— И вот, стоим мы на плацу, а комбат говорит, «готовь сани летом»! А я сразу струхнул, сани-то со склада я уже спер! А он все продолжает, мол путешествие начинается с первого шага и…
Валентина мало интересовали шаги какого-то давно мертвого комбата. Все что его сейчас занимало, — бочка с чаем в левой лапе и неизвестно откуда взявшаяся тоска в сердце. Впрочем, дракон не был точно уверен в наличии у себя такого важного органа. Он нехотя взглянул на разговорившегося прапорщика, который сейчас явно перегибал с горячительными напитками. Морщинистое лицо мужчины было красным от многочисленной выпивки. Дракон понимал, что разведенный спирт и неинтересные истории из прежней жизни, — всего лишь ритуал покаяния. Прапорщик всем своим видом старался показать, что отнюдь не рад смерти Лукина. Однако дракон ни секунды не обманывался.
«Людям свойственно делать гадости, а потом до-о-олго себя терзать. Чтобы затем все повторить.» — с ноткой разочарования, напомнил себе Валентин.
С чувством досады, ящер приложился к бочке и продолжая игнорировать слова прапорщика, скучающим взглядом осмотрел свое логово. Почему-то дракон всегда предпочитал именно такие места. Освещенные огнем факелов, с земляными полами и такими же потолками. С тесными тоннелями, легким налетом влажности и главное поглубже под землей.
Валентин полагал, что эта тяга к пещерам досталось ему от далеких предков. Вероятно, его мать спроектировала дракона на основе каких-нибудь подземный рептилий, о которых Валентин даже никогда не слышал. А может, все было проще? — под землей ему просто было не так грустно. Парадокс, но на поверхности дракона охватывало ощущение абсолютной тоски. Один лишь вид бездонного неба давил на Валентина, заставляя его все чаще и чаще вспоминать о своем вечном одиночестве. И лишь солнце да луна останутся ему верными спутниками в этой бесконечно долгой и бесцельной жизни.
«Нет, все-таки все дела в древних ящерках. Из какой-нибудь жабы подземной вывела, наверняка. Вот в тесноту и тянет.» — стараясь прогнать от себя невеселые мысли, дракон снова обратил внимания на прапорщика.
Мужчина закованный в подаренные доспехи, что-то тихонько бубнил себе под нос, то и дело прикладываясь к фляге с выпивкой. Он явно желал «накачаться» до отказа, всеми силами излучая из себя сожаление и чувство раскаяния. И ящер все более и более находил это нелепым. Дракон чувствовал, что прапорщик совсем не переживает о случившемся. Даже наоборот, ящер отчетливо ощущал тихую радость человека. Радость от победы и восторг от жизни от того, что Лукин и Солерия мертвы, а Виталий жив. И что именно он может разыграть сценку горечи и самобичевания, а не они.
— Знаешь… Вот есть звери… — прервал ящер бормотания Тараканова.
— Че? — глухой голос дракона застал прапорщика врасплох.
— Вот есть, например, собаки. И они между собой иногда отношения выясняют. Но только рычат и делают вид, что кусаются. Редко когда их разборки заканчиваются настоящей дракой и травмами. Эквалюционно… Тьфу. Эволюционно, сложилось так, что у этих зверей есть острые зубы и большие когти. Если бы они по настоящему враждовали между собой, то просто вымерли бы. Защитный механизм от внутривидовой агрессии. Это как природные тормоза, понимаешь?
Валентин вовсе не ожидал от человека понимания. Ему было все равно. Просто хотелось говорить. Собственное молчание становилось уже невмоготу.
— А у людей нет ни когтей ни клыков…
— И че? — пожал плечами Тараканов и вновь приложился к фляге.
Валентин ощущал раздражение человека. Виталий обижался и злился, что гигант, вместо того, чтобы утешать его, начал разговор на отстраненные темы.
— И ничего. Механизмов у вас защитных нет. — пожал плечами ящер.
Прапорщик разочарованно вздохнул, но протестовать не решился. Проглотив очередную порцию выпивки, он деланно покачал головой:
— А, совсем склероз закусал. Что твоя бл… Бл… Блоха, блять. — борясь с тошнотой, ворчал мужчина. — Я же тебе не рассказывал… Да, не рассказывал! Так слушай…
Глядя на пьяно блеющего Тараканова, дракон с досадой закатил глаза. Не так он себе людей представлял. Совсем не так.
«И что мать в них нашла? Что особенного в этой старой и мелочной букашке? Что выдающегося в его поступках и достижениях? Как таким вообще восхищаться можно? А любить за что? За то что он, не глядя, убивает своих же сородичей, а потом пускает пьяные сопли? Уже пятый раз, а сценарий не меняется. Сейчас надоест меня доставать и он пойдет, найдет какую-нибудь компанию себе подобных и будет им рассказывать, про свои муки совести, да предлагать обменять собранные золотые зубы и сережки, на какую-нибудь зажигалку. Еще и доспех снять забыл…».
Валентин уже привык к чувству постоянного презрения ко всем, но сегодня оно буквально выходило на новый уровень.
«И остальные не лучше. Прапорщик хотя бы на поступок способен. Пусть и часто вместо выполнения конкретного приказа, он норовит залезть в чей-нибудь дом или карман. А потом плачется, что по нему свои же стреляют. Не тому я броню отдал. Не тому…»
— А другие и не лучше. Сидят по своим домикам, да нос наружу показать боятся. И чем они Мане так запали… Эх… — дракон шумно выдохнул и, напрочь позабыв о прапорщике, перевернулся на другой бок, чтобы в очередной раз рассмотреть кучу барахла, сваленную в центре зала.
Книги, шланги, коробки, унитазы, тарелки и швабры. Рептилию ничуть не волновали составляющие этой кучи. Его интересовала общая картина. Да, он видел в этой куче, именно картину. Произведение искусства. Почти такое же, как те, что они давным-давно творили вместе с матерью. Именно она научила его. И каждый раз глядя на эту мешанину из мусора, Валя видел что-то новое. Новую сценку, вырисовывающуюся из мешанины хаоса. Эта куча хлама, как говорила его мать, неплохо отражала устройство мира. Такой же набор случайностей, выстраивающийся в взаимозависимое нечто. Убери ту сковороду и самовар разобьет чайный сервиз, — переставь огнетушитель и газовая плита рухнет. Тронь хоть что-то и картина уже никогда не будет прежней. Так же и в жизни.
Раньше Валентин боялся вмешиваться в происходящее вокруг. Отчасти, из-за просьбы матери, отчасти, из-за нежелания все разрушить. Но века сменялись тысячелетиями, поколения переходили одно в другое, а картина не менялась. Мир оставался все таким же и жизнь в нем не менялась. Менялись лишь детали. Если, во времена молодости дракона, в небе парили автономные стальные крепости, сыпавшие бомбы на руины давно уничтоженных городов, то сейчас в голубой синеве летают разноцветные птицы да белые облака. Но для ящера ничего не изменилось. Мир как был пустым тогда, так и остается им сейчас. С момента смерти Александры ничего не менялось. Все такое же гнетущее чувство одиночества.
У дракона не было и не могло быть ничего общего ни с древними механизмами, ни с юными созданиями. Нельзя общаться по душам с компьютером, так же, как и нельзя быть равным с кем-то, чья жизнь столь мимолетна.
Ни Маня, ни Киса, ни пара ее любимых маленьких принцесс — никто не мог быть кем-то близким. Ни другом, ни врагом. Слишком слабы, слишком погружены в свои мечты и фантазии. Слишком переплелись с миром. "Мане" было предначертано стать заменой давно ушедшим, но он не справился. "Кисе" было велено продолжить дело матери, но и она была не вечна. Принцессы же… Дракону даже и вспоминать про них не хотелось. Столь ничтожными они казались. И хоть у ящера тоже была цель, заданная его матерью, но он не был рожден как орудие. Вероятно, ящер стал единственным ее творением, которое она сделала без цели. Так, просто для себя. Чтобы ей самой не было так одиноко. Но, похоже, она нисколько не задумывалась, что станет с ним, когда она уйдет. Единственное существо во всем мире, пусть и не специально, но предало его. Обрекло на вечное одиночество. И это больно ранило гиганта.
— Хорошо быть богом, конечно. Но очень скучно… — снова вздохнул он, поправляя хвостом верхушку «картины».
Возможно из-за скуки, он и решил наконец помочь Мане. В конце-концов, дракону просто надоело засыпать и просыпаться спустя столетия и не видеть никаких изменений в мире. Всего два раза ему было весело. Когда он помогал подавлять восстание, затеянное Маней и когда разбирался с какой-то странной инопланетной глыбой, что грохнулась неподалеку. Странная такая, как будто два толстых сталактита переплелись меж собой, стремясь вверх. Да еще вся покрытая какими-то неизвестными символами. Валя даже хотел оставить эту глыбу себе, но та начала излучать какие-то непонятные волны, доводя окружающих до самоубийства. Пришлось ее разломать.
Все-таки, Александра прямо сказала, что дракон обязан оберегать мир от всего чужого. Особенно, инопланетного. Правда, кроме глыбы ничего инопланетного и не было.
— Может так хоть повеселее будет. — хмыкнул он, меняя местами ванну и холодильник.
— Да какой там, к ебени матери, веселее?! Я! Из-за меня! Ух… Блять… — крякнул прапорщик, приняв слова дракона на свой счет.
Валентин устало закатил глаза. Тараканов снова завел свою старую шарманку. Каждый раз, как напивался, он начинал рассказывать одну и ту же историю. Про какую горную страну, какой-то хозяйственный взвод в котором он служил на сверхсрочной службе и про то, как какой-то полковник выгнал всех «хозяйственников» на ночной марш, с целью то ли наказать, то ли просто «покачать». В итоге, солдаты во главе с прапорщиком свернули где-то не там, попали куда-то не туда и совсем заблудились. Ночью, посреди заваленных снегом гор. Рация то ли сломалась в походе, то ли не работала изначально и в итоге пришлось использовать сигнальные ракеты. Но первыми на огни откликнулись отнюдь не однополчане. К утру, разведрота смогла отыскать живым лишь одного прапорщика. Остальных, по каким-то «запчастям» вылавливали из ледника.
— Нехристи, ети их мать! Даже у покойников все отрезали. И эт-самое, мужицкое! Отрезали и в рот запихивали… Бесово племя, сраку их на кол, блять… — исступленно сотрясал бронированными кулаками Виталий, не забыв при этом поставить свою чарку на поднос, дабы ненароком не разлить.
Окончание истории наизусть знали все обитатели лесного городка. По крайней мере — из тех кто имел несчастье немного владеть русским языком. Героического и, безусловно, невиновного прапорщика едва не отправили под трибунал, но по какой-то причине ему удалось избежать ответственности. Правда, вопиющая несправедливость все же настигла военнослужащего и за дальнейшие двадцать лет своей честной и образцовой службы он так и не смог подняться выше заместителя начальника склада горюче-смазочных материалов. Впрочем, Тараканов часто путался в своей прежней должности, что наводило окружающих на определенные подозрения. То есть, наводило бы, если бы кому-то было интересно.
Дракон мало что понимал во всем этом. Да и его это не сильно интересовало. Его совсем не волновали события какой-то давно забытой человеческой войны, произошедшей неизвестно сколько тысячелетий назад. Но Виталий продолжал рассказывать свою историю каждый раз, как напьется. А напивался он, как сам говорил, лишь с горя. Дракон полагал, что это своего рода защитный механизм. Способ убедить себя в правильности своих действий. Доказать, что ты, пусть и не идеальный, но все же хороший человек, который пусть и совершает иногда неприглядные поступки, но только для всеобщего блага.
И от такого Валентина передергивало. Лицемерие и вранье самому себе — отнюдь недостойно гордого звания "человека".
— «Гордость — признак дурака, людей посредственного ума — подлость, а человека истинных достоинств — возвышенность чувств, прикрытая внутренней скромностью.» Или как-то так… Не помню. — наморщил ящер чешуйчатый нос, вспоминая прочитанную цитату кого-то из древних полководцев.
Глядя на самозабвенно «кающегося» прапорщика, который даже не обращал внимания на дракона, Валентин подумал, что сделал неправильный выбор. Возможно, стоило приложить больше усилий в разговорах с лейтенантом? Тот, во несмотря на схожесть с прапорщиком, не страдал чрезмерной жалостью к самому себе. Не плакался дракону каждый раз, как ему придется кого-то убить. Не строил из себя невинность. Придурковатый лейтенантик молча тащил свою лямку и не пытался зарывать свои грехи в землю, сея семена собственной гибели.
«Хм, опять какая-то цитата. И я откуда я ее помню?» — снова хмыкнул дракон, отворачиваясь от надоевшего человека.
Валентин опять взглянул на свои «сокровища». Пустая банка из-под консервов покоилась почти что на самой вершине, отчаянно цепляясь за прижимающую ее снарядную гильзу.
— Этого тут не было… — задумался ящер, не обращая внимания на все более и более эмоционального прапорщика.
На самой консервной банке лежала пачка сигарет. И дракон определенно ее туда не клал. А кроме прапорщика и Мани в берлогу никто никогда не заходил.
— Сигареты и банка. Банка и сигареты… — еле слышно шевелил челюстью Валентин, пытаясь осмыслить смысл инсталляции.
И в этот момент что-то произошло. Возможно прапорщик начал слишком громко говорить или Валентин неудачно вздохнул. Или же то был еле уловимый подземный толчок, но инсталляция пришла в движение. Гильза соскользнула с банки, отчего та накренилась и со звоном грохнулась на кухонную раковину. Прокатившись по ней и снеся кучку каких-то карманных косметичек, банка закончила свой путь на земле, издав невнятный хлопок.
«Да быть того не может!» — пронеслось в голове у Валентина.
От волнения, дракон нервно сглотнул, жадно ловя взглядом каждую упавшую деталь. Еще от матери он узнал, что когда-то подобные «инсталляции» использовались для гадания. Будто бы по ним, древние предки могли предсказывать будущее и всякое такое. Или даже влиять на него. Звучало как простая байка. Просто попытка нагнать мистики, дабы придать изюминку этому жанру искусства.
Но сейчас Валентин смотрел на помятую консервную банку и ворох разбитых старых косметичек. Облизнув длинным, раздвоенным, языком свои губы, он аккуратно отодвинул банку в сторону. В земле виднелись осколки лопнувшей зажигалки. А загадочная пачка сигарет так и осталась почти на самой вершине, спокойно переехав с банки на лежащую гильзу.
Дракон обернулся на мужчину, который уже начал выдавливать из себя слезу, расписывая самодовольство усатого особиста.
— Проверь посты. — коротко скомандовал он, до сих пор пытаясь осознать произошедшее.
«Может это… Эта… Как ее? Деменция? У меня ведь тоже должен быть срок годности, верно ведь? Может я сбрендил?».
— Да проверяли они там уже. Праздник ведь и вообще я тут… — собрался обидеться прапорщик.
— Сейчас же. — все тем же ровным голосом потребовал ящер, собираясь с силами и брезгливо махнул хвостом, отшвырнул кубок с алкоголем подальше от человека.
— Ладно-ладно… «Консерву» сыму и проверю… — запыхтел человек, потянувшись к крепительным узлам черной брони.
— Не снимай, прямо в ней иди.
Прапорщик недовольно уставился на ящера и уже хотел сказать что-то вроде «да ты же сам говорил, никому ее не показывать!», но заметив холодный блеск янтарных глаз гигантской рептилии, осекся. Недовольно поджав губы, мужчина подчинился и, неуверенно поднявшись на заплетающиеся ноги, уже забирался в тоннель, как дракон остановил его:
— Шлем надень, быстро! — не глядя на мужчину, он ткнул огромной лапой в лежащую на земле часть брони.
— Ах ты ж… Ну говорю ж, склероз! Прямо как вошь в подушке, ети ее в пердушку… — заворчал Тараканов, подбирая свой шлем с земли.
Но дракон уже забыл про него. Он продолжал таращится на гору хлама в центре зала, гадая сошел ли он с ума или все это взаправду. Если первое, то ему пора снова ложится спать. Веков так на пять. Если второе…
— Нет, полный идиотизм… — фыркнул ящер, рассматривая лопнувшую зажигалку.
***
— Ну и?! Херли возишься! — не выдержал я и дал солдату слабого пинка.
Пугачев обидчиво скривился, но все же указал правильное направление:
— Ну… Ту… Туда. Да. Да-да, туда потопали! — все более уверенно закивал он, вставая на ноги и отряхиваясь от снега.
— Херня какая-то… — пробубнил я, глядя в указанную сторону.
Если прибор не врет, то наши иностранные гости, за каким-то хером, решили свернуть с дороги и отправится в лес. Причем, уже второй раз, если счетчик не врет, конечно. Или Пугачев. Следы они, что ли, путают? Блин, да их и так нет! Занесло все к едрене-фене. Прохлопали мы следы. Уже часа два как прохлопали.
— Ладно, хер с ним. Ротация, короче. Давай прибор Кабанову. Младший сержант, давай, теперь ты впереди. — скомандовал я.
Рыжий здоровяк послушно обменял Калашников на дозиметр и двинулся в указанную рядовым сторону.
— Блин, до сих пор в ушах трещит. Пиздец, и нахуя я в армию вообще пошел… Товарищ лейтенант, а разрешите вопрос? — обратился Пугачев, когда поравнялся со мной и Арфой.
Я без особо энтузиазма кивнул.
— А нахера вообще все это? Ну, я про армию. В смысле… Блять, ну ведь везде же уже контрактники служат. В нормальных… Ну, в других странах, то есть. — спешно поправился рядовой, заметив мой сердитый взгляд.
Я тут план операции пытаюсь продумать, прикинуть, как нам ласты не склеить, а он херню какую-то спрашивает. Нашел время. Скучно ему что ли?
— Ветку воткнула? — обратился я к малявке, на что та быстро кивнула.
Метки еще эти оставлять… Ох, сколько геморроя-то на меня одного.
— Замполит не объяснял, что ли? — вспомнил я про Пугачева.
— Не, ну… Че там было-то? А! Воспитание, долг родине и… Всякая такая хуйня, короче.
Я тебе дам, хуйня! Вообще уже офигел! Разоткровенничался на мою голову. Хотя — ладно, пусть. Всяко лучше так, чем если он насупившись ходить будет. Я вообще удивлен что он добровольно со мной поперся. Он же на меня говнится постоянно.
— Сам ты хуйня. А это мобилизационный резерв.
— Че?
И еще меня дураком считают!
Я хотел уже отмахнутся, но заметил, что Арфа с интересом навострила уши. Ну да, ее же все человеческое интересует. Страсть у нее такая, узнавать чем люди тысячи лет назад жопы вытирали. И главное верит во все что скажу. Надо бы, кстати, сказать ей, что мы кошками жопы подтирали. Интересно, что она по этому поводу предпримет? А ну да, она же… Ладно, пофиг.
— Война начнется… Началась… Закончилась… Блять, короче! — воскликнул я, пытаясь выкинуть из головы извращенные сценки с участием мурзилки, куска мыла, и офицерской задницы.
В меру своих сил я попытался объяснить двум дуракам, что такое мобилизация и для чего она нужна. Мол, контрактники, это конечно круто, но толку со ста тысяч контрабасов, против пяти миллионов обученных срочников? А десяти? Двадцати? Нет, конечно контрабасы тоже в резерв уходят. Да только их мало. Уж больно дорогое удовольствие — профессиональная армия. Даже у заокеанских братьев бабла на это не особо хватало. А они-то у нас на глобусе самые богатые были.
— Если упрощенно, то мысль такая: те срочники, что служат в конкретное время тупо удерживают фронт, пока резервистов из тех, кто уже отслужил собирают, переобучают, вооружают и всякое такое. Ну, а потом бросок на Ла-манш, хуянш, транш и прочая херня. Ибо солдат будет не миллион, а хуй знает сколько. И все с оружием и техникой. Всякие там «Т-55», «АКМ» и прочая древняя хуйня. Зато много. Нет, дохуища. Такую массу, да еще с оружием специально спроектированным для ядерной войны… Вся эта новомодная электронная херня кончится быстро, а новую уже не произведут, ибо вместо заводов — одни воронки. Короче, дешево и сердито, как говорится. — пожал я плечами, ожидая пока Кабанов натыкается трубочкой куда нужно.
Блин, в сугроб засунул… Хорошо что я их с запасом захватил, а то и этот скоро сломают.
Но прибор, кажется, выдержал все надругательства и Кабанов повел нас дальше по поляне, прямиком в сторону леса. То ли вечнозеленого, то ли постоянно депрессивного… Не помню как он зовется. Знаю только, что дофига большой и аж до грифонов идет. Или до минотавров? Совсем с памятью туго. Надо было карту захватить — совсем туплю.
— Фигня какая-то! Вечно на всем экономят, блин. А мог бы дома сидеть, в универе учится. Девчонку… А, не важно. — Пугачев с явной досадой подвел итог моим словам.
— Не фигня, а Родиной гордись, пидор! Экономия ему не нравится, ишь какой, вы посмотрите! Немцы вон, не особо экономили. Чем закончили? Вот и не пизди… Хотя. Какая уже разница.
— Ну да. Теперь уж никакой.
— Ладно, не скули. Если хочешь, я тебе новую Россию забабахаю. Только чур я президент. А что, захапаем себе островок и будем там каких-нибудь грифонов строить. Или коров этих припашем. Заживем, а?
— Нет уж, спасибо. Я Фелерией обойдусь. — кисло отозвался рядовой, затягиваясь сигаретой.
— Ну ладно, хуй с ней, с Россией, давай свою Фелерию построим. Я, короче, белой краской обольюсь и хвост приклею, буду как принцесса, а ты…
— Да-да, а я буду главным говночистом, знаем, проходили. — кисло отозвался он, не впечатлившись моим юмором. — А знаете, я вот что подумал. Вот нас четверо, да? — снова заговорил Пугачев.
Дождавшись согласных кивков от меня и Арфы, он продолжил:
— Вот она — он ткнул в малявку — волшебница. А он. — кивнул на идущего впереди капрала — Воин. Ну я тогда вор, получаюсь, да? Так вот и все мы идем убивать дракона… Ничего не напоминает? — засмеялся рядовой собственной шутке.
Так, стоп… Воин, вор, маг и я. А я-то кто? Инвалид? Нет такого класса!
— Не понял, а я тогда кто? — не выдержал я.
— Ну как кто… Паладин, хотя не-е-е… Ну тогда вы вор. Вы же у Греммы драгоценности воровали. А я тогда клириком буду. Или чародеем.
— Ага, чародей! Слышь Кабанов, помнишь как этот чародей в патруле кучу себе в штаны наколдовал?
Кабанов послушно кивнул.
— Да ну вас нахер… Не было там кучи! Просто жарко было и вспотело все. Вот пятно и проступило. — начал оправдываться он.
Но судя по тому, что обращался он больше к Арфе, чем ко мне, сахалинская жара тут не причем.
— Да-да, рассказывай. Кудесник, блин.
Но поугарать над Пугачевым я толком не успел. Мы уже дошли до первых деревьев, когда Кабанов прервался от замеров и принялся обстукивать ботинки от снега о ближайшее дерево. В этот я заметил еще не заметенную вереницу следов. Я уже хотел порадоваться тому, что прибор не подвел и мой план сработал. Но что-то со следами было не то. Вот чистый ровный снег, а через метр — углубление на пяток сантиметров в форме подошвы.
— Так, тишину поймали и замерли! Куда поперла, стой сказал! — прикрикнул я на мурзилку, хватая ее за воротник и притягивая к себе.
Не отпуская замерзшую лилипутку, я продолжал тупо таращится на следы, пытаясь понять, что именно в моем мозгу кричит об опасности. Засада? А почему именно здесь? А если и здесь, то почему не расстреляли нас еще в поле, где нет никаких укрытий? Нет, не засада. А что тогда?
Блять, вот что-то в памяти шевелится, а что вспомнить не могу…
— Э-э-э… А что случилось-то? — первым нарушил молчание Пугачев.
Я лишь покачал головой и жестом попросил сигарету.
— Был у нас в училище инструктор. То ли инженер, то ли сапер, то ли химик, не помню нифига. Но мужик был конкретно контуженный в прямом и переносном смысле слова. Буквально повернут на всякого рода минах и растяжках. Часами про них пиздеть мог. Как ставить, как маскировать, ну и как выявлять, само собой. Параноиком был лютым, везде ему фугасы мерещились. — начал я, принимая у рядового сигарету. — Мол, когда он еще в Афгане служил, как-то раз, на его глаза сослуживец посрать присел. Тупо встал на какие-то валуны возле дороги и нагадил между ними. И все бы хорошо, но между камнями оказалась то ли мина, то ли какой самопал… В итоге падающее дерьмо то ли замкнуло контакты, то ударило своей массой на весы — не важно. Важно, что взрывной волной и осколками солдатику оторвало все причиндалы к чертовой матери. И, видимо, с тех пор, инструктора и самого «замкнуло».
Я затянулся пару раз и подошел чуть ближе к следам, чтобы осмотреться.
— Помню, какой-то приколист когда в канцелярке убирался, ему в ящик стола «растяжку» ради прикола сунул. Тупо петарда и черкашик от спичечного коробка. Откроешь ящик, а она и бахнет. Так этот ебанат ее нашел! Он, оказывается, каждый раз свой стол на предмет таких вот «приколов» проверял. Он вообще все проверял. Возможно, что даже в пизду жены заглядывал и щупом тыкал, но не факт. Ну и вздрючил курсантика, само собой… Бедолага до самого выпуска выискивал по всему учебному корпусу муляжи взрывчатки, запрятанные повсюду. Один раз, этот старый маразматик не поленился и аж в анализатор спектра сигнала муляж засунул и нитки из него на полкабинета растянул. И потом дрочил меня в сушилке, за то что я нихера не понял и не обезвредил. Ну, не меня. Курсантика. Того курсанта. Да. Ну вы поняли… Короче не важно! — отмахнулся я, сообразив что спалился с потрохами.
Блин, а к чему я? А-а-а… Вот к чему.
— Если кто не понял, нам гостинцев припасли, еб их мать… — плюнул я, снова затягиваясь чужой сигаретой и указывая на тонкую, едва заметную нитку. — Знакомьтесь, электронный контактный взрыватель. Ставишь мину, а из нее, через полминуты, куча таких лесок вылетает во все стороны. И задень хоть одну — пиздец. Ибо такие херовины, только на что-то мощное лепят. На ПМКашки эту залупу не ставят… Хотя, некоторые можно и не задевать. У них сейсмометры вхуячены. Мда… — закончил я, глядя в озадаченные лица остальных.
Нифига они не поняли. Особенно Арфа. Но все же успели напугаться. Я покачал головой и еще раз взглянул на следы, возле которых, где-то затаился сюрприз.
Одна из лесок шла аккурат через отпечаток подошвы. Как паутинка прямо. Но не блестит. Я бы ее хрен заметил, если бы луна из-за туч не вышла. Просто обратил внимания, что на снегу тоненькая тень колышется — едва заметная. Повезло, можно сказать. Если бы не следы, хрен бы я внимание обратил. Как-то эти иностранцы совсем без фантазии.
Так, что у нас выходит-то? М-м-м… А! Здесь, похоже, немку с французом наконец эскорт встретил. Ну и оставили, на всякий случай, «подарочек», для неугомонных «папарацци». А сюрприз точно дошел до адресата, старательно его украсили, потоптавшись как следует, чтобы следы было хорошо видно.
Блин, а я надеялся что с дураками буду дела иметь. А выходит, что кто-то с военным опытом все же есть. Херово.
— Вот же блядтсво… — чертыхнулся Пугачев, следуя моему примеру и закуривая. — А я бы хуй заметил. И как вам это удается… — смущенно добавил он и я буквально почувствовал, как мой авторитет в глазах остальных подскочил на несколько пунктов.
Примерно, с «бесполезного бомжа» до «рукастого сантехника, который вечно бухой в щи и выглядит как чушка, но все равно полезный». Ну или как-то так.
— Это как сходить посрать. Иногда само выходит, а иногда приходится поднатужиться. — пожал я плечами и тут же хлопнул себя по лбу. — Так, блять! Фонариков никто не взял, я так понимаю? — обратился я к опасливо переглядывавшимся бойцам.
До них, видимо, только сейчас начала доходить вся серьезность ситуации. Ну да, до меня, в общем-то, тоже. Видимо алкоголь выветривается. Господи, какой же я идиот… Устал уже самому себе поражаться.
— Понятно, я тоже долбоеб. — кивнул я, когда оба парня смущенно отвели глаза.
— Эм… Товарищ лейтенант, я могу свет сделать, если нужно. — неуверенно проговорила Арфа, стараясь не встречаться со мной взглядом.
Видимо, до сих пор считает, что я на нее злюсь за Лисина. Пф, хрен там. Да если бы она ему хуй насовсем оторвала, я бы ей прямо сейчас отдался. Ибо заслужила.
Стоп, что она там говорила? А-а-а, магия! Точно, очкарита же такую фигню в том подземном мавзолее проворачивала. Вернее, в тоннеле, но не суть.
— Как Лисси что ли? Ну давай-давай. Только это, не сильно врубай. А то мало-ли, может они… Не важно. Не сильно свети, короче. — я решил, что лучше зря не нервировать ребят и умолчал про возможную засаду.
Маловероятно, праздник же, все-таки. Поленились бы, полдня на снегу и деревьях шкериться. Не вьетнамцы и даже не финны же.
Мурзилка насупилась, услышав имя другой девчушки, но все же послушалась. Спустя несколько мгновений ее глаза начали излучать слабый свет и между ушек зажегся маленький огонек, с каждой секундой, становясь все ярче и ярче.
— Но-но! Пру-у-у! Дальний не врубай. Вот так оставь. Да-да, вот. Все, молодец. — похвалил я малявку, вызывая у нее робкую улыбку.
Делать было нечего и я занял место в голове колонны. За мной шел наш импровизированный «фонарик», а замыкали Кабанов с Пугачевым. Которые принялись беспрестанно пиздеть о том о сем. То ли почуяли, что мне сейчас не до них, то ли языки от нервов зачесались. Впрочем, у них хватало мозгов говорить тихо, так что я не возражал. Один черт снег под ногами хрустит — какая уж тут маскировка! Идем как в турпоходе, блин. Еще и со светом… Ну полный идиотизм. Но какие варианты? Уж лучше под обстрел попасть, чем на мине всей толпой рвануть.
Одно хорошо — в лесу все еще было видно следы. Из-за деревьев, ветер не успевал так быстро заметать их. Да и метель уже прошла, к счастью. Так что мне не приходилось трахать голову с счетчиком радиации.
По прохождению первой сотни метров я перестал корить себя за излишнюю беспечность со светомаскировкой. Ибо растяжки и мины «поперли» как грибы после дождя. Правда, насколько я мог судить, все они были не боевыми, а сигнальными или светошумовыми. Но ставил их явно какой-то долбоеб. Причем — вообще не понимавший, что делает. Вон, сигнальную ракету с растяжкой он в землю воткнул и даже кое-как замаскировал, но чехлом защитным не прикрыл. И как итог — она отсырела к чертовой матери.
Я уже хотел было порадоваться тупости моих вероятных противников, как чуть не напоролся на какой-то датчик. То ли лазерный то ли с фотоэлементами, хрен знает. Скорее всего второе, ибо аккумуляторов или проводов не видно.
Похоже, всякой продвинутой хуйни у них в достатке. Как и раздолбайства. Кто же такие датчики на коре дерева вешает? Еще и изолентой. Она же отвалится может и что тогда? Их обычно на колья ставят, впритык к ветке или стволу, а потом красят или просто в грязи возюкают. Или лучше — саморезы в дерево вгоняют. А еще… Ох, блять!
— Так, на месте, стой! — поднял я здоровую руку и жестам приказал бойцам немедленно дать мне покурить.
— Опять какая-то херня? — спросил рядовой, протягивая мне сигарету и, болезненно морщась, ощупывая замерзшее ухо.
— Шапку носить надо… — буркнул я, чиркая американской зажигалкой. — Херня не херня, а все равно… Смотри.
Я указал здоровой рукой на еле заметную неровность на снегу — прямо возле корней дерева с датчиком. В этом месте, снег лег не по окружности, а как-то слишком ромбовидно. Как будто корень выпирает, но уж больно симметричный.
— Ну-у-у… Камень какой или корень, вроде. — протянул Пугачев краснея то ли от смущения, то ли от холода.
— Мина там. — буркнул я и как следует затянулся.
Мда, теперь понятно почему тут все так через задницу сделано. На психологию рассчитывали. Мол, найдут криво поставленные ловушки и сразу расслабятся, решат что дохуя внимательные. И подорвутся на тех, что устроены по уму. Вот же гадство! Все-таки не все из них идиоты! Как минимум один профессионал у них есть. Коммандос гребанный… И это очень напрягает. Хотя… Может просто совпадение? Может мину просто снегом занесло? Или там и правда корень? Ох, елки… Как же достала эта неопределенность!
— Ладно, Арфа, туши свет. Мы уже на подходе. — мрачно заметил я, докуривая сигарету и бросая ее в снег.
Понять, что мы уже у цели — было просто. То тут, то там валялся мусор. Бычки, пустые банки, обертки от каких-то
шоколадок и прочий хлам, отлично видимый на нетронутом снегу. Но главное — дорога. Совсем рядом, между деревьев впереди, была отчетливо видна утоптанная колея от какого-то транспортного средства. Блин, надеюсь хотя бы танков у этих засранцев нет.