-- Не давайте ему работы!
Но работу дает швейцар. Гневным взглядом, короткой фразой укрощается бунт таксистов:
-- Он подбирает своего пассажира -- по договоренности...
И поди -- проверь. И когда -- проверять? И -- как? Уже захлопнут багажник. Уже умчался в овеянный легендами Тетерборо долларов за сорок, фыркнув гарью нам всем в морды, швейцаров данник, избранник -- поздно скандалить... Получай, горластый правдоискатель, свои 1.55...
Поперхнулся бранным словом кэбби, поклялся, что в жизни колеса его не будет под этим гнусным "Хилтоном", и попадали в обморок от его угрозы и гости-"полковники", и швейцары, и рассыльные... Шваркнулось брюхо обделенного кэба о скошенную бровку при выезде из "грота" на Шестую авеню, а там -- очередной "орел" машет крыльями, чтоб его заметили... 10.
-- Как же ты прорвался к этой кормушке? -- спросил я как-то одного из самых хищных хилтоновских коршунов -- Феликса, московского в недавнем прошлом фарцовщика и изрядного, надо сказать, негодяя. Он не брезговал воровать работу даже у своих, у русских, под "Мэдисоном", и когда его совестили Ежик или все тот же Скульптор -- простодушно объяснял:
-- Вы тут годами стоите и один у другого работу не воруете потому, что вы все друзья. А мне никакие друзья на фиг не нужны. Мне нужны деньги в кармане!
Но был все же Феля таксистом. Русским. Начинал в одно время со мной. И носил тот же тяжкий камень на шее -- 62.50, арендную плату. А, может, просто захотелось ему поразить меня своей пронырливостью -- не знаю. Только поделился он со мной своей тайной, как куском хлеба -- с другим голодным...
Подступиться к трехсотдолларовому швейцару для кэбби -- немыслимо! Тем паче -- иммигранту, который и объясниться толком по-английски не может... "Мертвым" субботним утром, выбрившись, приодевшись, запарковал Феликс свой чекер неподалеку от "Хилтона" и вошел в винный магазин:
-- Дайте мне коньячок французский, виски шотландское "Столичную" -- все в один пакет. В подарочной упаковке.
Сделали.
-- Еще один такой же пакет.
Швейцары-то дежурят у "Хилтона" парами...
С тяжелым пластиковым кульком в каждой руке отправился Феликс на штурм господствующей над таксистским Нью-Йорком твердыни. И сердце его не дрожало. Он знал, что победа будет за ним, что швейцары -- возьмут! Он имел к людям подход... Отель еще дремал. И караульные дремали. И желтая змея спала, растянувшись квартала на три... Людей у подъезда, в "гроте", почти не было.
Феля -- к швейцарам. Показывает карточку -- таксистские права. Так и так, вчера гость из "Хилтона" забыл в моем кэбе эти два пакета...
-- Какой еще гость? Фамилия? Номер комнаты?
-- Откуда мне знать...
Переглянулись швейцары, подозрительным чем-то пахнет. Но пакеты -нарядные, с бантами. И смотрит этот русский таксист такими честными глазами. Может, просто дурак?..
-- Босс говорит: нельзя брать чужое. Но тут...
-- О'кей, парень! В Америке самое главное -- слушаться босса. И брать чужое, конечно, нельзя. Давай-ка сюда эти пакеты. Ты хороший кэбби...
Феля осмелел, подмигнул:
-- Я внутрь не заглядывал, но по-моему, там коньячок, виски, "Столичная"... Увидимся, ребята, в следующую субботу...
Минут через тридцать Феликсов чекер в порядке общей очереди вполз в просыпающийся "грот". Швейцары заметили, переглянулись. Тут -- выносят багаж. Да феля-то в очереди -- третий...
Теперь, как птичка в кулаке, затрепыхалось Феликсово сердце. Неужто у людей совсем совести нет? Неужели -- обидят?.. Не обидели:
-- Чекер! -- гаркнул швейцар.
Ну, не орел? На моих ведь глазах доходил парень. Грязный, заросший, жена его бросила. Ушла к хозяину медальона, израильтянину. На стоянке в "Ла-Гвардии" отошел как-то Феликс купить булочку, возвращается -- чекер на брюхе лежит. Все четыре ската взрезаны. Не воруй у своих работу под "Мэдисоном"!.. И никто ничего не видел. Кому голову монтировкой раскалывать?!..
А теперь Феликс заново на свет народился! Бодр и весел. Работает по десять часов. Посадок у него за день -- пятнадцать, выходной -- святыня. Жена? А что -- мало в Бруклине баб? Ты в русском бардаке на Брайтоне еще не был? Надо, надо сходить. Есть -- конфетки!..
Раз в недельку паркуется Фелико. на Шестой авеню, заносит работодателям их долю. Тихо, скромно. В конвертике...
Послушал я Фелю, посмотрел, как пересчитывает он свою выручку: шесть двадцаточек,-- четыре десяточки (мне ведь не надо, чтобы таксист рассказывал, как он "сделал бабки". Мне, как и любому кэбби, достаточно одним глазом на эти "бабки" взглянуть: где твои пригоршни мелочи? Где пачка скомканных, взмокших в кармане однодолларовых бумажек? Знаем, кто ты такой!..). Поблагодарил я за науку, за откровенность, пообещал не болтать (теперь-то уж сколько лет прошло, Феликс открыл магазин кошерных деликатесов; говорят, хорошо торгует) -- и подумал: а в самом-то деле, почему бы и мне не пойти столь заманчивой, а главное, уже протоптанной стежкой? В след ведь легче. И что я -- сотнягой для такого дела рискнуть не могу? И ведь Феля меня приглашал. Видать, нужен ему еще один русский в шобле. Иначе -- зачем бы рассказывал?..
Субботним утречком надел я свежую рубашку, выбрился, запарковал свой чекер на Шестой авеню возле винного магазина и -- вошел.
-- Вам помочь? -- налетает на меня продавец, а я -- отмахиваюсь:
-- Погоди, дай поглядеть, подумать...
И чувствуя, что меня мутит, как с перепою, подумал: разве мало и без того пропитался я всякой грязью в такси? Зачем же мне непременно еще и в этой луже вываляться? Не смогу я "честно" глядеть в лица этим мерзавцам, называя "пароль": "Нельзя брать чужое. Но гут..." Будут мои глазки юлить, бегать... Ну, а как не возьмут подношение, прогонят -- ведь какой будет позор!.. Нет, я уж как-нибудь иначе. Не сошелся свет клином на "Хилтоне".
-- Дай мне бутылку "Смирновской", -- сказал я совсем уже было заскучавшему от моих раздумий продавцу. И купил еще для жены вишневки, этой, знаете, "Peter Hearing"...
Глава пятнадцатая. ЧЕСТНЫЙ ШВЕЙЦАР
1.
Был в Манхеттене только один отель -- "Мэдисон"! -- швейцары которого позволяли любому таксисту, в том числе и мне, дожидаться пассажира в аэропорт. Но, само собой, уникальное это место собирало немыслимые очереди желтых кэбов.
В первой половине дня у центрального подъезда "Мэдисона" дежурил молодой ирландец, не бравший с нас взяток; звали его Шон.
Вот мое первое впечатление о Шоне.
Погожий денек. После "Мэдисона" -- ни одного такси. Радуясь возможности получить аэропорт без всякой очереди, я выхожу из чекера и становлюсь в "засаду", укрывшись за кипарисом в бетонной тумбе при входе в отель. Отсюда я вижу всех, а меня не видит никто. Подойдет к моему чекеру клиент, подергает ручку, увидит, что водителя нет, и отправится себе на угол ловить такси. Я же спокойненько дожидаюсь заветной минуты. Как только рассыльные выкатят на тележке багаж, я эдаким Соловьем-Разбойником выскочу из засады и схвачу чемодан!
Но пока чемоданов нет. И отель, и улица малолюдны. У подъезда прохаживается швейцар. Взад-вперед. Заложил руки на спину. Взгляд голубых глаз устремлен в пространство. Чуть шевелятся губы.
Розовощекий, двадцатипятилетний, в светло-синем цилиндре, который ему к лицу, он проходит мимо меня, и теперь я вижу в одной из заложенных за спину рук -- книжку. Перегнута обложкой внутрь. Ба, да это стихи!..
Нравится вам такой швейцар?
Вдруг глаза под фетровыми полями вспыхнули: из отеля выплыла пожилая леди. Это ее появление зажгло Шона такой радостью. "Доброе утро. Такси?". Косой взгляд в мою сторону. Поднята рука, свисток. Скользнула в карман принятая с легким смущением монетка.
Но, усадив даму в кэб, швейцар не захлопнул дверцу. Он почему-то снял с головы цилиндр, и верхняя половина его туловища скрылась в салоне машины...
И снова мерные шаги взад-вперед. И губы, шепчущие стихи. И яркое, как фотоблиц, сияние глаз при появлении каждой женщины...
За моим чекером пристроился еще один кэб. Толстый американец с трудом выбрался на тротуар и, указывая в сторону отеля, о чем-то спросил парня в цилиндре.
Брови Шона взметнулись удивленными дугами. Таксиста, который был по возрасту вдвое старше, швейцар не удостоил объяснения, как пройти в туалет.
И все-таки мне этот Шон понравился. И стихи. И галантность по отношению к пожилой даме. Даже влюбленность его во всех женщин показалась мне милым мальчишеством. Хамское же обращение с таксистом было, с моей точки зрения, простительно: мечтатель, а жизнь груба... Кэбби, наверное, досадили парню: известные ведь скандалисты.