Б а х ш и. Ведь нам выписана одна путевка.
С о н а. Довольно, Бахши, я попрошу, чтобы мне дали другую путевку.
Б а х ш и. Сона...
С о н а. Оставь меня, Бахши...
Старый Бахши, подслушавший с половины разговора у дверей, с таром в
руках, улыбаясь, входит в комнату.
С т а р ы й Б а х ш и. Почему, дочка, ты не хочешь ехать с Бахши?
С о н а. Просто не хочу.
С т а р ы й Б а х ш и. Но почему же?
С о н а. Без всякого почему. Я... не знаю.., не хочу. Не спрашивайте меня...
С т а р ы й Б а х ш и. Сона, ты любишь Бахши?
С о н а. Никого я не люблю... ничего не знаю.
С т а р ы й Б а х ш и. Ты боишься ехать с ним?
С о н а. Я ничего не боюсь.
С т а р ы й Б а х ш и. Нет, ты боишься.
С о н а. А чего мне бояться?
С т а р ы й Б а х ш и. Ты боишься гнилых понятий, которые годами отравляли нашу среду. Ты - тюрчанка, а Бахши - армянин. Не видано, чтобы тюрчанка любила армянина. Вот чего ты боишься. Что скажут? Вот что пугает тебя. Ты чувствуешь себя слабой, потому и не хочешь ехать с ним. Так ли?
С о н а. Отец, прежде всего знай, что я Бахши не люблю. Во-вторых, о том, что ты говоришь, теперь думать не приходится. А впрочем... не легко же выступить первой и нарушить все нравы, все старые обычаи.
С т а р ы й Б а х ш и. Нет, Сона, их надо разрушить и уничтожить. Слушай, Сона. Я расскажу тебе маленькую историю из недавнего прошлого. Она записана в черной книге. Я могу даже показать ее тебе.
Переходит в другую комнату.
Б а х ш и. Сона.
С о н а . Ты не слушай моего отца. Бахши. Любить тебя у меня и в мыслях не было.
С т а р ы й Б а х ш и (возвращается с книжкой в черном переплете). Вот, Сона, эта черненькая книжка. Хочешь, возьми, прочти сама.
Сона берет книгу, смотрит в нее и возвращает отцу.
С о н а. Я ее не могу читать, она написана арабским алфавитом.
С т а р ы й Б а х ш и. Да,ты ее читать не сумеешь. Этот алфавит уже чужд тебе. А пройдет еще некоторое время, и наша молодежь, даже прочитав ее, ничего там не поймет. Тогда и жизнь, описанная в этой книжке, покажется чуждой ей, выдумкой, фантазией. Но это - не фантазия, это наша вчерашняя черная действительность. Садись, Бахши, слушай и ты, я сам вам прочту несколько страниц из этой книги. Все это я видел сам, своими глазами, слышал своими ушами и записал своей рукой. Я могу рассказать все это и наизусть. Слушайте оба. Слышишь, Сона. Слушай.
С о н а. Слушаю...
С т а р ы й Б а х ш и. Были первые годы двадцатого века. Молодой Бахши вернулся из семинарии в Карабах, в свою деревню, и Сону он встретил здесь. Бахши был тюрок, а Сона - армянка. В то время Соне было шестнадцать лет. Она была девушка стройная, высокая, с лукавым взглядом, нежной улыбкой, плавной походкой. Они были соседи...
Свет, постепенно уменьшаясь, гаснет. Затем сцена начинает медленно освещаться до яркого солнечного дня. Маленькая деревня на зеленом склоне Карабахских гор. Во дворе у тендира2 Набат вяжет чулок. К ней подходит Гюльсун.
Г ю л ь с у н (еще издали). Ай, Набат-баджи3, Набат-баджи! Второй день эта проклятая рябая курица пропадает, и никак не пойму, где несет яйца. Может, в вашем курятнике?
Н а б а т. А ты, Гюльсун-баджи, посмотри в курятнике. Вчера я там нашла два яйца не от своих кур.
Г ю л ь с у н. Проклятой не сидится на одном месте.
Н а б а т (передавая ей пряжу). Возьми и это. Вчера вечером пряла.
Г ю л ь с у н. Что спешишь, пряжи у меня еще хватит.
Хочет уходить.
Н а б а т. Ради бога, Гюльсун-баджи, придет корова, ты присмотри за ней, я должна Эйваза отправить.
Г ю л ь с у н. Теленок-то уже пришел, и я накормила его. И с коровой справлюсь, будь покойна, занимайся своим делом.
С вещами в руках поспешно входит Э й в а з.
Э й в а з. Ну, мать, арба скоро будет. Собери-ка мне что надо. Здравствуйте, тетя Гюльсун. Как поживаешь? Это что еще, тетя, у тебя так рано волосы поседели? Как тебе не стыдно?
Г ю л ь с у н. Эх, милый, от горя.
Э й в а з. А как с дядей Имамверди? Видать, не хорошо за тобой смотрит.
Г ю л ь с у н. Ну его ко всем дьяволам. Когда я его рожу-то вижу? С утра ушел с Аллаверды, и не знаю, в какой ад запропастился.
Входят Имамверди и А л л а в е р д и.
И м а м в е р д и. В какой еще ад запропаститься! Мошенник проклятый, ни минутки покоя не дает. Месяц работаешь на бека, месяц на казенное, три месяца - зима, три - весна. Вот и год прошел, а на себя только месяц и работаешь...
А л л а в е р д и. И то на налоги, подати...
И м а м в е р д и. За душу, за голову, за воду. На что уж вода и ту, собаки, загородили, плати, и никаких чертей.
А л л а в е р д и. Начальнику плати, приставу плати, уряднику плати, старшине плати, помощнику плати, казакам плати, мирабу4 плати.
Э й в а з. Сами виноваты. Не платите.
И м а м в е р д и. Не заплатишь, шкуру снимут. В прошлом году в низовьях все посевы сгорели, а мираб, сука, так и не отпустил воды.