- Батько, ты меня с детства учил, как надо узнавать людей, чтобы перехитрить их и потом вывернуть наизнанку, а сам даже не изучил Ивана. Он держит в руках власть. Если ему намекнуть на червонцы, он наверняка откажется и составит какой-нибудь протокол или другую бумагу. Надо хитрее что-нибудь придумать.
- Что же можно придумать?
- Не беспокойся только и не горячись. Я придумаю так, что Иван не донесет.
- Ты уже придумал? - тяжело дыша, шагнув к сыну, спросил Юзеф.
- Может, и придумал... - Владислав, сверкнув глазами, первый раз в жизни с грубой злостью сказал отцу: - Ты лучше не расспрашивай, коль не можешь держать за зубами свой болтливый язык.
И, оставив растерянного родителя одного в саду, ушел в дом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Соскочив с кровати, Галина подошла к окну.
В лицо ей ударил ослепительный луч солнца, скользнул по растрепанным каштановым волосам и осветил старенькое коричневого цвета платье, из которого она давно уже выросла. Прижав к груди маленькие на деревянной подошве башмачки, Галина осторожно влезла на подоконник и спрыгнула в сад. С бурно колотившимся сердцем девушка, не останавливаясь, вышла на задний двор, где находился крытый соломой сушильный сарай. За сараем до недалекой опушки леса тянулось начинающее желтеть картофельное поле.
Ей жалко было покидать родной дом, но и тяжело было ощущать вздувшийся на шее рубец от сыромятной супони. Еще более тяжело было слушать шепотливый, задыхающийся голос матери, когда она говорила отцу, что ненавидит новую власть и с радостью ждет ее гибели, которую предрекает какой-то Сукальский. Галина четко видела перед глазами всех этих ставших ей близкими советских людей, которых она полюбила, как и своего Костю. Он-то и сблизил ее со своими друзьями и многое научил понимать. А теперь у нее хотят отнять его, а может быть, и убить.
Галина вдруг рванулась и бегом побежала к заставе, словно любимому человеку уже сейчас грозила смертельная опасность.
Прошлепав босыми ногами по мосту, Галина спустилась в крутую ложбинку, заросшую кустами черемухи. Сначала узкая тропа вела вдоль канала, а затем поворачивала вправо, на небольшую высотку. У ската этой высотки начинался забор с колючей проволокой. За забором, рядом с командирским домом, стояла маленькая деревянная баня. Чуть повыше виднелся бруствер траншеи. В центре двора находилась длинная, из красного кирпича конюшня с высоким коньком. Параллельно ей стояла одноэтажная каменная казарма. В ней же были и все остальные служебные помещения.
Обогнув командирский дом, Галина, мельком взглянув на занавешенные окна, пошла к центральным воротам. Со двора доносились смех солдат и задорные хлопки ладоней. Сквозь щели забора было видно, как рослые, в сапогах и брюках, но с обнаженными загорелыми спинами пограничники сильными движениями кидали через сетку волейбольный мяч. Один из играющих - бритоголовый - был в синих военных брюках и в красной шелковой тенниске. В воротах Галину встретил высокий белокурый командир с тремя треугольниками на зеленых петлицах и с красной повязкой дежурного на рукаве.
- Что вам угодно, гражданочка? - спросил дежурный.
- Здравствуйте, товарищ Стебайлов! - Галина хотела протянуть руку, но тут же отдернула ее и густо покраснела.
- Здравствуйте, - ответил Стебайлов и тоже смутился. - Откуда вы меня знаете? - спросил он.
- Да вы же в школе доклад делали! О-о, мы вам тогда долго в ладоши хлопали и хорошо вас запомнили. Лейтенант Кудеяров нас тогда познакомил. Разве забыли?
- Кажется, теперь вспоминаю... - неловко оправив гимнастерку, ответил Стебайлов. Он хотел сказать, что все помнит, но не сказал, а вместо этого спросил, зачем она пришла и кого ей нужно видеть. Галина ответила, что она хочет видеть начальника заставы или комиссара по очень важному делу.
Стебайлов козырнул и четко повернулся. Подойдя к играющим, он что-то объяснил вышедшему с площадки бритоголовому в синих брюках. Тот в знак согласия кивнул своей крупной головой и, отряхивая широкие ладони, пошел к висевшему у кирпичной стены умывальнику.
Политрук Шарипов уже успел надеть гимнастерку и портупею и сесть за большой письменный стол, когда девушка вошла в его кабинет. Он приветливо улыбнулся, встал, пожал девушке руку. Гладко выбритой головой и серыми глазами он напомнил Галине Григория Котовского, портрет которого она видела в недавно прочитанной книге.
- Значит, по очень важному делу? - внимательно посматривая на девушку, спросил Шарипов. Он понял, что она чем-то взволнована, и, чтобы дать ей немного успокоиться, сам заговорил первым:
- Клавдию Федоровну в селе не встретили?
- А разве она туда пошла?
- Пошла с ребятишками и хотела зайти к Франчишке Игнатьевне. Как же вы их не встретили?
- Не встретила. Я полем шибко бежала. Сердце даже колыхается.
- Почему же шибко?
Шарипов налил Галине воды и предложил положить на стул башмаки, которые она все время держала в руках.
Выпив глоток воды, Галина, сжимая стакан в руке, прерывающимся голосом начала говорить:
- Я вам такое расскажу, товарищ политрук, такое! Вы только про меня никому ни словечка...
- Не скажу ни одного слова, - заверил Шарипов, отодвигая от себя карандаш и чистые листы бумаги.
- Нет, товарищ начальник, - заметив его движение, запротестовала Галина, - надо все записать и послать куда нужно. Надо заставить замолчать врагов!
- Каких врагов? - поощрительно закивал головой Шарипов, чувствуя, что его собеседница начинает волноваться еще сильнее.
- Вроде того Сукальского! - звонко выкрикнула девушка.
- А кто такой Сукальский? Рассказывайте по порядку, спокойно рассказывайте.
Из глаз девушки до конца рассказа не переставая текли слезы.
- Значит, они и вашу Олю убьют, и маленького Славу, и Клавдию Федоровну? - спрашивала потом Галина и смотрела на Шарипова широко открытыми глазами.
- Не надо волноваться. Никому больше об этом не говорите. Вам нужно отдохнуть и успокоиться. Я сейчас вернусь.
Шарипов вышел и долго не возвращался.
Вернулся он вместе с начальником заставы лейтенантом Усовым.
Галина, положив голову на стол, закрыла ее руками, не двигалась и, казалось, не дышала.
- Спит? - шепотом спросил Усов.
- Ее обессилили все эти переживания, - сказал Шарипов. - Она напугана, как ребенок, страшно напугана и оскорблена, унижена. Избили, даже платье отняли.
- О, черт побери, - тихо проговорил Усов. - Ведь посмотреть на ее мать со стороны, лицо на икону просится. И вдруг такая божественная дама с хлыстом в руках! Это уж, друг мой, настоящее иезуитство. Я сейчас поеду, всех их там расшевелю. А с ней что будем делать? - кивая на Галину, спросил Усов.
- Она совсем пришла, - с улыбкой посматривая на Усова, ответил Шарипов. - Просит проводить ее к лейтенанту Кудеярову или вызвать его сюда.
- Совсем пришла? - переспросил Усов и, резко приподняв голову, с удивлением посмотрел на склонившуюся над столом, словно застывшую, Галину.
- Да. Вот и приданое принесла: башмаки на деревянной подошве.
- Ты, может быть, шутишь, Александр?
- Какие тут шутки! Тут, милый мой, любовь!
- Смелая!