Его лечат уже полгода и комиссуют. Как только - так сразу.
Слова военкома стали фактом - лечат! - и потому сифилитик счастлив до ушей.
Завершает панораму мук душевнобольной солдат, которого никак не могут признать душевнобольным. Считают, что это злостный симулянт, который, имитируя шизофрению, пытается уклониться от армии. За попытку уклонения он и попал в дисбат, - пожаловался в медсанчасти на боли в легких, попал в госпиталь, где и наклеил перед рентгеном на грудь рыбью чешую, чтобы имитировать туберкулезные каверны в легких. Но наклеил с такой густотой идиотизма, что вышел за пределы необходимого.
Сначала рентгенолог решил, что его аппарат вдруг спятил, у солдата в сердце красовались две дырки, но, осмотрев больного, обнаружил на коже наклеенную чешую. Остальное известно, рапорт, изгнание из госпиталя, суд и дисбат.
В лагере солдат пытался пробить напильником себе кисть руки, о чем попросил товарища, потому что у самого не хватило духу бить железом по мясу. Товарищ отказался участвовать в идиотском поступке, за который сам получил бы второй срок, и затея дурачка стала известна.
Солдат стоял передо мной навытяжку и глядел с таким прилежанием Швейка, что его идиотизм не мог не броситься в глаза.
На мой вопрос, зачем он хотел искалечить руку, солдат сказал, что собирался послать напильник посылкой любимой девушке как знак прочной любви. И добавил, что и без руки готов был выполнять до конца воинский долг.
С одной стороны, это могла быть продуманная издевка, и все же... все же... мне показалось, что он, конечно, больной. Он из тех психопатов, которые играют в войну с азартом оловянных солдатиков. Я однажды видел уже эти круглые глаза суматошного идиотизма на лице Коли-Бешеного.
Так звали одного душевнобольного из моего детства в Перми.
Он был из контуженных фронтовиков.
Коле-Бешеному было лет сорок пять-пятьдесят, неопрятный заросший до глаз щетиной толстяк в замызганной солдатской шинели спятил на том, что война все еще продолжается.
Плутая по улицам вокруг нашей школы, он вдруг кидался на землю, как при внезапном обстреле, и начинал перекатываться, увертываясь от пуль. Перекатываться и, свистя шипом змеи, отстреливаться из пистолета. Приставив к глазам указательный палец и целясь в незримую мушку, он давил на курок и всхлипывал: паф! паф! Или вдруг кидал из-за угла трансформаторной будки кирпич (гранату) - бам! - и убегал опрометью, чтобы не угодить под осколки.
У него была только одна мирная блажь: сев в переполненный трамвай, Коля принимался щипать женщин за ляжки. Скоро бабы поднимали ор. Тогда он истошно кричал в трамвае: хенде хох! Кондукторша боялась припадочного и звала на помощь вагоновожатого. Трамвай останавливался. Тогда, приставив палец к виску ненавистного вагоновожатого, которого принимал из-за формы за фрица, Коля Бешеный начинал мелко-мелко палить, брызгая слюной в лицо: пиф! пиф! И посвистывал, изображая свист пуль. Вагоновожатый выталкивал идиота наружу. Оказавшись вне укрытия, он тут же скатывался в канаву и долго отстреливался от фашистов...
Изнуренный сумасшествием перманентного городского боя, Коля успокаивался только к вечеру, когда дремал на своей любимой скамейке у кинотеатра "Победа", подняв воротник шинели и держа начеку два указательных пальца над сжатыми кулаками, дремал, пока за ним не приходила то ли мать, то ли сестра.
Говорят, что его убила шпана, убила, шутя, как в знаменитом анекдоте про психопата стеклянная задница.
Бросили под ноги Коле учебную лимонку и крикнули в три глотки: Колян, ложись! Он упал на гранату и умер от разрыва сердца. Сумасшедший фронтовик знал, что в таких положениях спасения нет. Пнули в задницу психа ботинком. Тот вскрикнул во весь голос "дзынь" и умер.
Точно такие же глаза психопатического усердия были у солдатика, который хотел служить до конца призыва даже с искалеченной кистью.
Он, конечно же, был невменяем.
В зоне было несколько почти совершенно слепых солдат, а недержанием мочи страдали десятки, еще десяток мучались от плоскостопия, надо ли говорить, что по закону все они не подлежали призыву в армию.
Хертогенбос.
Из писем Гильома Ворагинского кардиналу ордена Святого Доминика, главе Совета инквизиции Лоренцо Барбелли в Рим:
Мой кардинал, во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Подмастерье Босха Ян Масс сообщил, что однажды мастер разложил на столе: щипцы, пауков с паутиной, грибы, колючки, высыпал горсть засушенных насекомых, драгоценности, добавил горсть земли и кувшин с водой и спросил, что здесь создано Богом.
Ученики отвечали, что Бог создал воду и землю.
А что сделал дьявол?
Ученики отвечали, что лукавый создал насекомых, щипцы, колючки, зеркало и драгоценности.
А что создано человеком?
Один, подумав, сказал, что стол делал столяр, а горшок - горшечник и этот стол и горшок, конечно же, дело рук человеческих.
Нет, возразил Босх, я спрашиваю, что создано человеком, а не сколочено или слеплено на гончарном круге. Дерево и землю создал Творец, и стол и горшок всего лишь последствие высшего творения.
Посмотрите внимательно на этот стол, что здесь от человека?
Ученики молчали.
Неучи! Воскликнул Босх, ваши тени на столе - вот, что посильно человеку. Тень - творение человека! Все остальное от Бога или дело дьявольских рук. Четыре последние вещи должен знать каждый человек: Смерть, Воскресение, Страшный Суд и последнюю смерть после Суда. И выгнал всех взашей из комнаты.
Такое умаление человека, мой кардинал (пишет Гильом Ворагинский), следствие чудовищной гордыни. А гордыня - первый из семи смертных грехов.
Когда мы увидим Босха с зеленой свечой в руке?
(Я пишу эту страничку в Клинике неврозов на Шаболовке. У меня отдельный бокс. Сквознячок лекарств из-под двери подгоняет бумажный кораблик.)
Бишкиль.
Я возвращаюсь в свой домик из медсанчасти через КПП контрольно-пропускной пункт, - тут у забора всегда либо томится от зноя, либо мокнет под дождем, либо мерзнет - как сегодня - стайка изнеможенных баб, реже отцов. Это несчастные матери заключенных солдат привезли из дома гостинцы, письма от девушек, кисеты с махоркой, сигареты (не больше десяти пачек в одни руки). В обязанности дежурного офицера входит досмотр этих жалких даров. Например, в поисках наркотиков можно раскрошить все сигареты или проткнуть в поисках денег спицей пирожки с капустой или грибами, приказать распороть вязаные варежки, чтобы прощупать швы... способов расправиться с посылкой и унизить униженного один миллион.
При виде идущего офицера бабы смолкают.
Кто-то смотрит с мольбой пощадить родное дитя, кто-то с глухой неприязнью, чаще всего взгляд исполнен бесконечной усталости.
Кто пожалеет этих баб и этот народ батраков жалостью ХIХ века? - думаю я сейчас и тогда.
Где кисть, которая плача кинется рисовать "Прачек" Архипова или тройку детей, тянущих вдоль монастырской стены обледеневшую бочку воды на салазках? Где "Кочегар" или "Смерть переселенца"? Где несчастный мальчик на пороге школы в рваных лаптях кисти страдающего за бедноту Богданова-Бельского? Где столовые для голодных, которые построил граф Толстой, где лечебницы, открытые на деньги нового Чехова? После смерти Чехова осталось сорок верст дорог, мощенных на его деньги. Где бескорыстие Марии Савиной, которая на свои кровные воздвигла петербургский Савинский корпус, убежище для старых актеров, чтобы они не умерли с голоду? (Кстати, мой роскошный готический Пермский университет был ночлежкой, которую отстроил для нищих пароходчик Мешков и затем передал для нужд просвещения...) Кто напишет зеков за решеткой вагона, тех, которые крошат краюшку хлеба голубям на перроне, с сочувствием Ярошенко? "Всюду жизнь"?
Наконец, почему ты сам спятил на Босхе и Джойсе, лейтенант?
Один твой дед - алтайский шахтер, другой - уральский крестьянин.
Увы, увы, сочувствие народу-богоносцу осталось за чертой позапрошлого века, история слишком буквально исполнила народные чаяния равенства и справедливости.
Оказалось, например, что из равенства не вырастает полноценной культуры, чья почва как раз неравенство и даже несправедливость.
Одним словом, к семидесятым годам века уже прошлого народ-богоносец давно вышел из моды.
Вот образчик письма, которое я писал в те дни из дисбата.
Избранные места из переписки с друзьями.
"Леня, здравствуй, вот тебе три цитаты, над которыми я сейчас размышляю и хочу, чтоб и ты приобщился: