Тьма снова окружала ее, насмехаясь, издеваясь над рвущейся душой Лили.
Лишь несколько дней в его свете, в его любви… и снова мрак. Но теперь… это было не просто страшно…
Весь ее мир погиб в один миг.
Она умирала вслед за ним.
Лилиан рыдала, громко, надрывно, захлебываясь слезами, наплевав на все, что окружало ее. Пальцами скользила по лицу Теодоруса, с ужасом понимая, что еще несколько минут, и он исчезнет, рассыплется, превращаясь в прах. Развеется ветром по этой равнине…
Тео был Древним, и только потому, его тело еще сохраняло целостность, скреплялось остатками утекающей силы… Но сколько секунд она еще сможет удерживать его, касаться ладонями?
Ей было все равно, что кто-то подошел сзади. Безразлично. Она не собиралась обращать внимания на какие-то звуки, которые были словами, обращенными к ней.
Чьи-то руки коснулись ее плеч, и Лилиана, со злым криком, сбросила их. Слепо толкнула, ударила, желая мучить, расцарапать того, кто пытался отвести ее от тела Тео…
Ее оставили в покое.
Пусть бы они все исчезли, дьявол их побери! Почему не они умерли?!
Почему Теодорус?!
Он был всем для нее!
Как она могла дальше жить?!
Разве Лилиана мало страдала?! Разве она не заслужила хоть немного счастья в своей жизни?! Разве она его, Тео, не заслужила?!
ЗАЧЕМ ОН ЭТО СДЕЛАЛ?!
Она хотела умереть вместе с ним…
Бездна!
Лили даже не могла увидеть его лица…. ничего не могла сделать.
Она упала на его грудь, в которой уже не билось сердце, так сильно сжимая свои пальцы на неподвижно-мертвых плечах любимого, словно этим пыталась удержать его тело в целостности.
А ветер завывал вокруг, отсчитывая последние секунды его, пусть и такой, мертвой близости…
Не понимая, не желая осознавать, она еще крепче прижалась к нему…
Так, что алмаз на ее груди больно врезался в кожу Лилианы.
Алмаз.
Тот, который он подарил ей.
Лили завыла от боли. От того, что ее сердце разорвалось на части. На ошметки, каждый из которых кровоточил, не желая смиряться с такой реальностью…
Кровь… Алмаз…
Лили захлебнулась своими же слезами, пытаясь подняться. Настолько опустошенная, что не понимала, в этом ли мире еще находилась, и было ли то, что мелькнуло в ее сознание, хоть в сотой вероятности процента, осуществимым?
Кровь… Алмаз… Она…
Лили с трудом сглотнула.
И вдруг ее затрясло.
Осознание пришло накатывающим ужасом. Безумным, диким, нереальным страхом…
ГОСПОДИ! У нее был шанс…
Был! А она потеряла столько драгоценных секунд без толку!
Лилиана никогда этого не делала.
Только слушала однажды, как мать рассказывала ей об этом. Давно…
Но к черту! К дьяволу и надежду, и страх. Пусть все, что отвлекает — катится в бездну!
Не обращая внимания на холодный ветер, обдувающий, леденящий, мокрое лицо, она резко дернула цепочку. Не задумываясь, откуда у нее силы, не обращая ни малейшего внимания на то, что срывает кожу с шеи, и крепко зажала алмаз в левой руке, позволяя обрывкам цепи свободно болтаться в кулаке.
И в это же время, продолжая глотать свои слезы, подавляя истеричный вой, зубами разорвала запястье сама себе, чувствуя, как начинает стекать по руке горячая кровь.
Ей было плевать на резкую боль, на запах крови, разносимый ветром.
Единственное, что билось в ее мозгу, подобно птице, удерживаемой силками: "успеть, успеть, успеть…"
Что эта маленькая дрянь делает?!
Впервые за многие столетия, ведьма испытывала недоумение и страх. Впервые, что-то было не так, как она предполагала.
Что делала эта тварь?? Откуда знала слова для этого ритуала?! Кто научил ее?! Как показал символы?!
Старуха гневно ударила сухим морщинистым кулаком по столу, и вода в чаше пошла рябью.
Этого она не предвидела.
Не могла эта девушка сделать такого.
Невероятно.
Если она знала этот ритуал, то не могла не знать и цену, выплачиваемую за такое. Ни один человек не сделал бы подобного. Ни один не захотел бы потом расплачиваться.
Старуха закусила губу, испытывая гнев и ярость.
Но глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
Ничего у нее не выйдет. Даже являясь алмазом, Лилиана не сможет провести ритуал.
Не сможет… и поплатиться за попытку.
И все будет почти по плану… А для призыва, она что-нибудь придумает.
Старуха впилась глазами в чашу, испытывая неуверенность, и страшное подозрение, что сама была виновата в том, что то, к чему она так долго шла, могла оборваться не начавшись…
Нет, не сможет эта сволочь, эта безумная мразь сделать ничего.
Она же слепая… Она не справится.
Лили резко вздохнула, набирая полную грудь воздуха, и не обращая уже внимания на свои слезы, на соленый привкус крови во рту, начала говорить, окуная пальцы кулачка с алмазом в сбегающие по руке струйки собственной крови.
Она впервые произносила эти слова. И на секунду, на тот драгоценный миг, которых осталось так мало, испугалась, что не сможет вспомнить.
Но ее сила, та, которую никто не пробуждал, которую все отталкивали и пинали, насмехаясь над ее убогостью, рвалась из глубин Лилианы, взывала к нему, тянулась к мертвому телу Теодоруса, лежащему у коленей девушки из клана Карателей.
Голос прерывался на чужых словах, но не ломался, с каждым произносимым звуком становясь все тверже, все уверенней, и ветер затих, придавленный силой, к которой взывала Лили.
Ночь, казалось, застыла вокруг них, как и вампиры, которых она не слышала, но ощущала рядом.
Теперь, главным было не сбиться, не ошибиться…
Слишком древним было то, к чему Лилиана взывала.
Запретным. Неприкасаемым. Непроизносимым…
Пальцем, испачканным в собственной крови, Лили потянулась, стараясь нащупать лоб Теодоруса…. и с ужасом ощутила, как скользит ее рука по его коже…, которая становилась подобной песку на ощупь…
Страшная реальность… В тысячи, десятки раз ужасней той, что сразила Лили несколько минут назад, забрала у нее дыхание…
Она не успеет.
Не сможет вовремя нанести все символы.
У Лилианы был способ, и не было пути для его реализации!!
Будь проклят этот мир! Будь прокляты те дети, что сделали ее слепой!
Она могла вернуть его… и не имела времени сделать это….
Лилия ощущала себя раззможенной от понимания, от надежды…, от опустошенности из-за ее невозможности… из-за своей ущербности…
Будь проклята она сама, слепая, убогая, не способная спасти его!!
Будь проклята…
Спазм сжал ее горло, нарушая заклинание, разрывая слова, которые нельзя было прерывать…
Но тишины не последовало…
Глубокий женский голос подхватил слова, не давая прерваться заклинанию, и тонкая, сильная рука обхватила ее кисть, поднося пальцы Лилианы к коже Тео, на ощупь уже напоминающей шершавый пергамент.
— Сирина…, - яростный, почти испуганный голос Михаэля прозвучал сзади, но никто не отозвался.
Женщина начитывала заклинания, продолжая быстро помогать Лилиане, менять положение руки, чтобы та успела написать символы на теле Теодоруса.
Чувствуя себя так, словно впала в транс, не зная уже, есть ли для нее, для них, хоть какая-то надежда, она сглотнула, проталкивая внутрь себя все опасения и страхи, и снова начала проговаривать заклятие…
Заклинание зазвучало в два голоса.
Ее кисть, водимая рукой Сирины, коснулась лба, по памяти девочки пяти лет, рисуя символ.
Закрытые веки.
Она нарисовала кровью знак, ощущая, как лихорадочно стучит ее сердце, отсчитывая мгновения, словно пылинки, улетающие у нее же из-под пальцев.
Неподвижные губы, уже ставшие шершавыми…
Дыхание сбилось, но она не перестала говорить.
Грудь, над сердцем, которое было пожертвовано ради нее.
Его ладони, лишь минуты назад обнимавшие Лилию.
Лилиана писала символы, окуная палец в свою кровь, и шептала…, рыдала…, выкрикивала заклинание.
А уверенный голос Сирины вторил ей в той мертвой тишине, которая, будто, покрывалом укрыла равнину. И еще два женских голоса вплелись в этот речитатив…, не проговаривая слова, просто отдавали силу, подпитывая произносимые Лилиан и Сириной заклинания…
Тридцать секунд…
Они вложились в тридцать секунд.
Успели до того, как ветер начал сдувать первые порошинки с кожи Теодоруса.
Ее палец скользнул, делая последний кровавый виток, растирая алыми мазками его губы и щеки.
И делая глубокий вдох, Лилиана размахнулась, призывая то, что никогда не позволяла себя выпустить.
Своей болью, своим отчаянием, неисчерпаемым горем — пробуждая силу внутри себя.
Она, с размаху, ударила алмазом, зажатым в кулаке, о землю…
Делая то, что было невероятным: сила переполнила, рванулась сквозь ее пальцы, тысячей осколков взрывая алмаз, до костей прорывая ее ладонь, пробивая ее насквозь обломками. Самый крепкий камень разрушился, освобождая скрытую и в нем самом силу…
Свет.
Ослепительная вспышка белого света вспыхнула в ее мозгу, разрывая его на части.
И тишина исчезла, наполняясь насмешливым хохотом. Таким, от которого лопались сосуды в ее теле, и кровоподтеки появлялись на бледной коже.
Сзади зашипели вампиры, но Лилиане было не до них.
Она видела.
Смотрела своими глазами, и видела то, что происходило на равнине.
То, чему она была виной и причиной.
Девушка хохотала, зависнув в воздухе над равниной.
Лилиана знала ее.
Это была Сирина. Та, которую она видела глазами Теодоруса.
Та, которая только что помогала ей самой.
И в то же время, неуловимо другая.
Ужасающая…
Зеленое шелковое платье Рины развевалась странными волнами, так же, как и черные пряди волос, хотя ни один порыв ветра не нарушал нечеловеческий покой и мертвую атмосферу, давящую на всех, находящихся здесь. Ее глаза были закрыты, а голова отброшена назад.
Но Лилиан интересовало не это…
Не до конца веря, еще не понимая, удалось ей или нет, Лили посмотрела на землю перед собой…
У ее колен лежал Теодорус.
Мертвый.
Воздух резкими толчками, со стоном, вырвался из ее груди.
Тео…
Увидеть это своими глазами… было ужасно.
Он был таким…, таким….
Идеальным. Единственным.
Ее идолом….
И таким мертвым…
Его кожа была бледной, почти серой. И Лилиане показалось, что под кровью, которой сама испачкала его, она уже видит структуру пылинок, рассыпающуюся прахом…
Громкий рык, такой, что был слышен даже в диком хохоте Сирины… или той, кем она была теперь, раздался сзади.
Это заставило Лилиану обернуться. И с удивлением, она увидела, как Михаэль, сжимает кулаки. Очевидно, невероятным усилием удерживая себя на месте. Два других вампира были рядом с ним, словно готовясь сдерживать друга в случае, если у того сорвет контроль.
Две другие девушки, стояли на середине расстояния между Риной и Лили. И между ними всеми, светились, непонятные, эфемерные нити той странной связи, что собрали их по всему миру.
Эта картина не задела ее.
Ничто не имело значения. Не могло пробиться сквозь шок осознания того, что перед ней лежал мертвый Теодорус.
Ее руки обхватили его щеки, и Лили прижалась к его губам…. неподвижным, остывающим, мертвым…
— Итак, ты решилась… — голос, который не мог принадлежать никому, живущему на этой земле, полоснул по ее нервам обжигающей болью, отвлекая от Тео.
Лили даже не вздрогнула. Не было ничего больнее того, что она переживала от осознания его смерти.
Но Лилиан подняла голову, понимая, что ее призыв был услышан.
Перед ней, в теле Сирины, расположилась в воздухе та, даже имя которой было под запретом. Ее не называли. Заменяли имена синонимами, нарицаниями. Ее ужасались. И никогда, уже в течение трех тысяч лет, никто не решался ее вызывать.
Мертвая богиня…
Богиня смерти…Кали было одним из ее имен, самым безобидным…
— Что же ты молчишь? Озвучь свою просьбу, ради которой призывала меня, Лилия, — глаза Сирины горели черным огнем, пылали. Казалось, что тьма изливается из этих очей, заполняя пространство, на котором все стояли.
У нее сел голос, а горло сжалось от ужаса, от страха, от невыразимого ощущения, которое сковывало все ее члены из-за такого близкого присутствия богини.
Но Лилиана не собиралась теперь сдаваться и отступать.
То, что богиня явилась — замедлило распад тела Древнего. Но не остановило. И ей стоило умолять быстро…
— Оживи его, — Лилию прижимало, пригибало к земле, но она боролась, продолжая держать ладонями голову любимого. — Верни мне…
Богиня рассмеялась.
И от этого хохота, кровь потекла из носа Лилианы, прочерчивая теплые дорожки к губам. Лили опустила это, стараясь выдержать черноту взгляда Кали.
— Ты человек…, все еще человек, — богиня прошлась по ней взглядом. — Зачем тебе прах вампира, Каратель? Я могу предложить большее…
— Я не Каратель, — Лили прервала Кали, видя, как все серее становится кожа Тео. Вот это было страшным для нее. Самым ужасным. — Я его Лилия. Я принадлежу Теодорусу. А он — мне. Верни мне его, пожалуйста…
Если надо было умолять, она была готова к этому. Как и ко всему, чего могла потребовать Кали.
— Тебя отвергли, — словно не заметив слов Лилианы, продолжила Кали. — Твоя семья отреклась от тебя, из-за слепоты. Я могу вернуть тебе это все. Отца, мать, сестру, клан… Могу сделать так, что тебя примут назад, вернут все, что тебе причитается. Что скажешь? — богиня улыбнулась.
Губы Лили треснули от этой улыбки.
— Нет, я отказываюсь от этого дара.
На лице богини появилось удовольствие.
— Хорошо. Я задам другой вопрос. Ты хочешь, чтобы это зрение у тебя осталось? Я могу сделать так, что ты больше никогда не будешь во мраке. И будешь опять видеть. Своими собственными глазами.
Голос богини изменился. Стал мягким, ласкающим. Медом струился по коже Лилии, избавляя от любой боли и страдания.
Искушение.
Часть ритуала.
Она могла принять это предложение. И Кали дала бы ей то, что предлагала.
Но ничего из этого, не было надо Лилиане.
Она давно перестала мечтать о чем-то подобном. Забыла об ущемленном самолюбии, о презрении клана. С тех самых пор, как ощутила Теодоруса, стоящего с ней рядом в том зале.
— Он — единственный мой свет. Единственные глаза, которые я желаю иметь всегда.
Искушение было предложено. И она отказалась.
Пришел черед других испытаний.
— Хорошо, Лилия, — Кали улыбнулась губами Сирины.
Сзади раздалось глухое, яростное рычание.
Наверное, Михаэль был на грани.
Богиня посмотрела туда, за спину Лилианы.
— Смири себя, Мастер, — Кали усмехнулась, — глупо пытаться диктовать правила и возмущаться, когда у меня твоя любимая, тебе так не кажется? — тонкая бровь вздернулась над черными, переливающимися глазами. — А она такая сладкая, — богиня облизнулась, — сила этой ведьмы такая огромная, манящая, что я могу и оставить ее в своей власти. Замолчи, и не мешайся, если хочешь получить свою Сирину обратно.
Тихое проклятие сорвалось у Михаэля, но он послушно замолк.
Ни у кого из них не было силы тягаться с богиней смерти. И потому, больше никто не смел вмешиваться в их разговор.
— Он не заслужил этот шанс, — богиня произнесла эти слова с задумчивой интонаций, снова, сверху вниз, изучающе рассматривая Лили. — И я не вижу причины удовлетворять твою просьбу…
Лилиана закусила губу, не обращая внимания, что из той, и без того, течет кровь.
Нельзя было поддаваться ничему, ни страху, ни отчаянию, ни этой боли, которая терзала ее изнутри.
Все, каждое слово было испытанием. И нельзя было оступиться. Нельзя было спешить.
Хоть и хотелось закричать: "ЛОЖЬ! НЕПРАВДА!"
Не было для Лилиан никого, более достойного шанса, чем он.
Ей было безразлично, что Теодорус творил, и как. И за какие злодеяния кто-то мог посчитать ее любимого недостойным.
— Молчишь? — богиня усмехнулась, так и не касаясь ногами земли. — Хорошо.
Что было хорошего хоть в чем-то сейчас? Она не понимала этого. Но продолжала молчать, ожидая дальнейших событий.
— Упорная, — усмешка Кали стала зловещей. — Я удовлетворю твою просьбу…
Лилиана не позволила проступить на своем лице облегчению…, неистовому счастью, которое было сродни лавине, по своей силе, оглушающей ее. А ее ладони так и продолжали обхватывать сухую, тонкую кожу на щеках Тео.
Это могло быть еще одним испытанием…
— Дам ему шанс, уже только за то, что кто-то призвал меня, после такого долго забвения, — Кали снова рассмеялась, заставляя кожу Лили, вновь, расцвечиваться кровавыми пятнами.
Но это не было существенным. Даже не воспринималось ею. Просто глаза, не привыкнув еще видеть, отмечали каждую деталь меняющейся реальности.
— И это меня развлечет. Позабавит, — богиня странно, почти хищно улыбнулась. — То, как он отреагирует на плату.
Лилиана не понимала, о чем говорила Кали. Кроме того, что ее обещание…, ох, она боялась поверить…, но, оно было правдой…!
— Ты же знаешь, что с тебя потребуется уплата? — богиня все с той же насмешкой посмотрела прямо в глаза Лилианы.
— Я согласна, — она твердо встретила черноту взгляда, пусть и было ощущение, что ее с размаху впечатали в камень.
— Ты еще не знаешь цену, — Кали медленно приподняла бровь, и Лилиана поняла, что испытания продолжались.
В этом не было смысла. Ей хотелось рассмеяться в лицо богини.
Ради Теодоруса она было согласна на все, без ограничений, уловок, или оговорок. Все, чтобы ей не сказали отдать — она готова была отдать и принять с радостью.
— Я согласна, — Лили без дрожи повторила это, невольно, сильнее сжимая пальцы от воспоминания, что и он готов был все принять ради нее.
— Хорошо, — Кали кивнула, — ты получишь то, о чем просила. И теперь, когда поздно отказываться, я расскажу, что возьму с тебя взамен.
Богиня не засмеялась в этот раз, лишь улыбнулась. Но от этой улыбки сердце Лилианы сбилось, пропуская удары.
Плевать.
В бездну!
Ей вернут его…
— Ты возьмешь на себя каждую муку, каждой жертвы убитой, замученной этим вампиром за все столетия его существования, — казалось, Кали едва удерживается, чтобы не облизнуться, а ее улыбка была шире довольного оскала кошки, вылизавшей полную тарелку сливок. — Не искупишь, а проживешь это, своим сознанием. Прочувствуешь. Твой разум ощутит все это. И ты будешь умирать, раз за разом, и снова оказываться там же, получая новые пытки, пока не пройдешь все…
Лилиана пыталась сосредоточиться на том, что говорила богиня, но что-то менялось, нечто отвлекало ее, не давая до конца осознавать…
Да и о чем было думать, если это вернет Тео жизнь? Не имело значения, она вынесет все.
— Она еще человек, — голос Михаэль, наполненный разъяренным рыком, вмешался, все же, в их разговор. — Она может не выдержать. Ее тело, ее сердце, может не перенести этого.
— Это — не твоя забота, Мастер, — Кали вздернула бровь, обдавая вампира холодным взглядом. — И я все еще держу твою возлюбленную в своей власти.
За спиной Лили раздалось очередное проклятие, но все же, в этот раз Михаэль не промолчал. Мужчина так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев, и оскалился на богиню.
— Я обещал защитить ее, и не собираюсь от этого уклоняться…
— Почему? — Кали казалось удивленной, но кто мог поверить в удивление богини? — Разве не о безопасности Сирины ты должен думать, прежде всего?
— Я и думаю об этом, черт возьми! — ярость в голосе вампира, заставила удивленно обернуться Лили. Михаэль уже не сдерживался. Это его друзья сдерживали Мастера, не давая тому сорваться с места. — Думаю о том, что было бы с ней, если бы я… оказался на его месте.
Михаэль замолк, переводя глаза на Теодоруса, распростертого на земле.
Лилиана отвернулась от внезапного союзника, и сама глядя на любимого. Пока еще могла смотреть…
Нечто неуловимо менялось в нем.
Кожа Теодоруса под ее ладонями менялась, становилась плотней. Серость уходила с нее, заменяясь естественным цветом…
Лили моргнула, крепко-крепко сжав веки, и… со страхом, опасаясь поверить ложным надеждам, снова распахнула глаза…
Нет, ей не показалось! Это не было обманом ее ущербного зрения!
Жизнь возвращалась в тело Теодоруса. И под ее ладонями слабо застучал пульс.
— Дай ему свою кровь, — Кали ухмыльнулась, видя ее ошеломление.
Лилиана послушно поднесла свое разорванное запястье к бледным губам Тео, которые все еще были неподвижны. С силой прижала, разводя любимые губы пальцами, чтобы кровь стекала в рот Теодоруса, и ждала…
Сама не зная, чего ожидает.
— Итак, — богиня легко кивнула, довольная ее послушанием, — ты будешь испытывать все то, что жертвы твоего вампира ощущали под его пытками, и не сможешь избежать этого, или спрятаться.
— Я согласна…, - Ей было безразлично, и она не понимала, зачем Кали раз за разом повторяет это. Тем более что соглашение было заключено.
Никакие пытки не могли заставить ее отступить. Она собралась сказать богине об этом, но до того, как Лилия успела открыть рот, до того, как кивнула Кали, губы Тео под ее рукой дернулись, делая первый глоток.
И Лилиана забыла обо всем…
Ее взгляд метнулся вниз, опасаясь, боясь поверить, и в то же время, ощущая, как надежда сметает все на своем пути.
Глаза Древнего открылись, и на долгий, пронзительный миг, они застыли, не в силах отвести взгляды. Впервые смотря друг на друга так, что оба видели.
С ее кровью, у его губ, с ее пальцами, прижатыми к его коже, ставшей такой же гладкой и теплой на ощупь, какой она всегда была у него…
С ее любовью, горящей в голубых глазах Лилианы.
На целый, огромный миг.
И Лили улыбнулась. Не зная, сколько у нее есть еще времени до того, как взыщут плату. Широко улыбнулась, и прижалась дрожащими губами к его рту. Целуя Тео. Вкладывая в эту ласку губ, весь ужас, всю безнадежность и весь страх, который пережила в эти мгновения.
Все бесконечность своей любви к этому вампиру…
Ей хотелось смеяться от дикого, бесконечного, безграничного счастья, когда руки любимого обхватили Лили, так прижимая к нему ее лицо, что она не могла и шевельнуться. Казалось, что это и есть единственный рай, который вообще, может существовать, когда снова услышала его дыхание, смешанное с яростным рычанием. И знала, что это — стоит всего и в этом, и в любом ином мире…
Но реальность ворвалась в их счастье.
Без оглядок и скромности, врываясь, растаптывая этот миг эйфории и блаженства.
Смех богини рассыпался по ее коже, заставляя вздрагивать от боли.
Теодорус отстранился от ее рта, в мгновение ока поднимаясь, с рыком прижимая к себе Лилиану, а она, касаясь щекой его груди, слыша, как стучит его сердце, была бесконечно рада, что ее слух полон этого звука, биения его пульса, его рычания…
Темнота подступала к ней, но Лилиан не было страшно. Не тогда, когда руки Теодоруса так крепко прижимали ее к себе, что не было сил и двинуться.
Слабость сковала каждую мышцу, каждый член в теле Лилии. Но она проваливалась в нее счастливой. Готовой уплатить любую цену за это чудо, которое свершилось в ее жизни.
И только крик Тео, вибрировавший, в груди вампира, огорчал Лилию.
— Нет, я не согласен на такой обмен! — она хотела бы сильнее обнять, показать, что это несущественно, но уже не успела, падая в небытие все с той же улыбкой на губах.
И последнее, что она слышала — был смех богини.
— Соглашение заключалась не с тобой, Тео, и не тебе менять его условий…
Привычная темнота окружила Лили, забирая осознание реальности, но руки любимого, его тело, к которому она была прижата — делали эту тьму ярче любого света.
Древний был в гневе. Он был дезориентирован. Растерян.
Дьявол!
Не так уж просто вмиг перейти от небытия к осознанию того, что он снова был с Лилией!
Тео не представлял, что? Как она смогла это сделать?
Но ужас сжимал его, только начавшее биться сердце, и страх, такой, для которого не было меры или сравнения, сковывал всего его.
Богиня…
Его хрупкая, несгибаемая Лилия смогла провести ритуал, смогла вызвать Кали…
Это ужасало. Это заставляло его испытывать перед своей любимой благоговение…
Но страх заполнял едва ожившее сознание ампира.
Он не знал, какую цену с нее потребовали, но не испытывал и капли сомнения, что стоимость его существования — была чрезмерной.
Потому что не было в его жизни ничего, что попадало хоть в какие-то рамки спасения. И уж тем более, не в понятии той, кто была воплощением чистого разрушения.
— Я НЕ СОГЛАСЕН! — он готов был выступить против целой вселенной, лишь подозревая, насколько ужасно предстоящее Лилии, и смех той, что властвовала в теле Сирины — сделал его подозрения, страшным осознанием.
— Я не с тобой заключала соглашение, Древний, — богиня пригвоздила его взглядом к месту, так, что Тео не мог пошевелить и пальцем. Словно беспомощный звереныш, наблюдая, как уходит сознание из его драгоценной Лилии.
А она улыбалась. Для него улыбалась, самой настоящей, счастливой улыбкой.
И все, что он мог, это сотрясать воздух бесполезным, беспомощным рыком.
— Не переживай, — Кали снова обратилась к нему, но Тео не мог поднять глаз, даже ценой своей жизни. Не мог не смотреть на любимую. — Я расскажу тебе, что ей предстоит. Ты знаешь об этой цене больше, чем кто бы то ни было, — богиня рассмеялась, заставляя Древнего скалится. — Она будет в беспамятстве столько, сколько потребуется ее сознанию, чтобы испытать все пытки, которыми ты мучил каждую из своих жертв за это тысячелетие. Твоя Лилия будет умирать снова и снова, будет испытывать муку раз за разом, и ты — будешь ее мучителем в том мире, в котором сейчас она пребывает. Забавно, не так ли?
Кали уже не смеялась, просто смотрела на него с улыбкой.
А Теодорус… он не знал, что можно умирать, едва воскреснув. Не представлял, что было хоть что-то, мучительной той мысли, что Лилиана оставалась одна, с которой погиб, до этого момента, до того мига, когда страшное осознание ее жертвы сокрушило его своей жестокой истиной.
— НЕТ!!!
Нет! Не она. Не его хрупкая Лилия….
Он завыл, прижимая ее к себе, обхватывая ладонями голову Лили, пряча ее на своей груди, словно мог бы укрыть этими объятиями от богини смерти.
НЕТ! Не она. Она не выдержит! Никто не выдержит. Никто и никогда не выдерживал его пыток. Потому он и был Древним. Потому его и боялись, потому все и считались с Теодорусом…
— Не волнуйся, Древний, — богиня, казалось, имела полное представления о том, что он чувствовал и испытывал. Знала каждую его мысль. — Она выдержит. Твой алмаз сильнее, чем хоть кто-то мог представить, — на губах, которыми управляла богиня, снова расплылась насмешливая, довольная улыбка. — Ее испытание не в этом. Это кара для тебя. Твоя расплата за все содеянное. Не для искупления, это все невозможно искупить — для моего развлечения, — Кали прищурилась, всматриваясь в Тео, который не мог не прижимать к себе любимую все сильнее и сильнее.
Ему казалось, что она лишь спала.
Но его кровь, которую Лилиана дала вампиру, застывала при мысли о том, что его драгоценная Лили испытывала в этот миг.
— Если же, придя в себя после всего этого, — очевидно, поняв, что он так и не посмотрит на нее, богиня продолжила. Но в ее голосе не было гнева. Наверное, Кали и без его поклонения получила достаточно, чтобы быть сегодня снисходительной, — она все еще сможет улыбнуться тебе. Все еще будет к тебе стремиться — вы станете едины, без всякого ритуала. Это будет вашим слиянием и единением…
С этими словами, тьма и гнетущая, давящая тишина в воздухе поляны — рассыпались, сменяясь какофонией звуков ночной равнины. И этот гомон показался оглушающим для всех, находящихся тут вампиров.
Глаза Сирины закрылись, и она рухнула вниз. Но Михаэль оказался быстрее, подхватив свою любимую до того, как она могла бы упасть на землю.
Теодорусу не было до этого никакого дела.
Он ощущал себя ничтожным, ужасным, впервые задумавшись над тем, что и монстра могут терзать мучения.
Был раздавлен пониманием того, что сам, своими руками мучил сейчас свою любимую.
И даже не представлял себе, сможет ли она хотя бы посмотреть на него без отвращения, когда ее муки будут испиты полностью…
Он этого не заслуживал.
Древний не был достоин подобной жертвы…
Но ничто в целом мире не смогло бы сейчас заставить его разжать свои руки на теле любимой.