-- Почему у вас эта рыба стоит 2.30? Мы всегда покупаем ее по полтора доллара...
-- Покупайте там, где вам нравится, -- сказала Роза. Женщины вышли.
-- Ты здорово торгуешь! -- хмыкнул Миша. -- Сколько ты с утра наторговала?
-- Двадцать восемь долларов, -- кокетливо сказала Роза.
-- Ого! -- обрадовался Миша. -- Сегодня она по крайней мере не будет просить у меня на такси!..
Счастливые супруги повернулись ко мне.
-- Володя, на ней дом и двое детей -- она не может работать. Закрыть эту лавку нельзя: если мы закроем, кто-то другой -- откроет. Здесь должен стоять свой человек...
-- Я же тут ничего не делаю, -- сказала Роза.
-- Если мне хорошо, так и тебе тоже будет хорошо, -- сказал мне Миша.
Я понимал, что это не пустые слова, и мне надоело быть нищим. Гонорар за мою программу, удлинившуюся по времени и состоявшую теперь из трех разделов, -- увеличен не был, мне платили все те же 190 долларов... Но неужели же я приехал в Америку для того, чтобы торговать рыбой?.. 11.
Наша память устроена так, что все тягостное изглаживается из нее несравненно быстрей, чем светлые зарубки. Разругавшись с очередным хозяином желтого кэба и -- в который раз! -- оставшись без машины, я чувствовал себя, как матрос, которого списали на берег...
Когда мы с женой приезжали в Манхеттен посмотреть новый фильм, я не мог равнодушно пройти мимо "Хилтона" или "Мэдисона".
-- Смотри, "Кеннеди"! -- подталкивал я локтем жену, указывая на рассыльного, выкатившего на тротуар тележку с чемоданами, и с гордостью думал: "Неужели это я -- ночью, под дождем, перерезал путь зловещей машине и бесстрашно подхватил побежавшую по шоссе истеричку?!". Ссоры с пассажирами, детская ручонка у гильотины перегородки; окурки, которые мне приходилось выгребать из предназначенной для денег "кормушки"; взломанный багажник и разбитые хулиганами окна кэба, -- все это выветривалось из головы, как только мышцы покидало ощущение усталости...
Я познакомил жену с Длинным Мариком, со Скульптором, Шмуэлем.
Единственной категорией лиц, связанных с желтым бизнесом и вызывавших у меня неприязнь, были хозяева кэбов. Менял я их с той же легкостью, с какой в свое время Фрэнк менял женщин...
Они не снижали мою арендную плату за те, потерянные для меня часы, когда кэб простаивал в мастерской, и я расплачивался с ними той же монетой. Если кэб, который я арендовал, нуждался в ремонте, то лучшим автомехаником для меня был тот, у кого в данный момент оказывался свободным подъемник.
-- Что с машиной?
-- Перегревается...
-- Оставь ключи и приходи через пару часов; все будет в порядке.
И я -- оставляю ключи. Меня "не колышет", что сделает с машиной механик: вымоет радиатор за тридцать пять долларов или поставит новый за сто шестьдесят: платить по счету будет хозяин.
А сколько раз в ответ на мой упрек: "Ну, почему вы не поставите в кэбе перегородку?" -- хозяева кэбов стыдили меня:
-- Что ты такой трусливый? Не бери черномазых -- и все будет о'кей!.. 12.
Как-то в воскресенье примерно за час до рассвета остановил". мой кэб в безлюдном Сохо два белых парня.
-- Двадцать первая улица и Восьмая авеню!
По тротуарам Двадцать первой улицы шли в церковь принаряженные прихожане; нужного моим пассажирам дома здесь не оказалось.
-- Водитель, сверните в Двадцать вторую...
Людей на авеню, куда я уже выехал, -- нет; и перегородки в кэбе, которую сейчас самое время захлопнуть, тоже нет; а я уж был наслышан: когда пассажиры меняют адрес ("поверните сюда, сверните туда") -- кэбби должен быть начеку!
Въезжать в тихую Двадцать вторую улицу было страшновато, но сразу же за углом я увидел мотоциклиста-полисмена, который выписывал штрафную квитанцию брошенной у гидранта машине... Когда же и в этом квартале не оказалось дома, который разыскивали сидевшие у меня за спиной парни, я подумал: "Ну, а если бы я остановился возле полисмена, что я мог бы ему сказать? Что мои клиенты изменили адрес и поэтому я их боюсь?.."
-- Сэр, это на Девятнадцатой улице. Между Шестой и Седьмой авеню...
-- Пожалуйста, мы хорошо заплатим...
Почему вдруг я стал для них "сэром"? С чего это они мне "хорошо заплатят"? В шесть утра -- ни в будни, ни в воскресенье! -- таксистам никто хорошо не платит... И шепчутся, шепчутся... И как мне знать: дом они ищут или -- глухой заулок?
Сворачивая на Девятнадцатую улицу, я глянул еще раз в зеркало заднего обзора, и сердце не защемило, не екнуло, а внятно сказало: УБИЙЦЫ!
Как бешеный, рванулся вперед кэб!..
-- Эй, что ты делаешь?!
Но я знал, что делаю: где-то здесь, совсем-совсем рядом должно быть пожарное депо! Набравшая скорость машина споткнулась от внезапно впившихся в скаты тормозных колодок и поплыла по мокрой от росы мостовой...
-- С ума сошел!!!
Но я уже выскочил из машины и бросился к окрашенной в красную краску подворотне, где, не видимые с проезжей части, стояли двое пожарных: они пили кофе из бумажных стаканчиков...
-- Что случилось?! -- оба пожарника вздрогнули, на заскорузлых пальцах, на стенках стаканчиков возникли кофейные потеки:
-- Ты ранен?
Я задыхался и не мог говорить...
-- Тебя ограбили?
-- Ннет...
-- Так что же случилось?
-- Нничего... Просто я испугался...
Пожарники злились -- за переполох, за пролитый кофе и, наверное, поэтому стали смеяться. Тем временем оба моих пассажира вылезли из кэба и, услыхав смех пожарников, один из них крикнул:
-- Могу поспорить: он -- еврей!..
Парни не спеша направились в ту сторону, откуда мы въехали в улицу -не к пожарному депо, а к Шестой авеню... Они уходили -- легкие, тройные, в летних рубашках, заправленных в тугие облегающие джинсы...
-- У них ничего с собой нет, -- сказал мне пожарник. -- Ты же видел, когда они садились, что у них ничего нет.
Было жалко отстуканных на счетчике трех без малого долларов, было невыносимо стыдно...