(Если читатель думает, что автор перегибает, подчеркиваю полную точность идиотической картины.)
Но вернемся к бегущему зайцем петушку.
Грудин вбегает на КПП и признается в том, что нечаянно пристрелил Джерри, у него отнимают винтовку и тут же прячут беглеца в шкаф караула.
Охальчук врывается на КПП - поздно! Где он, суки! Дежурный офицер требует, чтобы полковник немедленно покинул расположение чужого батальона. Отодвинув офицерика, Охальчук хватает телефонную трубку на пульте, тот возмущенно требует убрать руки и получает в глаз кулаком, а полковник ревом в трубку поднимает по тревоге роту охраны дисбата и требует прислать свободных от службы солдат молнией к вражеской части.
Чем бы эта война закончилась, неизвестно, если бы не зять Охальчука, который - повторяю - примчал к Бате на мотоцикле с депешей: Джерри жив, но сильно ранен.
Только мне было не до смеха.
Теперь весь зрачок анекдота переместился на спаниеля.
Хертогенбос.
Крестьяне из деревушки Мундинген под городом случайно нашли на дороге рака. Откуда он взялся, никому не известно, потому что в той местности раков не водится. Испуганно окружив рака, они увидели, что чудище к тому же не идет вперед, а пятится назад, и не понимали, что это за зверь. Тогда, кинувшись в деревню, они колокольным набатом созвали всех и стали совещаться о том, что это такое, но все без толку. Наконец все обратились к портному, который побывал некогда в чужих краях. Озадаченный портной сказал, что, по его мнению, это либо олень, либо голубь. Но крестьяне ему не поверили - у рака не было ни рогов, ни крыльев. Тогда портной сказал, что это наверняка саламандра. Тогда простофили взяли с собой вилы и камни и, боясь подойти ближе, закидали неизвестного зверя каменьями, а место его смерти обнесли валом и высоким частоколом, чтобы ни люди, ни скот не погибли от заразы.
Бишкиль.
Три дня спустя первый слабый луч солнца прорезал египетскую тьму над батальоном, пронесся робкий слух, что Джерри пошел на поправку.
Кольцо блокады вокруг вражеской части ослабили, но Грудину передали, чтобы он и носа не показывал в военном городке. Тогда несчастного срочно отправляют в отпуск и тишком отвозят ночью в Челябинск, причем первые полчаса езды лейтенанта прячут в багажнике "Москвича".
Пора и мне везти дело о Джерри в Челябинск.
Что ж, еду в прокуратуру с тощей папочкой черного юмора.
В папке постановление о возбуждении дела, пространное объяснение Грудина, объяснительные записки свидетелей, справка из медсанчасти о "перевозбужденном младенце". Протокол осмотра места происшествия. И мое резюме с вопросом о целесообразности следствия.
Вхожу в кабинет военпрокурора.
Докладываю полковнику Парнову о том, что расследую уголовное дело, возбужденное Охальчуком против лейтенанта Грудина, который то-то и то-то...
Стараюсь быть убедительным.
Он что, рехнулся? Не верит ушам полковник, с недоверием заглядывая в дело.
Впервые прокурор забыл предложить мне сесть.
Может быть, он нарезался? Только не врите.
Он был абсолютно трезв. Просто любит собак.
Оружие изъяли? Машинально ловит нить логики в паутине абсурда прокурор.
Нет, постановление об изъятии не подписано, Охальчук у ветеринаров.
А что за пес такой? Пытается понять бредятину прокурор, слепо листая папку. От растерянности он даже забыл надеть очки.
Джерри, товарищ полковник, рыжий ирландский спаниель. Хорош в охоте на уток.
Отставить! Хватит смеяться! У вас не дисциплинарный батальон, а балаган! Если я позвоню командующему округа, он в миг снимет Охальчука с должности! Это черт знает что! Бред сивой кобылы!
Пес пошел на поправку. Может быть, все обойдется.
Прекратите ваши шуточки, товарищ лейтенант. Вы думаете, в армии одни идиоты?
Полковник в гневе хватает трубку: коммутатор, срочно соедините меня с командующим!
Бред уже заливает пожарной пеной Олимп.
Что... в Москве? Кто его замещает? Нет, спасибо.
Парнов бросает трубку и берет себя в руки.
Дело к производству я у вас не приму!
Он брезгливо отстраняет папку на край стола.
Сообщите Охальчуку, что прокуратура не клуб собаководов!
Ступайте!
Когда я возвращаюсь в Бишкиль, над батальоном уже показался краешек солнца.
Джерри завтра выписывают! Счастливо сообщает мне подвыпивший штабист, как только я схожу на станции с поезда.
Ага, ледник начинает пятиться - штаб потихоньку приходит в себя.
У пивной палатки на станции гудит кучка офицеров дисбата, все боятся поверить в хорошие новости.
Короче, до выздоровления Джерри я не знал истинного смысла слова "ликовать"...
Повальная пьянка бушевала несколько суток, Охальчук вынес Джерри на руках из джипа, спаниель облизывал сырые щеки хозяина, повара на радостях испекли весенний кулич, даже в зоне отменили рабочие дни и позволили солдатам позагорать, а расконвоированным разрешили купаться в карьере, затопленном чистой водой.
Кстати, расконвоированные, то есть те солдаты, которые пользуются абсолютным доверием офицеров и выходят из зоны, - сплошь убийцы, и все как один шоферы, из числа тех несчастных ребят, которые задавили во время учений на ночном перегоне какого-нибудь спящего посреди шоссе алкаша. Мой опыт зоны таков - лишь убийцам можно было довериться.
Я пытаюсь дождаться, когда полковник Охальчук протрезвеет, чтобы поведать горькую правду о фиаско с делом Грудина, но пиршество явно затягивается. Неожиданно меня выручает капитан Самсоньев, он легко берет со стола дурацкое дело и возвращается через десять минут с разорванной папкой, - я еще раз дивлюсь про себя силе полковника: одним махом разорвать дело толщиной все-таки страниц на двадцать, закованное в твердую папку, о, для этого нужна страсть.
Вот, лейтенант, дело закрыто, смеется капитан госбезопасности, показывая две половинки луны и кидая куски в корзину.
А затем проницательно замечает:
Поверьте, лет через двадцать вы будете вспоминать лагерь как подарок судьбы.
Положение во гроб: юноша с черепом старика