— Азия, — буркнул Тодт, — там верность покупают подарками. Вы не представляете, сколько своих пистолетов и с гравировкой, и с золотой насечкой в свое время просто так раздарила фирма «Маузер». Цех специальный открыли, вот как!
— Пистолеты — это еще куда ни шло, — согласился Шпеер, прихлебывая кофе. — От себя лично могу презентовать еще саблю в алмазах. Но даже паршивой танкетки они от меня не получат.
— Но фюрер настаивает…
— Фюреру надо объяснить, что есть вещи, которые выше его гения. Сейчас он в упоении оттого, что кавказская нефть наконец-то в его руках. Но мне докладывают, что пройдет не меньше девяти месяцев, прежде чем мы сможем начать выкачивать оттуда топливо. Но топливо мало добыть, его еще нужно оттуда вывезти. И вот тут-то и встает очень серьезный вопрос — как? Трубопроводов через Кавказ к берегу Черного моря пока что не существует. Но даже если мы и успеем за это время построить хотя бы один, нам просто не хватит танкеров, чтобы возить ее вдоль побережья Турции и дальше вверх по Дунаю. Мы можем транспортировать нефть из Мосула по железной дороге. Это хуже, но даже такой вариант неосуществим, поскольку Мосул все еще в руках англичан, и я почему-то уверен, что ни наш доблестный Гудериан, ни турки ни сейчас, ни будущей весной не смогут его у них отбить. Либо мы опять получим взорванные и подожженные скважины…
— Да, это проблема, — согласился с ним Тодт.
Генерал Вальтер Модель, только что сменивший генерала Гота на посту командующего 3-й танковой армией, только что закончил говорить по прямому проводу с фельдмаршалом фон Браухичем в Лётцене. Браухич интересовался тем, когда он, Модель, возьмет Вологду, т. е. сделает то, чего не сумел сделать Гот.
— Фюрер очень встревожен очевидным отсутствием прогресса на вашем участке, генерал.
— Я не могу вам сообщить ничего определенного. Новые двигатели для танков все еще не прибыли, хотя были заказаны еще в августе, и, похоже, никто даже не знает, где они. Топлива тоже не хватает, а русские дерутся за каждый квадратный метр земли так, как будто это их последняя земля. Причем разведка отмечает, что в последние дни к ним опять подошли подкрепления.
— Фюрер вряд ли будет обрадован, услышав такой пессимистический ответ.
— Я уверен, что фюрер предпочел бы знать правду…
— Конечно, — ответил ему Браухич. — Однако могу сказать, что фюрер очень недоволен создавшимся положением. В тылу у вас продолжает сражаться Ленинград, а теперь еще в самый канун осенней распутицы вы сообщаете мне о том, что вы не можете взять Вологду до наступления зимы. А что будет, когда пойдут дожди, а после ударят морозы? Постарайтесь преодолеть все ваши трудности как можно скорее, что, между прочим, и в ваших интересах, герр генерал…
Теперь Модель сидел и по этому же телефону отдавал приказ за приказом. И он еще не знал, что в британских портах уже формируется новый конвой, который должен будет доставить в Архангельск 320 танков «Матильда» и «Валентайн», а также полный комплект запчастей к ним. В конвой входили и танкеры с высококачественным авиационным бензином для новых американских бомбардировщиков А-20, отправленных сюда же из Галифакса.
Вместо этого адъютант сообщил ему, что прибыл эшелон, доставивший 20 новых танков Pz.IV с длинноствольными 75-мм орудиями, превосходящими по своим характеристикам 7б-мм орудия советского танка Т-34. «С паршивой овцы хоть шерсти клок», — вспомнилась генералу забавная русская пословица, и он тяжело вздохнул.
В Багдаде фельдмаршалу Александеру на стол легла сводка боевых действий за 13 сентября.
— А еще, — доложил ему адъютант, — наше бюро особых операций размножило и распространяет среди арабов сделанные на арабском переводы речей Гитлерa. Пусть почитают, что согласно его расовой теории в нацистской иерархии они стоят выше только лишь евреев и обезьян. Надеюсь, что это заставит их задуматься…
— А как много арабов умеют читать? — спросил его Александер.
Куда менее уверенно чувствовал себя в это время Хайнц Гудериан в своем штабе в Тебризе. В его распоряжении не было ни топлива, ни боеприпасов, ни свежих соединений. Силы его авиации были на исходе. Горные перевалы контролировались курдами.
Зато на столе его ждал приказ ОКХ из Лётцена: «Немедленно начать наступление на Керманшах, чтобы прервать вражеские коммуникации по дороге Тегеран — Багдад». «Откуда у меня могут быть силы для наступления? — подумал Гудериан. — Там что, все с ума посходили? И о каких дорогах здесь вообще может идти речь?»
Он вспомнил недавно услышанный им рассказ шофера из транспортной колонны, коротавшего с молодыми солдатами вечер у костра. Генерал тогда подошел к ним совсем близко, но в темноте его не узнали, и он услышал для себя немало интересного.
— Здесь, в пустыне, — рассказывал водитель, — летом так жарко, что приходится ездить в одних трусах, но все равно ощущение такое, словно тебя засунули в раскаленную печь. Там, где камни, — еще ничего, ездить можно. Но там, где пески, — это сущее божье наказанье. Все барханы похожи один на другой, дорогу постоянно заносит, поэтому приходится полагаться не столько на карту, сколько на компас. Хотя случается, что и он врет из-за сильных магнитов, с которыми мы все ездим. Получается, что и так, и этак, а все равно плохо.
— А зачем же вам тогда магнит? — удивился какой-то солдат.
— Да без него в песках никуда, — заметил ему водитель. — Песок такой сухой и сыпучий, что если не дай бог что-то у тебя сломалось, а ты чинишь машину и уронишь в него деталь, то можно считать, что она в нем просто потонет. Только с помощью магнита ее и отыщешь, а так без него никаких запасных частей не напасешься. Правда, как-то Макс Вернер уронил в песок пробку от радиатора, да еще и наступил на нее. Полез водить по песку магнитом, а ему оттуда как выскочит закованная в цепь рука со скрюченными пальцами, ну он тут же в обморок и хлопнулся. Хорошо еще, что мы были неподалеку и пришли ему на помощь. Между прочим, там в песке оказалась самая настоящая высохшая мумия, да еще в цепях. И я этому совсем не удивляюсь… Как-то раз мы попали в песчаную бурю и гнали так, как если бы за нами летели «Спитфайры». Это надо видеть, ребята, да-а, видеть!
— Ну, а еще что? — продолжал расспрашивать шофера новобранец. — Какие вам еще довелось пережить приключения?
— Приключения? Ну я бы не сказал, что это приключения, парень. Здесь война, а не игра в индейцев. Вот еду я, к примеру, вчера. Вижу бархан, а на бархане всадник во всем белом и на верблюде.
— Ну и…
— И… увидел меня, скинул винтовку с плеча и давай палить. Три дырки в капоте, одна в боковом стекле. В меня только чудом не попало.
— А почему же он стрелял?
— Не задавай-ка глупых вопросов. Курд он был, потому и стрелял.
Так Гудериан узнал о целом ряде проблем его водителей, обычно ускользавших от его внимания, однако легче от этого ему не стало. Он и без этого понимал, что вверенные ему солдаты сражаются с полным напряжением сил и если победа не наступает, то виноваты прежде всего не они, а те, кто все это затеял, не обеспечив их в изобилии всем необходимым. Но он понимал это, находясь здесь, среди солдат. Но мог ли он рассчитывать на то, что это же самое понимал еще и фюрер в «Вольфшанце»? Решив выяснить все раз и навсегда, Гудериан полегел в «Вольфшанце» лично, однако застал там фюрера в ярости. Он кричал, брызгал слюной и ломал мебель, не стесняясь ничьего присутствия. На Гудериана он просто наорал и отрешил его от должности. Роммеля в тот день от отставки спасло его отсутствие: он выводил остатки своих разбитых войск на линию Суэцкого канала. И… кто-то же должен был выполнить эту его работу?
Фельдмаршал Роммель прибыл в Александрию поздним вечером 13 сентября. Здание, которое было отведено для его штаба, было окружено солдатами СС, и здесь же в гробу лежал мертвый Адольф Айхман. Фельдмаршал отдал жертве теракта последнее «прости» и тут же поднялся к себе в кабинет. Его порученец здесь, в Александрии, полковник Розеншталь начал докладывать:
— Они арестовали приблизительно четыреста человек в районе квартала, где было совершено убийство, вывезли всех за город и там расстреляли из пулеметов. Во всех мечетях города стоит стон и плач. Бродячие дервиши открыто призывают убивать всех гяуров, то есть нас, и грозят возвращением англичан, которые почему-то к неверным не причисляются…
— Они поймали убийцу?
— Конечно, нет. Большинство расстрелянных — это женщины и дети. Мужчины были на работе. Я даже думаю, что стрелявший был никакой не араб, а еврей. Но для СС все местные жители абсолютно одинаковы.
— Сделаем так, — прервал его Роммель, — немедленно, я повторяю, немедленно, следует арестовать здешнего начальника СС гауптштурмфюрера Ханке. В Берлин нужно будет сообщить, что он превысил свои полномочия и что если бы мы этого не сделали, то против нас завтра же восстали бы все арабы Ближнего Востока. Пускай СС имеют в виду, что они не имеют права проводить здесь подобные акции без моего разрешения… Постарайтесь изложить все так, чтобы фюрер все это понял и поддержал мою точку зрения. А я потом подпишу все, что вы там напишете.
Адольф Гитлер получил депешу от Роммеля на следующий день. Однако Гиммлер узнал обо всем случившемся еще накануне и был просто в бешенстве от того, что какой-то там выскочка-фельдмаршал, кстати, так и не сумевший взять Иерусалим, позволяет себе столь откровенно не считаться с СС, а значит, и с ним — Генрихом Гиммлером. Он переговорил об этом с фюрером, и тот, хотя и выслушал его внешне очень спокойно и ничего не сказал по поводу убийства Айхмана, тут же распорядился вызвать к нему фон Браухича.
Фельдмаршал прибыл спустя час. Он ничего не знал об убийстве Айхмана и был несколько удивлен таким поспешным вызовом к фюреру.
Тот встретил его, стоя у огромной, во всю стену, карты военных действий.
— Дивизия СС «Тотенкопф» должна быть немедленно отправлена в Египет, — сказал Гитлер Браухичу и, как если бы тот уже сказал «да», добавил: — Как скоро это можно будет осуществить?
Случись все это до разговора с Моделем, Браухич, возможно, и не стал бы возражать фюреру, а постарался сразу назвать конкретное число, после чего всю остальную работу поручил бы Гальдеру. Но сейчас его раздражала буквально каждая мелочь, вернее — зависимость собственного положения от самых разных людей, включая, например, того же Моделя, да и фюрера тоже. Поэтому он, не подумав, начал возражать:
— Дивизия «Тотенкопф» крайне необходима для предстоящего наступления в районе Вологды. Сил сейчас явно недостаточно, поэтому мы не сможем отправить ее в Египет.
Гитлер молниеносно пришел в бешенство:
— Все, что вы мне сейчас говорите, это одни оправдания. «У нас нехватка сил!» — вот что вы твердите мне постоянно. Нехватка топлива, нехватка боеприпасов. Нехватка всего. Это вся информация, что я получаю от генералов. «Мы не можем сделать это». Вы не можете захватить Вологду, вы не можете захватить Иерусалим. Перед этим я получил сообщение от генерала Гудериана, что он не может взять Багдад. И почему вы не можете сделать этого? Я скажу вам почему. Вы испытываете недостаток желания. Это — трусость, вот что это значит. И вы скрываете эту трусость за устаревшими стратегическими идеями. Если бы вы следовали всем моим приказам, мы были бы на Кавказе уже полгода назад, и не было бы ни одной из нынешних проблем.
Гитлер сделал паузу, чтобы набрать воздух. Браухич ждал, что он опять будет кричать. Но, к его удивлению, фюрер теперь говорил спокойно, почти дружественным ТОНОМ:
— Это большая ответственность. Я понимаю это. Вы устали и больше не способны исполнять свои обязанности. В чем мы нуждаемся теперь, так это в безжалостном следовании национал-социалистическим принципам, а не профессиональным способностям, которые были изучены в академиях. Я — единственный, кто может командовать армией в этой манере, так что я освобождаю вас от командования.
— Как вы пожелаете, мой фюрер, — ответил фон Браухич и чеканным строевым шагом покинул его кабинет.
Бункер Черчилля был расположен в самом центре Лондона посреди респектабельной Кинг Чарльз-стрит. «Отсюда я буду управлять войной!» — заявил Черчилль в мае 1939 года, и все эти годы именно так и было, хотя случалось, что он отсюда и уезжал. Довольно скромное жилище премьер-министра — комната № б5А, где была его спальня и личный кабинет, соседствовало со святая святых этого подземного штаба — «комнатой карт».
В самый разгар войны — в конце 1941 года — комендант бункера увидел серьезную опасность в мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. При попадании бомбы она могла бы завалить выход из комнаты карт. Поэтому было решено срочно перестроить убежище: смежную комнату залили бетоном до потолка, оставив тоннельный проход на случай завала.
Впрочем, по сравнению с бункером Гитлера или подземными апартаментами Сталина в Куйбышеве, «war room»[12] британского премьера была укреплена совсем слабо и не выдержала бы попадания даже 500-килограммового фугаса. Но ставка в данном случае делалась вовсе не на толщину перекрытий, а на мастерство зенитчиков и на количество защищающих город истребителей «Спитфайр».
12 сентября сюда прибыл маршал авиации, чтобы решить несколько важных вопросов относительно войны в Бирме. Черчилль принял его вполне по-домашнему — в роскошном зеленом, вышитом золотом, халате и с неизменной сигарой в зубах. Маршал знал, что Черчилль сплошь и рядом работает по ночам, лежа в постели, причем держит под кроватью фаянсовый ночной горшок, чтобы лишний раз никуда не выходить из комнаты, полной сверхсекретных бумаг.