавать маленькие тайны коллег, но в конце концов вы и там напрасно потратите время.
Браннер никогда ничего не знал. Это прекрасный, удивительный популяризатор, но, знаете, он просто не по тому делу.
Токарев знает даже меньше Браннера. И он даже не популяризатор.
Антонов неделю назад скончался. Не знали? Мир праху его. Настоящий был ученый, и человек прекрасный. Экономику эпохи Дуд никто не знал лучше него. Это я вам как профессионал говорю.
Что? Трескин? Чудесно. Идите. Идите к нему! Прекрасно. Восхитительно. Час назад он связывался со мной и пытался с моей помощью понять невероятно простое и ясное место в манускрипте эпохи Дон. Эпохи Дон, барышня! Вам это что-нибудь говорит? Полуустав Экватор-1, чистовик, стандарт. Вы понимаете, что надо было доктору Трескину не учить марсианскую палеографию со студенческой скамьи, чтобы не прочитать экваториальный полуустав эпохи Дон? А? Я вас спрашиваю! Молчите. Лучше молчите. В любом случае, вы можете безо всяких сомнений обратиться к Трескину, уверен, Сергей Сергеич вам не откажет. Он не столь желчное создание, как я. Определенно. И вреда никому не будет. Вот только время свое…
Что?
Что?
Так.