Викториус тяжело вздохнул.
— Да.
— Вы советовали ей что-либо? Подумайте, может, вы сами этого не осознаете.
Пресвитер задумался.
— Не знаю. Возможно. Не навязчиво.
Корлинус вздохнул и постучал ручкой по столу.
— Что ж, я думаю на этом можно закончить.
Малочевский наконец-то почувствовал хотя бы небольшое облегчение.
— Вы знаете, пресвитер, я вам верю. Я вижу, вы действительно боитесь Бога. Вам просто немного… не повезло. Этот случай слишком сильно раздут общественностью и средствами массовой информации. Перед вашей церковью стоят люди с плакатами. Вы стали жертвой просто глупого недоразумения. Постарайтесь в следующий раз лучше следить за своими словами.
— Что будет дальше? — тихо спросил Викториус, тупо уставившись на дубовый стол.
— Я представлю верховенству свои замечания. Я постараюсь дать наиболее положительные впечатления о вас. Скорее всего, вы будете переведены в какой-нибудь тихий городок подальше от сюда, где о вас еще не слышали, возможно — не много понижены в своей должности. Церкви нужно как-то… успокоить общественность. Мне вас искренне жаль. Постарайтесь больше никогда никого не убеждать в чудесах.
Брат Корлинус поднялся на ноги, закрыл свой блокнот, и воткнул ручку в нагрудный карман пиджака.
— Но меня учили, что Бог всех любит, что Он хочет исцелить всех людей, что Он не хочет, чтобы люди страдали, и хочет всех избавить от боли — нужно только верить.
Священнослужитель с жалостью посмотрел на Викториуса.
— Если честно: дерьму тебя учили, пресвитер.
— Это сильно утешает. — заметил Малочевский провожая своего коллегу.
Он до сих пор не мог понять, что же он сделал не так. Ведь он всегда верил в чудеса, и всегда очень тонко чувствовал ситуацию. Человек, утверждающий, что может творить чудеса, всегда сильно рискует ошибиться и потерпеть крах, став в будущем предметом насмешек и издевательств. Тем более в религии — где все зависит, в общем-то, не от самого человека. Малочевский готов был платить определенную цену за то, чем он занимается — ради людей, ради добра, ради света, ради своего служения, но он не готов был платить именно такую цену. Он чувствовал себя полным идиотом. Он был посрамлен, унижен и, возможно, являлся еще и в определенной степени виновным. Он не ожидал такого поворота событий. Он верил в те принципы, которым его научили, и истинность которых он проверил собственным опытом. Ему казалось это реальностью. Но сейчас это было больше похоже на иллюзию. Он отдал этим принципам половину своей жизни и всего себя. Если это — ложь, то все остальное — просто ничто. Все остальное, что есть в этом мире, просто превращается в дым, и не имеет никакого значения. Тогда вся эта жизнь — не имеет никакого значения. Этот случай ставил под удар все предыдущие исцеления, все предыдущие откровения, все предыдущие чудеса и все предыдущие, как ему когда-то казалось, победы. Он разрушал абсолютно все. И этот случай, и случай с молодежным отделом — оказалось, что на одном "Халлилуйя!" здесь далеко не уедешь.
Викториус очнулся от воспоминаний. Он лежал в спальном мешке на холодной мокрой земле в каком-то темном лесу возле догорающего костра. Начинало потихоньку светлеть. Он радовался, что сейчас он был свободен от всей этой ерунды. Он знал, что Бог совершает чудеса, но не верил, что Он когда-нибудь разбежится сделать это в его жизни. Само понятие вера сейчас казалось чем-то невероятно глупым и совершенно абсурдным. Чувствования сейчас были настолько же далеки и непонятны, как чашка горячего "капучино". Как он мог быть таким ненормальным? Как можно верить во всю эту чушь? Весь этот бред, типа: "я что-то чувствую", или "я знаю, Бог хочет исцелить тебя", или "здесь слишком тяжелая духовная атмосфера" — сейчас все это воспринималось, как полный идиотизм, уже оставшийся в прошлом. Как хорошо, что сейчас ему больше не нужно было напрягаться и верить во всякие там чудеса, а потом заниматься самокопанием, выясняя, почему же никаких чудес так и не произошло. Он по-прежнему верил в Бога, и по-прежнему верил в духовный мир и загробную жизнь. Но на этом его вера заканчивалась. Поэтому, когда капитан Валиндук задавал вопрос: "Ты чувствуешь что-нибудь в этом лесу?" — Викториус мог ответить только одно: "Да пошел ты со всеми своими чувствами куда подальше! C меня этого хватит!"
18.
— Здесь, вообще, когда-нибудь бывает рассвет?
— А это что, по-твоему?
С таких слов началось утро в лесу. Капитан Валиндук сидел перед давно потухшим костром и ковырялся сломанной веткой в догорающих угольках, которые все больше превращались в безжизненный пепел. Его лицо было сонным и уставшим, но очень хорошо выдавало какой-то напряженный мыслительный процесс. Он думал. Но, судя по всему, его мысли так и не смогли придти к единому, четкому и разумному заключению.
— Когда же, наконец, наступит утро? — безнадежно произнес кто-то.
— Это и есть утро. — ответил капитан. — Я сижу здесь очень много времени. Могу сказать совершенно точно — Солнце уже давно встало.
Как-то не особо верилось словам военного офицера, да и не особо как-то хотелось верить. Высокие деревья с густой листвой практически полностью закрывали лучи далекой и яркой звезды на небе. Все прекрасно помнили специфику освещенности в дремучем лесу. Даже днем здесь были бы не лишними парочка фонариков. Но, судя по всему, мать природа, поставив себе цель удивить и, буквально, поразить своими необычайными выходками, не желала останавливаться на достигнутом. Создавалось впечатление, что ночь только-только начинает сдавать свои позиции, и первые лучи Солнца, еще не вышедшего из-за горизонта, лишь слегка касаются земли. Это даже еще не утро. Это только намек на то, что оно скоро наступит. В это время суток довольно темно. Света, как такового, нет. Просто, в отличие от глубокой ночи, без помощи яркого костра можно разглядеть очертания предметов на расстоянии нескольких шагов. Это сумерки, в которые с большим трудом можно рассмотреть металлические стрелки на наручных механических часах. Это вечер, когда уже, совершенно очевидно, в квартире нужно включать дополнительные источники света, чтобы прочесть какую-нибудь книгу, если не хочешь испортить зрение. В прочем, глаза постепенно привыкают ко всему. Сложнее психологически привыкнуть к тому, что уже давным-давно утро, а не ночь, а надеяться на лучшее уже не имеет смысла — это самое лучшее, что только может быть.
Капитан взял в руки свой автомат и начал прикреплять к нему специальный фонарик.
— Давайте быстрее собираетесь, умывайтесь, писайте, жрите свои сухие пайки, и начнем уже продвигаться дальше. — громко проговорил он.
— Ты не в армии. Так что не командуй. — ответил Лиус, проходя мимо. Бариус, стоящий перед потухшим костром, напротив Валиндука, зло проводил автомеханика взглядом, и уже собрался что-то сказать, но вдруг почувствовал какой-то толчок в спину. Он оступился и, полетев вперед, встал одной ногой в ямку с тлеющими угольками, в которой когда-то, совсем недавно, горел огонь. В лицо капитану полетели земля и пепел.
— Извини, пожалуйста, я не хотел. — геолог Франкл собирал спальный мешок и по неосторожности задом налетел на молодого спецназовца.
— Ты что, ослеп?! — заорал тот, как бы вымещая злобу на случайно подвернувшегося под руку виноватого.
Крос поднялся на ноги.
— Я не собираюсь ни кем командовать. Просто, как военный человек, я стараюсь максимально организовать работу нашей группы. Это лучше для всех нас и поможет выполнить поставленную задачу.
Автомеханик сел на брезент, расстеленный на земле, и принялся поправлять штанину, заправленную в сапог.
— Я глубоко срал на твою задачу. — с усмешкой пробормотал он.
Не имея ни моральных сил, ни желания, спорить, и осознавая то, что Лиусу действительно срать на поставленную кем-то там задачу — сам находился в похожем состоянии и хорошо его понимал — капитан без злобы спокойно переключился на Клавора, который явно был сегодня не в духе.
— Успокойся. — мягко сказал он.
В это время рядом с Кварионом прошел Лаен Акрониус. Он ненароком зацепил сапогом рюкзак автомеханика.
— Эй, поосторожней!
— Извини. — пробормотал отрешенно ученый, как бы мимо лётом, не придавая этому никакого значения. Он просто шел к поставленной для себя цели.
Кажется, утро немного не задалось. Все были злыми и не выспавшимися. Викториус с улыбкой наблюдал за происходящим, и ему это виделось очень забавным.
Между тем, Лаен все сильнее отдалялся от лагеря. Он шел к берегу озера, которое команда переплывала ночью. Там нет высоких деревьев, закрывающих собой Солнце, следовательно, там должно быть не так темно, как в глубине леса. И действительно, чем ближе он подходил к водоему, тем лучше мог разглядеть содержимое пробирки, в которой была жидкость, взятая на химический анализ.
— Куда он пошел? — произнес кто-то из команды.
— Черт. — выругался Валиндук. — Я же сказал не отходить далеко. — Бариус, проследи за ним.
Подобравшись к самому берегу, Акрониус испытал разочарование. Он все-таки ожидал большего количества света. Оказалось, что небо полностью застилалось густыми черными и невероятно страшными облаками, нависающими предельно низко, угрожая своей бесконечной массой, и, как будто, готовясь в любой момент пролить огромное количество влаги. Именно они практически полностью закрывали Солнце и не давали его лучам попасть на землю.
— Наверное, скоро будет гроза. — произнес ученый.
Кроме того, над озером нависал туман, так и не растворившийся за ночь. Но, не смотря на это, здесь все равно было светлее, что давало возможность лучше разглядеть такую неестественно черную воду.
Лаен принялся рассматривать жидкость в пробирке. Мелькнула мысль, что было бы не плохо достать фонарик. И тут же мелькнула другая мысль — "А где плот?". Акрониус удивленно посмотрел на берег озера. Он точно помнил одну вещь: плот вытащили на землю и, на всякий случай, еще привязали к дереву веревкой. Все-таки оставляли вероятность того, что придется возвращаться. Но сейчас плота не было. Странно. Он не мог уплыть. Ведь он был привязан. Тогда где же он? Ученый посмотрел на пробирку в своей руке. С ней что-то начинало происходить. В ней как будто бы кто-то зашевелился. Но это невозможно — в ней никого не было. Лаен поднес к своему носу тонкий продолговатый прозрачный с плотной пластиковой пробкой сосуд и внимательно вгляделся сквозь стекло. Неожиданно мелькнуло какое-то ужасное с красными разъяренными глазами и острыми зубами мерзкое женское лицо. Пробирка лопнула, стекло разлетелось вдребезги, и нечто червеобразное с нечеловеческим криком вырвалось на свободу. Акрониус взвизгнул. Он испугался. Непонятное существо быстро прыгнуло в озеро. В этот момент сзади появилось что-то большое и темное. Оно тяжело дышало и пахло потом. Ученый вздрогнул и снова закричал.
— В чем дело? — прозвучал вопрос.
Это был Бариус Клавор. Он держал автомат на прицеле и резко оглядывался из стороны в сторону. Чья-то мощная рука взяла Лаена за одежду, и потянула в сторону.